– Меня зовут Трес. Идите за мной.

Медведь подобрал хворост, который всё это время валялся прямо за ним, и двинул по-прежнему через бурелом.

– Странное имечко для этих широт, – заметил Лугин.

– Для чего? – не понял Трес.

– Для этих мест, – объяснил Азарь.

Медведь фыркнул:

– Для вас, лысых, может, и странное, а у нас очень даже в самый раз. Трес – это от трескун. Вы, наверное, заметили, что я не очень тих, когда иду.

– А ещё мы заметили, что ты выражаешься умнее иных людей, – произнёс молодой философ. – В смысле лысых. Откуда ты такой умный выискался?

– А это, друзья мои, долгий разговор. На ходу лучше не вести. Да, в общем, осталось недолго, наберитесь терпения. А там посидим в тепле, кипрея с малинкой попьём… Мёду не дам, зима на носу, сами понимаете.

Философы не понимали, но решили не расспрашивать странного медведя. В конце концов, поговорить он вроде не прочь, но не сейчас, так чего лишний раз дёргать? Скоро сам всё расскажет.

По крайней мере, философы на это надеялись.

Поэтому вместо медведя Азарь напустился на учителя.

– Лугин? – поражённо прошипел он. – Лугин Заозёрный? А это мой ученик Азарь? А как же вот это твоё: «Меня зовут Пазей, а это мой сын»? Какого дедера, Луги?

– Медведь и впрямь очень умён, я решил не обижать его ложью. На которую, между прочим, он не повёлся с самого начала! – в ответ зашипел старый философ. – Тем более их была целая толпа. Пожалуй, не стоило раздражать мишек.

– Вообще-то у медведей очень хороший слух, – проворчал Трес. – Так что я всё слышал. Я очень рад, Лугин Заозёрный, что ты решил не лгать, но не считайте меня больше глухарём!

– Как скажешь! – проворчал Азарь.

– И не называйте нас больше мишками…

– Что, плохие воспоминания? – не удержался от ехидства молодец.

– Что-то вроде того…

Они пришли к некой усреднённой постройке между медвежьей берлогой и человеческой землянкой. Лаз был занавешен грубой мешковатой дерюгой, а на покрытой дёрном и сухостоем крыше росла малина.

Внутри было достаточно просторно, чтобы берлога вместила в себя штук пять-шесть медведей, причём вытянувшихся в полный рост на нормальных таких дубовых полатях. В действительности же в дальнем углу был свален ворох примятой соломы, на которой, видимо, спал Трес. По всей земляной стене справа от входа тянулись берестяные короба. А слева…

Слева – это был отдельный разговор, поскольку там стояли книжные полки. Они были грубо вырублены – не сколочены, а именно вырублены, – из цельного ствола огромного дуба. И книг на них было не меньше пятидесяти. Ничего удивительного, что Азарь в первую очередь подошёл именно к ним.

– Мать честная, Луги, ты тоже это видишь?

– Так же отчётливо, как и тебя. И ты всё это прочитал, почтенный Трев? – обратился он к медведю.

– Трес.

– Прости, пожалуйста, – повинился Лугин. – Я просто немного сбит с толку.

Трес разложил хворост перед коробами и размял затёкшую спину – совсем как человек.

– Честно говоря, не всё, Лугин Заозёрный. Твою книгу я не осилил. Ох и нудный же ты мужик…

Азарь расхохотался.

– Видишь, Луги? Не один я так считаю! Чёрт возьми, тут и правда есть твоя писанина! – воскликнул Азарь, уставившись на увесистый том под названием «Трактат о сути вещей».

Лугин вздохнул.

– Вообще-то я написал много чего и помимо него…

Медведь между тем наломал хворост мелкими веточками и сложил в маленький шалаш прямо на землю в самом центре берлоги. Потом Трес что-то пробубнил себе под нос, и хворост занялся огнём.

– О, – поражённо произнёс Лугин, хотя чему тут было удивляться, когда Трес или кто-то из его медведей смог укрыть целый отряд пологом невидимости?

Говорящий зверь порылся в коробах и выудил оттуда закопчённый глиняный горшок, куда высыпал несколько пригоршней сушёных трав, а потом выкатился во двор, чтобы набрать в кувшин снега.

Азарь и Лугин на какое-то время остались в берлоге, предоставленные сами себе. Оба философа продолжали изучать медвежью библиотеку и тихо дурели. Тут тебе и «Луэнсио» Мореля Геннора, и «Странствия» Ярыги Трумсфьелля, и «Житие святого Арефа-затворника» от неизвестного автора, не говоря уже о «Трактате о сути вещей» самого Лугина. Книги были самые разные, от тоненьких берестяных тетрадей, наскоро переплетённых меж собой, до толстенных пергаментных фолиантов в твёрдых кожаных переплётах. Нашлось даже несколько глиняных табличек с клинописью.

Временами философы переглядывались и пучили друг на друга глаза в невероятной степени изумления. Обоим хотелось обсудить небывалое открытие, но, памятуя о хорошем слухе медведей, пока не решались.

Когда вернулся Трес, он поворошил прогоревший хворост и поставил кувшин со снегом и травами прямо на него. А совсем скоро все трое сидели на коробах и пили душистый отвар малины, смородины, кипрея и мяты из кое-как выструганных деревянных плошек.

– Трес, – начал Лугин, – прости мне, старому, моё любопытство, но всё-таки: откуда ты взялся? Откуда взялись вы все? Вы же настоящее чудо! Я раньше никогда даже не слышал о разумном медвежьем племени.

– Мы называем себя кóмами. И существуем, в общем-то, давно. Мы всегда жили с лысыми в мире. Они делились с нами всякой вкуснятиной, а мы взамен позволяли им охотиться в нашем лесу и добывать дикий мёд. Есть у вас такое кушанье – блины вроде. Так вот, они как пекут, так первые нам несут на поклон. Первый блин – кóму. Приятно, знаете ли… Ну, и мы их не обижаем, вы не думайте. Я им, помню, сам как-то целый туес мёда земляных пчёл приносил.

– Они разве медоносят? – изумился старый философ.

Медведь изумился в ответ:

– Всегда медоносили, а у вас что, нет?

– Подожди, – вклинился Азарь, – это что же выходит, ты нам таки поверил, что мы не из тех лысых, что от вас за ручьём живут?

– Да уж конечно, – ком закинул ногу на ногу и подбоченился. – Были б местными, всякие глупости бы не спрашивали. Диво, конечно, что где-то ещё лысые живут. Ну да чудес в мире и так вдоволь. Кто знает, чему придётся удивляться завтра?

Лугин повернулся к Азарю.

– Мне нравится этот парень!

Азарь и Трес расхохотались одновременно.

– Глупые братья у нас тоже имеются, – продолжал ком, – те, что на четырёх лапах ходят и разговаривать не умеют. Вот их, пожалуй, медведями можно было бы назвать… Но тоже лучше не надо.

– Так почему вас не стоит медведями называть? – вернулся к этой теме Азарь. – Это у вас какое-то оскорбление или что?

Ком замолчал и уставился на дно своей миски.

Лугин повернулся к Азарю и постучал указательным пальцем себе по лбу. Молодой лишь развёл руками.

– В общем-то нет, – продолжал медведь после недолгой паузы, не обращая внимания на людей, – никакое это, конечно, не ругательство…

Философы обратились в слух. Лугин отставил питьё.

– Некоторым даже нравилось, когда нас называли мишками. Мило так. Говорю же, мы жили с лысыми в ладу.

– Жили? – тут же почуял неладное Азарь.

– Да, – кивнул Трес. – Мы с лысыми веками мирно существовали бок о бок, помогали друг другу, устраивали гуляния… Они в нашу честь даже целый праздник придумали.

– Комоедица! – догадался Азарь.

Косолапый кивнул.

– Комоедица. Весело жили, дружно. Пока не появилась она.

Лугин закатил глаза, дескать, опять всё из-за бабы. В порыве сладкой мстительности Азарь с удовольствием хорошенько ткнул его локтем в бок. Учитель стиснул зубы, но ничего не сказал.

– Млава. Она явилась из-за ручья и самовольно вломилась в берлогу к… – медведь слегка помялся, видимо, подбирая слова, а потом махнул косматой лапой. – Не знаю, как это на ваш язык перевести. Мы называем их гщшоыа…

– На что это похоже? – спросил Азарь. – Это какое-то занятие или…

– Кровное родство. Трое комов от одной матери.

– Мужики? – уточнил старый философ.

Медведь кивнул.

– Тогда братья по-нашему, – заключил молодой.