– Возможно, вы возьмете упорством, – предположил этот человек, профи в киносценарном деле. – У упорного больше шансов победить, чем у таланта, которому не хватает усердия.

Вот так прям и сказал. Это была такая трагедия для меня, я потом не могла вообще ничего писать почти полгода. Думала: раз нет таланта, то тогда зачем это все? Может, это вовсе и не мое призвание? Может, я создана для чего-то другого? Но тогда для чего?

Я жила мечтой о сценариях с детства, для меня не было вопросов, чем заниматься и куда идти, все было очевидно как дважды два. Когда другие выпускники поступали туда, куда советовали родители, или выбирали профессию, которая может прокормить (а не по душе), я целенаправленно пошла на журналиста, потому что мечтала, что наберусь писательского и жизненного опыта и смогу создавать киноистории, которые покорят весь мир. Другие взрослые шутили «Мне 25 (или 33/41), а я до сих пор не знаю, кем стану, когда вырасту», я же с 14 лет точно знала, что хочу быть сценаристом.

И тут в один момент все рухнуло. Пришел человек и стер меня с лица земли вместе с моими мечтами и надеждами. Оказывается, у меня нет таланта, только упорство. Тогда впервые в почти 30 лет я не знала, кем мне стать, когда вырасту. Хотя у меня была работа редактора и копирайтера, но это другое, понимаете?

Полгода я носила в себе эту боль, каждый раз плача над своими разбитыми мечтами. Потом немного успокоилась. Но с тех пор участие в питчингах стало для меня пыткой. Каждый раз я чувствовала, что провалюсь и обязательно проваливалась. И в конце концов я вообще перестала отправлять свои идеи, заявки и синопсисы куда бы то ни было.

В столе у меня лежало уже 4 готовых сценария. На конкурс в Турцию я отправила новую идею, которую уже давно вынашивала. Как я умудрилась ее оформить, будучи пьяной, ума не приложу. Видимо, упорства мне все-таки было не занимать, а мозг был не таким уж и маленьким. Именно в тот момент, когда Лиза пошла открывать компьютер, чтобы посмотреть, что мы натворили прошедшей ночью, я получила смс от организаторов, что моя заявка принята. В письме они были счастливы пригласить меня на первый этап, который пройдет в Стамбуле через неделю. Я прям представила Беркера Йылдырыма, сияющего от счастья от того, что я посещу сие событие.

Казалось бы, билеты уже есть, отель оплачен, Беркер счастлив меня пригласить, а я тут ломаюсь, как российский автопром. Чего тебе еще надо, детка? Но я реально не представляла, что скажет Данил, когда я сообщу ему эту радостную новость. Еще я боялась, что дети без меня сойдут с ума от плача. Да и я сойду с ума от тоски по ним. Я боялась, что такое долгое отсутствие точно станет для них психологической травмой, что они начнут болеть и мне потом разгребать это до конца своих дней. Да и вообще может случиться что угодно, Бог меня обязательно накажет. Если сейчас произойдет что-то хорошее, то потом нужно будет как следует пострадать, чтобы искупить вину за счастливые две недели. А у меня уже нет сил на это.

Да и что делать с работой? Продажи мы закрыли, и спонтанно уехать я, конечно, могла бы – к тому же, больше проектов у меня сейчас не было, а в отпуск я еще не уходила ни разу. Но все же – не выглядело бы это странно? Не подведу ли я команду?

Пришла моя мама погулять вечером с детьми, а я все еще не могла принять решение и до сих пор никому не сказала, что утром у меня самолет в Турцию. Я ходила по комнате из стороны в сторону, выкручивала себе руки, ковыряла кутикулу и ничего не могла решить. Смотрела на чемодан и отворачивалась от него.

– Хватит так на меня пялиться! – говорила я ему. – Не надо соблазнять меня. Знаю я твои эти приемчики.

До замужества и рождения детей я постоянно путешествовала. Удаленная работа позволяла работать где угодно, поэтому я могла всегда сорваться в любую точку мира. Доллар по 30 и евро по 40 и билеты в Европу за 2000 рублей тоже весьма этому способствовали. И вот родились дети и за эти годы мы ни разу не съездили никуда все вместе, если не считать дачу моей мамы. Ни на море, ни в отпуск.

Отчасти потому, что Данил не любил путешествовать и к тому же считал каждую копейку, а отпуск вчетвером стоил космических денег (хотя, как выяснилось, отпуск для меня одной на две недели в Турции может стоить еще дороже). А отчасти потому, что я тупо боялась ехать куда-то с детьми. Как их там развлекать? Чем кормить? А смогу ли я вообще отдохнуть с ними или это будет то же самое, что и дома, только декорации поменяются? А вдруг заболеют? Куда бежать, как лечить? Нет уж, не нужны мне никакие отпуска, нас и здесь неплохо кормят.

Мысль поехать одной или с подругой почему-то вообще не приходила мне в голову. Так я и сходила с ума дома в четырех стенах. Работа дома, дети дома, даже тренироваться я пыталась тоже дома. Хотя никогда в жизни я не была домоседкой. И этот чемодан тому подтверждение.

И вот появилась возможность поехать, и одна моя часть кричит: «Дура! Поезжай!!», а другая: «Дура! Быстро собирай чемодан и вали отсюда!» Шучу. Вторая, конечно, шепчет, как я их всех оставлю, а стоит ли оно того.

И знаете что? В любом сценарии есть этот момент, когда герой должен принять решение и попасть во второй акт. Я столько раз прописывала эту сцену метания и размышления, что герой думает и почему он сомневается. И знала, как подвести его к этому решению. Мне же надо его как-то переместить в этот второй акт.

А тут – я словно бы знаю все уловки наперед и пытаюсь сопротивляться. И знаю, что будущее неотвратимо, мне надо поехать, мне хочется поехать, все внутри меня ликует и словно бы проснулась та девочка-мечтательница и она уже мысленно давно пакует чемоданы и пьет турецкий кофе на одной из улочек Стамбула. Но моя взрослая мамская часть никак не могла решиться.

Моя мама всегда была для меня доброй феей. Не помню, чтобы она сильно ругалась на нас или что-то такое. Иногда одного ее взгляда было достаточно, чтобы понять, что мы сотворили глупость.

Однажды в больнице, где она работала, женщина оставила ребенка, потому что ей нечем было его кормить. И мама тут же подсуетилась, собрала документы и взяла его под опеку. Так у меня появился брат на два года младше меня. Папа тогда очень сильно злился, что, мол, другие приносят в дом котенка, а мама чужого ребенка. Но формально ее решение поддержал.

Когда они развелись, были какие-то суды, но нас с братом все же оставили маме. Мне было года 4, я плохо понимала, что происходит. Меня все время спрашивали незнакомые люди, с кем я хочу остаться, а я не могла понять, как вообще можно выбрать? Хотя, конечно, я говорила, что хочу быть с мамой. Но и папу очень любила. С тех пор развод для меня – это что-то за гранью. Когда появляются мысли о том, чтобы разойтись с Данилом, я очень сильно мучаюсь, потому что не хочу причинить боль моим детям.

Мама осталась одна с двумя маленькими детьми, папа первое время появлялся, вроде как-то участвовал, потом завел вторую семью. Не представляю, как она вытащила все это: голодные 90-е, зарплаты задерживали, мы у нее на шее двое. У брата был довольно взрывной характер, он то и дело ввязывался в какие-то драки, маме приходилось его постоянно отовсюду спасать. Но тем не менее, вырастила сама, подняла на ноги, потом мы в Питер оба поступили учиться – переехали из маленького города. А потом брат погиб…

На маму тогда страшно было смотреть – я боялась, что она уйдет вслед за сыном. Поэтому перевезла ее поближе. Она, конечно, сопротивлялась поначалу, говорила, что ненавидит этот город, потому что он забрал ее сына, но все же оставаться одной в старой квартире было невыносимо.

Теперь я была счастлива, что мама рядом. Когда я вышла замуж и родила девочек, она словно бы заново ожила, очень нам помогала всегда, души не чаяла во внучках. Они ее тоже обожали. И если Данил считал, что дети из меня веревки вьют, то из моей мамы они свили уже целое гнездо.

Когда мама вернулась с детьми с прогулки, я уже была сама не своя от переживаний.