Переплетение ветвей раздробило луну в мелкие, как звезды, осколки. Они ничего не освещали, но дернулись и замерцали рябью, когда в ответ на наш зов наконец сдвинулось что-то во тьме.

– Звал? – спросило нечто, и когда я сморгнул, в углах моих глаз хрустнул ледок. Стал сгущаться туман, глаза чуть привыкли к темноте и немного различали его. Было странно, но не страшно – зло.

– Вот твоя тысяча лет. Надеюсь, это будут худшие годы твоего существования.

То, ледяное, тяжелое, шевельнулось неведомо где, вроде рядом, а вроде и далеко, так, что по туману пошли кольца.

– Уговор есть уговор, – сказал я. – Ты готов его нарушить?

Я знал, что уговор как нить бусин: если он порвется, то разлетится все, и почувствует каждый, по Ту сторону и по эту.

– Ты и так перешел черту. Тот, Встречный, кого я убил безымянным клинком, – это ведь ты его послал, когда не захотел сдержать слова.

– Обвиняешь! – вскинулась тьма.

– Конечно, – кивнул я. – Ты принимаешь уговоренную оплату и отдаешь мне оплаченное? Или отказываешь?

Темнота зашипела, ледяная лапа впечаталась в мою протянутую руку, и я почувствовал, как груз чужого тысячелетия упал с моих плеч. Золотистое сияние появилось в голове, стало тепло, тесно.

Береникина память, легкая, как мечта, тяжелая, как весь мир, светлая, как блики на волнах.

Береника, любовь моя, теперь ты вспомнишь, что любишь меня. Наверное, я мог бы завоевать твою любовь снова, как в первый раз, но, милая, они забрали у тебя столько счастливых воспоминаний, тех, что делали нас – нами, что делали тебя – моей. Я верну тебе их все.

Нечто вздохнуло и ушло, ночь захлопнулась, как окно. Туман взялся колючим инеем на всем – на деревьях, щетине, бровях, одежде, волосах Тетки-Чесотки.

Она улыбнулась от души, зажигая фонарь.

– Ты знаешь, как отдать ей это.

– Поцелуем?

– Конечно.

Я не ждал ни минуты, седлая сменного коня.

Береника не глядела на корабли в подзорную трубу, не дула в рожок, приманивая ярких птиц, не сушила ягоды на камнях.

Как всегда, сердце мое на миг замерло, когда она обернулась ко мне, стоя в волнах и прикрываясь ладошкой от солнца.

– Привет, Береника, – сказал я.

Кто-то улыбнулся у меня за спиной.

Вечерело. Расколотая луна карабкалась наверх. Хмурые шпили дальнего ельника были как зубы, закусившие край увечного светила. Чуть бликовало стекло у горизонта.

Я сидел на корне, давно превратившемся в камень, и поглядывал на пруд внизу. В нем жили человеческие рыбы, и иногда я их ловил. Но сейчас я ждал, когда отразится первая звезда, – хотел загадать желание.

Улыбка не исчезала – я чувствовал ее основанием затылка. Теплое навязчивое ощущение в темноте.

Кого ж там принесло не вовремя, подумал я. Поднялся, прежде чем подошедший успел окликнуть меня. Пусть знает, что нашел того, кого искал.

Лохматый лес уже был темен, седые деревья утопали в синеве. Вдоль тропинки тянуло холодом, и я поежился. Захотелось домой, к фонарю и чайнику.

Я не очень хорошо видел в сумерках. Поэтому человека я особо и не разглядел. Просто почувствовал, что человек, а не какая другая тварь. Это я ни с чем не мог спутать.

– Доброго вечера, – сказал незнакомец. На нем был плащ, какой носят Убои, – будто из закопченной паутины. Он совсем не отсвечивал и почти не шуршал. Сектантская одежка. Убоявшиеся считали, что лучше никому их не видеть и не слышать лишний раз. Было ясно, что лица он не покажет – вера не позволит.

На плече его сидела птица. Сначала я было подумал, что ворон, но тут же понял, что это здоровенный грач. Он дремал.

– Доброго, – ответил я, оглядев пришельца.

– Глум? – осведомился он.

– Да. Куда-то нужно?

– В Торнадоре, – кивнул собеседник. – Мое имя Лода.

Чем заняться человеку в Торнадоре, подумал я. Чем заняться щуке на сковородке? Одно из немногих мест, где можно купить почти все, но… Это не человеческий рынок.

– Мы должны попасть туда до следующего заката, – добавил он.

– Я ходил в Торнадоре, – сказал я. – Из пяти человек, которых я провожал, потом я не встречал ни одного. А вот вещи двоих из них видел на рынке в Сколитур, у Падучей башни. Может, тебе лучше туда? Немногим дальше.

Он снова кивнул:

– У той башни складывают скарб мертвецов. Тех, которых не смогли опознать.

Видно, его не смущали мои рассказы.

– Ты сказал «мы», – продолжал я. – Поскольку я, как известно, ничего не должен до задатка, надо ли понимать, что с тобой пойдет кто-то еще?

– Моя подруга, Ставра. Ты согласен провести нас?

– Девушка… – произнес я задумчиво.

– Это имеет значение?

– Да, – не стал я врать. – Присутствие девушки провоцирует всяких… сердцеедов.

– Да ладно там, – сказал он, поглаживая грача на плече. – Я думаю, вдвоем мы защитим девушку от всяких… Сердцеедов.

Я смерил его взглядом. Немного снизу вверх. Под плащом смутно угадывался клинок. Это, понятно, ничего не гарантировало в Доле.

– Самый лучший вариант – это найти еще одну девушку. Ты, должно быть, в курсе, что всякие… В общем, они не трогают пары.

– Слышал такое, – отозвался из глубин капюшона Лода. – Так что, правда?

– Да, если всех поровну, то инцидентов не бывает. Конечно, там еще надо на возраст смотреть, но…

Лода отмахнулся.

– Ты хочешь сказать, что мы можем и не пойти?

– Я еще не знаю, что я хочу сказать, – ответил я, чувствуя слишком старательное раздражение Лоды и потому не намереваясь его щадить. – Времена сейчас не самые лучшие. Недавно девушка по имени Этдоттир вернулась со стороны гор почти без волос и совсем без разума. Такого я раньше не видел.

Лода присвистнул.

– Знакомая?

– Нет. Из другой деревни. Один раз встречал на танцах.

– А что говорят?

– Что всегда. Неживого встретила.

– Да ну. В горах? Может, болезнь какая. Или колдовство.

– Может, – согласился я. – А может, и правда кого встретила. – Я помолчал. – Впрочем, приходите к утру. Скорее всего, мы пойдем, втроем или нет. Что говорят на перевале, далеко зима?

– Там сыпал снег, – ответил он, и я вздохнул. – Не сильный, но… Он и не таял. Когда мы уходили, он еще милю шел за нами.

– Вон оно как. Тогда мы в любом случае пойдем вчетвером, Лода.

– Боги за Стеклом, что еще?!

– Снег. Белый из Шумного леса ищет меня. Зима – не мое время. Как только выпадет снег, он проснется, а как только он проснется, тут же учует меня, стоит мне спуститься в Дол.

– Лед тебе в шланги! – чудно́, по-старинному выругался Лода. – Что ты такого сделал?

– Отнял его добычу. Не спрашивай, а?

– И что ты будешь делать?

– Это мои заботы.

– Мне нравится этот ответ.

– Еще бы.

– А еще какие-то сложности будут? – спросил он, чуть усмехаясь.

– Будут, – пообещал я.

Он ушел. Я тоже не стал задерживаться – хотел еще успеть выспаться.

Луна выкатилась на небо полностью. Шлейф пыли растянулся на полнеба.

Говорили, что старики помнят ее почти целой, но какие старики? Иные расскажут, наверное, еще про две луны. Или восемь. Безумные войны не прошли даром, что и говорить.

Звезд уже тоже высыпало немало, так что желание я упустил. Голубая точка Второго Номера просвечивала сквозь лунный шлейф.

Я зашел домой: нужно было захватить угощение. У меня имелся пирог. Не сегодняшний, конечно, но вполне съедобный. Я нарезал куски поаккуратнее, сложил в плетеную корзинку. Получалось немного. Может, потому, что пару кусков я оставил себе.

Я добавил ветку сладкой сухой кубиники и вышел из дома. Жил я на самом отшибе.

Ночь опускалась. Лохматый лес придвинулся ближе, ветви трогали лицо, словно пытаясь угадать, кто здесь такой прошел; обманчивой теплотой горел далеко в лесу колдовской огонь. На самом деле они не блуждают, сказки врут. Если не испугаться и подойти, найдешь сияющий стеклянный шар, который можешь потрогать, но ничем не вынешь из земли или камня. Впрочем, места, где горят такие огни, и впрямь странноватые.