Ляля вскинула голову.

– Пригласили? В секретный институт, похитив меня на парковке? А если я откажусь?

– А вот такой возможности у вас нет, – мягко ответил директор.

Ляля мгновенно вскипела.

– Я в тюрьме? В чем меня обвиняют? Где мой адвокат? Имейте в виду, меня завтра хватятся и начнут искать! Черт бы вас побрал, чертов директор чертова института! Немедленно выпустите меня! – она вскочила и нависла над сидевшим мужчиной.

– Тише, тише! – он миролюбиво поднял обе руки вверх. – Не стоит так возмущаться! Послушайте, Ляля Витальевна, это государственное дело. Очень важное. Вам выпала честь потрудиться на благо своей страны. Вы принесете пользу многим, и вас, как врача, должно это радовать.

– А меня не радует! – огрызнулась Ляля. – Меня не радует, что я насильно привезена сюда и поставлена перед фактом! Меня не радует, что я лишена права выбора!

– Но разве вы бы не выбрали этот вариант, если выбор бы все-таки был? – искренне удивился директор.

– Я! Я… Я не знаю, – гнев Ляли улетучился также внезапно, как и появился. Действительно, неужели она бы отказалась от работы в серьезном государственном институте?

– Конечно, выбрали бы, – удовлетворенно кивнул директор. – Тогда больше не будем об этом. Ваше направление – репродукция, этим вы будете заниматься и здесь.

– Меня будут искать, – уныло попыталась продолжить Ляля, но директор оборвал ее.

– Ваш главный врач в курсе. Он считает, что вас отправили в длительную научную командировку. И искать вас никто не будет: близких у вас нет, – теперь голос его звучал холодно и твердо. Ляля устало опустилась на диван. Она оцепенела, как животное, загнанное в ловушку. Та чернота на парковке никуда не делась. Она проникла в нее, образовалась внутри черной дырой и теперь высасывает из нее все силы и энергию. Монстр, шепнул ей внутренний голос, монстр во тьме… Ляля решительно встала.

– Мне нужно выспаться. А потом и поговорим.

Ночь Ляля провела в выделенной ей комнате. Она проснулась с решимостью снова встретиться с директором и высказаться категорически о своем «приглашении» на работу, но вместо директора в комнату к ней постучалась высокая крепкая женщина в медицинском халате.

– Доброе утро! – лицо женщины закрывала медицинская маска, видны были только темные глаза под нависшими веками. – В гардеробе вам приготовлена одежда. Можете переодеться. Завтрак сейчас принесут. Через час я вернусь и провожу вас в операционную. Операции начнутся через полтора часа.

– Какие операции? – опешила Ляля.

– Кесарево сечение. Их будет несколько, поэтому вам надо подготовиться к длительному процессу. Переодевайтесь, завтракайте.

– Но я не собираюсь никого оперировать! – возмутилась Ляля. – Что за бред? Кто эти пациентки, почему их надо оперировать, какие показания?

– Для вас это не имеет значение. Ваша задача провести операцию. Показание везде одинаковое – нарастающая гипоксия плода. Откажетесь – дети погибнут, – с этими словами женщина закрыла дверь.

Ляля вскочила и заметалась по комнате. Ее раздражало многое: хамство, высокомерие, самоуверенность в сочетании с низким интеллектом, безответственность, но принуждение и невозможность выбора приводили ее в исступление. Ситуации, когда ее ставили перед фактом, случались крайне редко, и она каждый раз готова была пожертвовать многим, чтобы вырваться из замкнутого круга. Но сейчас… Сейчас все было намного серьезнее, и угрозы касались не ее лично. Ляля остановилась и застонала. Та черная дыра внутри за ночь не исчезла. Она все также пугающе зияла и всасывала в себя все хорошее, выплескивая обратно страх и злость. Но собранность и умение быстро принимать решения были составляющей частью ее профессии, и Ляля взяла себя в руки.

Женщина в маске вернулась ровно через час. Она повела Лялю по коридору, похожему на те, по которым Лялю вели вчера. Ей пришла в голову мысль, что именно такие коридоры должны быть в тюрьмах: длинные, полутемные, пугающие любого, кто в них входит. Все двери вдоль стен были металлические, с небольшими окошками на уровне глаз. Металл, металл, металл… Ляле казалось, что даже запах в коридоре был металлический, как запах крови. В конце коридора они остановились перед очередной металлической дверью. Женщина провела рукой над магнитным замком, и двери разъехались.

– Оперировать здесь, – сухо бросила ей сопровождающая.

Ляля в изумлении осмотрелась. Операционная была пуста. Лишь в углу стояла стерилизационная кабина.

– И? – Ляля повернулась к сопровождающей.

– Идите в кабину, – кивнула та.

– Пациентка где? Мне нужно ее осмотреть.

Женщина нехорошо ухмыльнулась.

– Потом.

Ляля сжала зубы. Сейчас она в тупике, загнана в угол и беспомощна. Но возникнет момент, когда из тупика удастся улизнуть, и тогда ей потребуются силы. С трудом подавив желание закатить скандал, она разделась, влезла в кабинку, где автомат мгновенно опрыскал ее кожу дезинфицирующим раствором и затянул тело в стерильный облегающий комбинезон.

– А теперь?

Женщина подошла к стене и коснулась ее в нескольких местах. Внезапно комната ожила. Стенная панель задвигалась и вытолкнула длинный столик с операционными инструментами, сбоку от него выкатился кардиотокограф, лазерный нож, жидкий силикатор для обработки раны и другое привычное для Ляли операционное оборудование. Через несколько минут комната заполнилась и стала похожа на обычную операционную. Ляля с изумлением наблюдала за метаморфозами, но самое сильное потрясение ждало ее впереди. Стена в очередной раз открылась прямоугольным проемом, и оттуда выползла каталка с человеческим телом. Каталка выскользнула ровно наполовину – так, чтобы в видимости оказались только торчащий кверху округлый живот и ноги. Остальная часть тела осталась скрытой за непроницаемой перегородкой. Ляля растерялась и замерла. Ее провожатая успела натянуть стерильный комбинезон и теперь стояла у операционного столика с инструментами.

– Рядом кардиотокограф, можете сами посмотреть. Ребенок умирает, – равнодушно бросила она.

Ляля отметила про себя, что беременность недоношенная. Она схватила датчик и прижала его к торчащему животу. Сердце ребенка билось намного медленнее положенных минимальных ста двадцати ударов в минуту. Девяносто пять… Девяносто… Ребенок неуклонно задыхался в материнской утробе, и нужно было срочно его извлекать.

– Наркоз? – обернулась она.

– Уже. Кожа обработана – можете начинать.

– Мне нужен ассистент! – крикнула Ляля. Двери тут же разъехались, и в комнату стремительно вошел мужчина. Ляля уже коснулась лазерным скальпелем кожи, когда ассистент присоединился к ней. Он подхватил ее движения на лету опытным профессиональным жестом. Она даже не взглянула на него, лишь отметив, что тот мгновенно уловил ритм. Рана разошлась бескровными краями, и Ляля вздрогнула: вместо крови из капилляров сочилась желтоватая жидкость.

– Что за черт? – недоуменно прошептала она, и услышала мужской голос над ухом.

– Нет времени, надо срочно извлекать.

Ляля быстро рассекла оставшиеся ткани, уже не удивляясь желтоватому цвету матки, и через пару минут вытащила из раны малыша. Он был совсем маленький, в густой смазке, с тонкими гуттаперчевыми ножками. Крохотное сморщенное личико было неподвижно, губы плотно сжаты. Ляля увидела, что пуповина частично пронизана желтыми нитями, которые, словно мицелий, тянулись от плаценты вверх к ребенку извивающимися линиями.

– Зажимы на пуповину! Режь! – страшным голосом крикнула она ассистенту и с облегчением увидела, как тот мгновенно пересек пуповину.

Провожатая ловко подхватила ребенка в специальный поднос. Ляля только успела увидеть, как она вложила его в открывшийся проем в стене.

– Он не дышит! Нужен неонатолог! – закричала она.

– Дышит, дышит, – невозмутимо ответила медсестра и вернулась на свое место.

Ляля в отчаянии подняла глаза на ассистента. Лицо его наполовину было закрыто маской, и Ляля видела только глаза: темно-серые, спокойные, непроницаемые. Его принадлежность к медицинскому братству давала ей уверенность, что он поможет.