Он посмотрел на меня. Меня, однажды отнявшего у него добычу. Маленькую рыжую девочку, замерзавшую в снегу. Я сбежал от него с семилетней Пел-Ройг на руках по горячему ручью, не переводя дух. Не знаю, помнил ли он ее, но зимой она могла ходить в лес.

А вот меня он преследовал. Я догадывался, что надо вернуть ему отнятое. Я медленно кивнул, указывая на Ставру. Бери, хотел сказать я. Она твоя.

Он шагнул к ней – двуногий, похожий больше на огромную бескрылую птицу, чем на зверя. Потом еще, низко наклонив длинную, крупную башку. Сквозь снегопад облик его мешался. Застывала стремительными узорами вода, проступавшая под его весом.

Упреждающе щелкнула рука Ставры, и спрятанные под брюхом короткие руки Белого полыхнули в ответ боевой магией, ярко-синим широким клинком, с визгом резанувшим ее по животу. Ответный укол показался бледным и слабым, ушел в лес, срезал несколько веток да осыпал снег – Белый так плавно и быстро отпрянул вбок, что Ставра промахнулась фута на три.

Сверкнула еще одна синяя шипящая вспышка, и клинок неживой срезало подчистую. Молнии загуляли по ее покалеченной руке.

Белый тараном бросился к ней, тяжелая лапа втоптала ее в лед, он треснул, и тело нежити стало уходить в глубину. Зверь сжал лапу, разрезая металлическое туловище, полное тонких и цветных внутренностей, искрящихся от магии волокон, меди и чего-то такого, чему я не знал имени. Собственная магия тысячей синих молний сжигала ее изнутри. В отсветах я видел знаки на боку Белого – крест на фоне щита.

Потом все потухло, грязная вода затопила ее, и я понял, что Ставра захлебнулась, не выдержав повреждений.

Белый подошел ко мне, нагнул свою длинную гладкую голову. Он был чуть теплее мороза, глаза его казались остекленелыми – их было много, несимметричных. Какие-то были темны, многие отсвечивали фиолетовым и красным.

– Я же вернул тебе добычу, – сказал я, припоминая ругательство Ставры. – Модуль ты.

Полые, игольно тонкие стальные клыки выскользнули из пасти, и я подумал, что Белый все же нежить, пусть и неразумная. Стало страшно.

Он опустил морду, и клыки вошли мне в ключицу. На мгновение. Потом отдернулись, и зверь отступил. Обследовал мою руку, коротко укусил через повязку.

По телу прошла волна жара, в голове прояснилось. Я понял, что слышу лай собак и голоса. Человеческие, много.

Неживой отошел, словно осматривая меня. Пять раз вспыхнул один из маленьких глаз, пять раз бледный красный луч коснулся меня, не задев ни одной из летящих снежинок.

Девочка, подумал я, Пел-Ройг… Она замерзала, раненая, когда я отнял ее у Белого и унес. Может, он хотел лишь помочь ей? Может, каждую зиму он преследовал меня, стараясь лишь закончить свое дело? Тот свой оборванный взгляд? Хотел ли он лишь запомнить меня?

Ответа не было. Боль тоже исчезала.

– Ну что, – сказал я, – теперь ты от меня отстанешь?

Он постоял еще две секунды и, отвернувшись, ушел, погасив огни.

Я слышал голоса, видел отблески факелов. Снег все сыпал, и я понял, что пришла настоящая зима. Исчез наконец колючий магический холод Ставры, исчез запах смазочного масла, преследовавший меня эти часы. Метель, свежая, чистая, обняла меня и укрыла.

Какое-то существо опустилось рядом на корягу, вмерзшую в болото. Я скосил еще видящий глаз и увидел, что это грач.

Он распушил перья и хрипло крикнул. Потом еще раз, громко, будто звал кого-то.

Синие сумерки и оранжевые точки факелов расплылись в круги, смазались. Мне было тепло. Голоса раздавались все ближе, и я просто закрыл глаза, соскальзывая в теплую, безмятежную темноту и не думая больше, найду ли я выход оттуда.

И улыбнулся.