— Домашних видео нет, — сказала Жизель. — Но и этого вполне достаточно.

— Передам фотографии Фрэду. А что насчёт голоса?

— Мать сказала, что у Джеральда был глубокий баритон. Он пел в церковном хоре. Под конец жизни голос стал скрипучим, уставшим, пронзительным. Беатриса сказала, что муж очень мало спал и почти не ел.

— А боль?

— Ужасная.

— Какими были отношения Роберта с отцом? Беатриса отмечала в них что-нибудь необычное? Поведение Роберта не менялось после возвращения отца из госпиталя?

— Мы всё это не обсуждали. Может, тебе стоит самому с ней поговорить.

Тем вечером я приехал в квартиру сына в Ист-Виллидж, чтобы привезти папку с фотографиями и обсудить время его визита в МПИ. Звонок на крыльце не работал, но замок был сломан, поэтому я прошёл внутрь и постучал в дверь. Никто не открыл. Расстроенный, я поискал в карманах ручку. Пока я писал записку Фрэду, за спиной появился жилистый мужчина с длинным серым хвостом. Я подумал, не передать ли папку с фотографиями через него, но не стал этого делать. Он прошёл мимо меня и вошёл в едва освещённый коридор, где его приветствовал другой мужчина в шортах и майке. Трещина в стене с их стороны была даже больше, чем на стороне Фрэда. Я подсунул папку и записку под дверь и поймал такси до Центрального вокзала.

На следующий день, в четверг, я заглянул в одну из палат и обнаружил Офелию. В ней что-то явно изменилось, но я не мог понять, что именно. Алекс тоже был здесь и попеременно заглядывал в энциклопедию, атлас и географический справочник. Офелия помахала мне рукой. Обычно она притворялась, что не замечает меня, по-видимому, опасаясь моего осуждения за то или иное действие. Я жестом показал ей выйти наружу, чтобы не мешать Алексу.

— Как ты сегодня, Офи?

— Думаю, я вылечилась. А ты?

— Офелия! Что произошло?

— Я больше не испытываю страха.

— Правильно! — крикнул Алекс из палаты.

— Как так получилось?

— Прот приказал мне не думать о кролике.

Я не смог сдержать улыбки:

— И ты подумала.

Она засмеялась.

— Я не хотела. Так получилось само собой.

Алиса выползла из-за софы, заметила нас и рванула из комнаты, издавая мышиный писк.

— То есть ты не подчинилась его команде.

— Да.

— А теперь думаешь, что вылечилась.

— Да. Нет, не так. Я знаю, что вылечилась.

Конечно, Офелия не могла вылечиться так быстро. Даже месяцы психоанализа не могли дать такого прогресса, не говоря уже о нескольких минутах с протом.

— Прекрасно, Офи. Думаю, мы обсудим твоё состояние на собрании в этот понедельник.

— В этом нет необходимости. Меня уже перевели в первое отделение.

— В первое? Кто подписал распоряжение на перевод?

— Прот.

— Ты прав! — выкрикнул Алекс.

— Офелия! Ты же знаешь, что прот не руководит институтом!

— Конечно, знаю. Но вторую подпись поставила доктор Гольфарб!

Вечерняя лекция стала ещё одной неудачей. Я давно оставил привычку следовать плану, который составляю в начале года, и как обычно, лекция началась с рассказа о Роберте и немного о других пациентах, которым так или иначе помог его «инопланетный» друг. «Оливер Сакс», разумеется, снова спросил о проте.

— Может, Вы сможете привести его поговорить с нами, — предложил он. — Может, он захочет поделиться опытом, как взаимодействовать с пациентами, и это поможет нам в будущем.

Я мог бы напомнить Оливеру, что у прота пока нет пациентов. Вместо этого я рявкнул:

— Он здесь не для того, чтобы научить кучку студентов, как стать психиатрами. В любом случае, я считаю, что мир пока не готов к лечению «последователями» прота и их клонами. Вы так не думаете?

— Не знаю. Всё, что я предлагаю — это послушать прота и посмотреть, можем ли мы чему-нибудь научиться. Сделать свои собственные выводы.

— Простите.

По всей аудитории раздались крики и ворчание.

— Ну ладно! Ладно! Поступим вот как: я предложу проту записать свои советы по работе с пациентами и принесу записи на следующую лекцию. При условии, что он согласится. Договорились?

Оливер не закончил. Он никогда не остановится.

— Спросите его также, чего он не понимает в их поведении. Думаю, это расскажет нам многое о самом проте.

— Отличное предложение! — раздался голос с задних рядов.

Нехотя я согласился, а затем резко сменил тему.

— Сегодня мы закончим на обсуждении сексуальных отклонений.

Впервые я располагал безраздельным вниманием аудитории. Даже прота забыли на время.

Прот немедленно погрузился в транс.

— Хорошо, прот. Пожалуйста, разгипнотизируй себя.

— Что… — Он осмотрел комнату выпученными глазами. — Где я?

— Ну ладно, обойдёмся сегодня без комедии.

— Мой дорогой сэр, я думаю, вы не распознаете комедию, даже если она дотянется и ударит вас по заду.

Он потянулся за веткой красного винограда и целиком засунул её в рот вместе с кусочком спелого персика.

— Пожалуй, соглашусь с этим утверждением, если ты расскажешь мне хоть что-нибудь, чего я не знаю о Робе.

Прот рассмеялся от души, как маленький мальчик, услышавший очевидную глупость. Его рот переливался всеми цветами радуги.

— Я ошибался, доктор брюэр. У тебя есть чувство юмора.

— Хочешь сказать, что не раскроешь ни одного маленького секрета?

— Нет. Ты очень многого не знаешь о робе и о других людях. Включая себя самого.

— Значит, это не составит для тебя труда. Расскажи поподробнее. Чего я не знаю о Робе?

— Ну, ты даже не знаешь, что он хотел покончить с собой как минимум дважды.

— Он что? Когда?

— Когда убили его дочь и жену — помнишь?

— Конечно, помню. Он пытался утопиться в реке за домом.

— Очень хорошо! А про первый раз знаешь?

— Какой первый раз?

— Когда ему было шесть с половиной. Он пытался повеситься в своей комнате.

— В шесть лет?

— Скоро ему должно было исполниться семь. Если быть точным, ему было шесть лет, десять месяцев, девять дней…

— Это тогда он впервые позвал тебя? После попытки самоубийства?

— Ей-богу, ты наконец-то понял.

— Он позвал тебя, поскольку не хотел умирать.

Прот засунул в рот ещё одну ветку винограда.

— Нет, мой человеческий друг. Он позвал меня, потому что ему не удалось умереть.

— Ты знал про это и ничего мне не сказал? Ты и сам не до конца понимаешь людей, мой инопланетный друг.

— Я и так знаю о них больше, чем хотелось бы.

— Пожалуйста, — попросил я (получилось немного надрывно), — давай не будем сегодня обсуждать этот вопрос. Просто расскажи, почему Роб хотел покончить с собой.

— Потому что умер его отец.

— Но ведь он не имел к этому отношения, верно?

— Роб думал, что это его вина.

— Почему?

— Не знаю. Спроси у него.

— Чёрт возьми, прот! Он не хочет со мной разговаривать!

— Может, ты просто задаёшь не те вопросы.

— Я ничего у него не спрашиваю! — прокричал я в ответ. — Его здесь нет, помнишь?

— Если бы ты сначала задал правильные вопросы, он бы мог появиться!

Чтобы не взорваться, я энергично стучал ручкой по блокноту.

— Не знаешь, какие вопросы были бы правильными?

Прот смотрел на меня как на полного идиота.

— Ну, ты мог бы попытаться выяснить, как умер его отец, например.

— Но он же умер от естественных причин, разве нет? Смерть была вызвана увечьями, полученными на рабочем месте, насколько я помню.

— Ты читал свидетельство о смерти?

— Нет. А ты?

— Неа.

— Тогда откуда ты знаешь, как он умер?

— Что получится, если сложить два и два?

— Полагаю, ты собираешься сказать, что правильный ответ — это пять.

— Зависит от измерения, в котором ты находишься.