Через год я научилась разговаривать. Было сложно. Я слышала слова, но не понимала их, а потом что-то изменилось и смысл слов мне открылся. У тульпы часто так происходит. Нужен опыт, чтобы что-то понять. Пока этот опыт отсутствует, понимание не приходит. Нет полутонов. Только белое и черное. Умею или не умею. Я не могу уметь или хотеть чуть-чуть. Я не хочу или хочу так, что сделаю всё, чтобы это получить. Клавдия называла это крайними положениями намерения и очень часто говорила, что мне не хватает гибкости и мозгов…
Нюра улыбнулась и продолжила…
Нам было хорошо вместе. Мама построила мне вондер. Это мир такой специальный и сновиденный, в котором я жила. Мой мир. Моё место.
А я когда выросла, то помогала Клавдии и в сновидениях и в реальности. Она делала фантом для меня в реальном мире и накачивала его Светом, а я просто переносила в него своё сознание и затем в нём просыпалась. Так я и оказывалась в мире мамы в физическом теле. Это было прекрасно. Совсем иное ощущение жизни. Я помогала Клавдии с ведением хозяйства, а потом…
Нюра заглянула в мои глаза и спросила:
– Что Прохор успел разболтать тебе, пока вы от озера шли?
– Не многое, – уклончиво ответил я и, вовремя осознав свою ошибку, добавил. – Его рассказ окончился на том, что он с тобой жене Евдокие изменил и после этого фашисты напали.
– Изменил, говоришь? – протянула Нюра срывающимся голосом.
– Да подстроила моя Клавдия всё. Проверить захотела Прохора на верность к дочке своей. Сама его напоила и меня воплощённой на ночь оставила. Подсказала куда мне пойти, чтобы он точно на меня наткнулся. Я его в хлеву поджидала. Он пьяненький зашёл, а я вид сделала, что переодеваюсь. Голая перед ним стою, а он даже бежать сначала хотел. Но алкоголь не дал этого сделать. Он меня так взял, что я живой себя почувствовала. Потом сама остановиться не могла. Прохор только отдохнёт, а я опять хочу. Всю ночь с ним провела, а ведь хозяйка приказывала сразу орать начать, чтобы народ сбежался и осудил изменника. Не орала я. Стонала и то в сено, чтобы не шуметь. Клавдия поняла сразу что случилось, но мешать не стала. Старая была уже и с умом ссорилась частенько. Хоть сама всё придумала, но обиделась она сильно – и на меня, и на Прохора.
Нюра вздохнула и продолжила…
Отомстила она нам. Меня больше в реальности не воплощала, а Прохора в постель уложила на месяц, но потом излечила его, так как посевная началась, а сажать некому в семье.
Летом фашисты напали и уже к августу вышли к нашей деревне их разведчики. Постреляли деда с бабой, которые за грибами ходили. Малец с ними был и сбежать успел. В деревне то всё и рассказал. Клавдия помогла тогда всем деревенским. Никто не ведает, как, но исчезла наша деревня из мира. Растворилась вместе с жителями. Перенесла её Клавдия в мой вондер. В мой мир. Всё, что ты здесь видишь и есть та деревня. Только эта изба моя и только моя.
Деревенские ещё два дня фашистов видели, а те их. Страшные это были дни. Гады в людей стреляют, а пули насквозь пролетают. Они избы танками давят, а те сквозь дома проезжают. А потом ушла деревня из реальности то.
Жили потом, как и прежде, никто разницы то и не почувствовал. Весь народ здесь и обитал до конца войны.
Но случилось такое, что Клавдия умирать собралась. Созвала всех на площадь эту и объявила, что завтра умрёт. А беда в том, что вернуть деревню и жителей не может уже. Сил нет у неё на это. Возмущался народ, но не шибко. Все привыкли уже. А что? Всё, что нужно, есть. Да и народу то оставалось человек пятьдесят и те все старики. Из молодых только дочь Клавдии Евдокия с дочуркой Маргариткой и мужем Прохором и Люська с сыночком Матвеем, которого в городе нагуляла.
Вечером у Клавдии разум то прояснился и смогла она всех молодых в мир отправить. Евдокию, Маргариту, Люсю и Матвея в реальность вернула. Скинулась вся деревня им вещами ценными, так как деньги и золото здесь уже никому не нужны были... А вот Прохора здесь оставила. В наказание или ещё почему, не ведаю.
Вечером сидела я у кровати мамы, а она странное говорила. Вроде в бреду была, а может и нет. Говорила мне про то, что любит меня и сберечь хочет, но и не наказать не может. Наставляла народ в этом мире беречь и дочке Евдокие во снах помогать. Она хоть колдовать и не сможет, но в роду ещё будет способная и мне поручала мама помогать ей, пока та сама меня не отпустит. А как отпустит – могу я умереть спокойно или уйти в другие миры, если сумею.
На утро не нашли мы её. Просто исчезла мама. А я увидела на ногах валенки эти и с тех пор снять их не могу. Вот так наказала меня мама за измену с Прохором.
Я все обещания выполнила. Маргарита Татьяну родила и я за ней присматриваю. С самого рождения присматриваю. Ходит поверье, что когда рождается сильная ведьма – её мать умирает при родах. Таня сильная ведьма. Так что сироткой росла. Отца и не знала никогда, а Маргарита умерла в роддоме. Пристроила я новорожденную Татьяну в семью одну… Пришлось колдовать сильно, чтобы малышку обезопасить. Ну за неё я на всё пойду.
И народ в этом мире берегла. Все померли по старости. В согласии с собой и с миром. Прохор один остался. Ну и ребятишек я каждый день делаю, чтобы бегали всюду и галдели. Так спокойней на душе становится. Но не живые они и даже разговаривать не умеют. Щебечут на выдуманном языке друг с другом и игры всякие затевают…
Прохора я силой живым удерживаю, так как без него мне здесь будет очень грустно. Плохая я. Знаю, но….
Из глаз Нюры брызнули слёзы, а она продолжила:
– Устала я, Серёжа. Очень устала. Мне больше 150 лет, а я ничего кроме деревни этой и не видела. Иногда вырываюсь в реальность, но тело себе я создавать не умею, поэтому я как дух там. Ну и по молодости Клавдия меня по сновидениям водила, но потом и этого не стало. Я как в тюрьме…
Она смахнула слёзы и продолжила:
– Но и уйти не могу отсюда. Я же тульпа. Не знаю, почему жива осталась после смерти Клавдии, но думаю, что этот мир меня живой держит. Если уйду из него – умру. Может и к лучшему, но пожить-то хочется. По настоящему пожить, для себя.
– Я и с Татьяной уже говорила об этом. И она не против меня отпустить, но ведь не она меня держит…
Нюра встала и пошла к колодцу умываться. Я смотрел на её прекрасную фигуру пожилой женщины и нелепые валенки на ногах и не мог поверить. Не мог поверить, что Нюра до сих пор не поняла… Бам! По голове ударило с такой силой, что я покачнулся на чурбаке и чуть было не вырубился. На столешницу передо мной упал кусок сломанного коромысла.
Оглянуться я не успел, так как на меня уже набросили хитрую сеть, которая мгновенно начала прижимать моё сновиденное тело земле. Да, из-под такой сетки проснуться не получится, это что-то артефактное или самодельное, но очень хорошего качества.
Пока я восхищался сетью, то услышал крик Нюры:
– Таня, прекрати, он с миром пришел. Он нормальный. Отпусти его.
Судя по тому, что меня до сих пор били, Татьяна не сильно прислушивалась к мнению Нюры.
– Да как ты посмел? Прийти в мой сон. Это наглость! Я тебя сюда не приглашала, – приговаривала Татьяна дубася меня по бокам и куда попадет.
Я ей не мешал. Пусть отведёт душу и поколотит меня, как следует. В конце концов, это сон и ничего эдакого не случится. Не успел я это додумать до конца, как мою ногу пронзила такая боль, что захотелось заорать. Я едва сдержался и решил, что надо бы уже пресечь это безобразие, которое причиняет такие неприятные ощущения.
Сеть, которую на меня накинули, я решил не портить и просто перекинул её назад за спину. Судя по удивлённому вскрику Татьяны – такого быть просто не могло. Ну извините, не знал, что эту сеть самостоятельно снять нельзя, ну или кто-то так думал. Я поднялся из-за стола и наконец-то обернулся. На меня из-под наброшенной сетки смотрела Татьяна. Тело её было прижато в земле и зафиксировано в довольно пикантной позе. Спасало ситуацию только то, что Танюша была одета, а то я бы за себя не поручился.
