Музыка прервалась финальными аккордами, и Иван приглушил звучание, когда началась новая песня.

– Дорогие гости! – торжественно начала Анна, попросившая любимого помочь ей. – А ведь я ещё не поздравила своего Ивана, т.е. я его поздравила! Но не вручила подарок!

И вот он наступил, момент торжественного вручения.

Все, – как будто все, – выразили одобрение протяжным и высоким, в музыкальном отношении: – У-у-у!

– Иван, ты помнишь, что я тебе говорила?! – произнесла Анна громко, перебив всеобщий гул.

– Конечно, дорогая, – радостно ответил именинник.

– Ну, так жди! – заявила Анна, – он у меня там, в машине остался, – добавила она и поспешила к выходу.

– Ну- у, это Аня нас заинтриговала, – объединяющее оглядывая всех, произнёс Юрий Витальевич.

Тут и каждый захотел высказать своё особое мнение.

– Ой, как интересно! А она сама дизайнер, да? Ой… – наигранно протараторила Светлана, прижимаясь к Александру Александровичу. – Представляю, что там! – ответил тот. – А я даже представления не имею, – по-детски пискнула Татьяна.

А Иван гипнотизировал дверь и улыбался в предчувствии.

И вдруг Вадим заявляет.

– А я знаю!..

Все зашикали на него, чтобы он не нарушил интригу. Владимир даже пригрозил ему, когда в нём протрезвел в бывший вэдэвэшник: «Нэ, скажи, скажи, что там!»

– Лягушонка в коробченке, – посмеиваясь, выпалил Вадим.

Не успел Владимир назвать его дураком и снова сесть за стол, как дверь приотворилась. Показалась сначала спина Анны, затем все увидели, как она тащит за собой большие, еле поместившиеся в дверь ослепительной красоты белоснежные крылья. – Вот мой подарок, – Анна с любовью смотрела на Ивана и ждала его реакции. – Анна, это ты сама такое сотворила?! – не знал, как точно выразить свои чувства именинник. Он был поражён её фантазией и даже храбростью перед тем, что могут просто не понять.

А среди публики, действительно, не у всех это вызвало восторг: кто и выразил своё единодушие, а кто-то недоумевал, у кого-то это вызвало циничный смешок.

– Иван, я хочу подарить тебе эти крылья, – решилась объясниться храбрая Анна.– Можешь повесить их на стену. Можешь выбросить их вон, с балкона. Но они всё равно останутся и в твоём сердце, и в твоей памяти, как символ моей любви и веры в тебя, в то, что ты снова обретёшь это прекрасное чувство полёта!

Она подошла к Ивану и помогла ему одеть эти крылья.

– Анька, молодец! Умница, Анечка! Браво! Браво! Надо выпить за это! Шампанского! По русскому обычаю! – демонстративно, глядя на непрошенных гостей, громыхал Юрий Витальевич.

– Дорогая моя Анна, я тебе безумно благодарен за эти крылья, которые ты даришь мне, ТВОИ крылья, – Иван стоял в буквальном смысле окрылённым и восхищённым своей девушкой, – за эти слова, сказанные при всех, это дорогого стоит… я просто не нахожу слов…

– Горько! – вскричал Владимир. И все подхватили: горько!.. горько!.

Иван, предаваясь воле гостей, нежно поцеловал Анну. Не то, чтобы он не хотел ее целовать при всех, просто чувствовал во всём какую-то фальшь, а именно сейчас ему хотелось искренности и уединения.

– Иван сыграй нам что-нибудь бодрящее, – предложил Юрий Витальевич.

– Сыграй нам вальс, – подхватила его жена Татьяна.

– Нет-нет-нет, лучше знаете что? – вмешалась Светлана и принялась напевать то, что Ивану следовало узнать и воспроизвести. Но вместо пения у неё вышло нечто невразумительное, похожее на мычание жующей коровёнки. Её начальник, очень чуткий к тому, чтобы не выглядеть глупо, по-отечески взял хмельную Светлану за плечи, и ловко повернул ситуацию.

– Ваня, это она пыталась напеть тебе Гершвина… – сказал он снисходительно, – Принимаешь заказы? Давай, мою любимую.

Иван, не снимая крыльев, стал играть «Колыбельную» из оперы «Порги и бесс». Александр же Александрович извинительно поцеловал руку Светлане и подошёл к Анне с приглашением на танец. Ивана это как-то и не задело, он был, наоборот, польщён вниманием такого человека. А вот Светлана была уязвлена, и, не зная, как поступить, прихватив фужер с шампанским, покачнулась в направлении к дивану. И уже оттуда, с дивана, глупо улыбаясь, проглатывая гласные, вставила свой риторический вопрос: «Правда, классная музыка? Хоть и не та…»

Но музыка звучала недолго. Под стать ей, к роялю подобралась хитренькая и пластичная поэтесса Татьяна, и эдак невзначай, слегка прервала её, начав вполголоса:

– Под такую чудесную мелодию мне ничего не остаётся, как только прибавить свой поэтический слог. Она сделала паузу, после которой замолчал по традиции и рояль, добубнив музыкальную мысль до логического конца.

Татьяна читала так, как подобает поэтессе, измученной тяжелой и беспросветной жизнью:

– О, люди! Я плачу. Не трогайте слёз

Моих! По щекам извиваясь,

Ручьями текут они в пропасти грёз

И вдребезги там разбиваясь,

Забрызгали кровью своей, растеклись,

По скальным уступам опасным

И жалобным криком (!) беды разнеслись,

Его подхватила летучая высь,

Так жутко… так больно… и властно!

Поэтесса, застыв с поднятой рукой, ну, как обычно, стояла так секунд тридцать, наслаждаясь овациями. А гости вокруг дежурно кричали: «Браво! Татьяна! Браво! Татьяна ты – класс!» Светлане даже захотелось процитировать. Как ни странно, ей это удалось.

– «Так жутко… так больно… и властно…» – произнесла она проникновенно, – эти строчки особенно легли мне на сердце.

Александр Александрович был, конечно же, в своём репертуаре, сарказм не сходил с его языка.

– А мне особенно понравилось вот это… «ПАСКАЛЬ-ным уступам…». Что-то в этом научное такое, классическое… – с наигранной задумчивостью отрецензировал он.

Марина тоже решила обратить на себя внимание и сказала совершенно искренне; и тоже процитировала, но не Татьяну.

– А мне очень понравилось: слёзы, слёзы… «О, слёзы людские!»

Вадим, склоняясь над Мариной, прошептал ей на ушко: «Вам не душно здесь? Может, выйдем на площадку за свежим воздухом?» Она согласилась, захваченная неожиданным порывом молодого человека. Так бывает с женщинами с детским складом характера. Нет, не инфантильным. Это особый характер – сильный характер цельной натуры, с одним только нюансом – они не любят, когда покушаются на их свободу. И свобода эта тоже особая – свобода 3-летнего ребёнка, которому по праву принадлежит весь мир. Запретить нельзя, но если не договоришься с ним, проблем не оберёшься.

Владимир заметил уход жены. Он сделал что-то вроде порыва встать из-за стола, произнося: «Марина… Марин… ох!» – И не смог, охмелев окончательно.

Марина с Вадимом вышли из квартиры на лестничную площадку, где смогли уединиться. Вадим хотел этого давно, и вот, улучшил момент.

– О, как тут хорошо, – выдохнул он, сделав вид, что буквально задыхался в духоте Ивановой квартиры.

– Свежо, – равнодушно констатировала Марина.

– Ну, как Вам вечер? Нравится?

– Вечер? Вечер замечательный. Впрочем, как и все предыдущие. Мы ведь часто собираемся этой компанией. Все мы очень любим Ванечку…

– Ну, понятно, у брата именины. Но не всё же о нём. Давайте поговорим о вас, – напирал Вадим слегка раздражённо.

– Обо мне? А зачем это вам? Вы – молодой человек… в сыновья мне годитесь!

– Тем более, будем на «ты», как сын с мамой, согласны? – сделал милую рожицу Вадим.

– Ну, хорошо, сыночек, будем на «ты», – сдалась Марина.

– У тебя очень грустные глаза. Ты несчастлива?

– Ого, как тебя заносит: сходу – в воду!

Они замолчали. Вадим смутился и не нашёлся, что сказать.

А тем временем, из квартиры доносилась музыка, слышался гул мужских голосов и жизнерадостные восклицания Татьяны.

– А что ты смущаешься? В этом нет ничего удивительного. Просто, весь вечер я наблюдал за тобой и за твоим мужем. Мне показалось…

– Э-эй, мальчик! Не забывайся. Ты решил покопаться в моей душе безнаказанно, без всякого на то права?

– В том-то и дело, что безнаказанно и без всякого на то права: мы вдруг встретились, поговорили, ничего друг другу не должны и ничем не обязаны; так же, просто, разойдёмся и больше никогда не увидимся. А у Вас шанс – выплакать мне свою душу. Вы так проникновенно сказали о слезах…