Внутри неё… Внутри было тихо и тепло. Как…

– Дома, – прошептала она. – Я дома.

вторая: сахарное яблоко

Ночь Ынбëль началась не с молитвы, и эта простецкая деталь уже заставила её поверить в волшебство. И почти – расплакаться.

Серьёзно: она свободна. Не было шёпота мамы, без запинки говорящей с божествами под её дверью. Не было одеяла с радужными розами, в которое Ынбëль вопила при падении. Не было кровавых суставов, тошноты, медленного умерщвления. Только пряность в воздухе, мягкая сонливость, комок хлопковой пижамы, прижатый к животу, свобода.

И ворчливый Эр-Джей.

– На выход, – сказал он.

– И мне приятно познакомиться.

– Я не буду делить комнату с девчонкой.

А я не хочу жить с таким мерзким мальчишкой, подумала Ынбёль, но решила не начинать знакомство с конфликта. Строго говоря, она бы вообще не хотела жить в комнате с парнем, но альтернатив ей не предложили

– С очень клëвой девчонкой, – попыталась Ынбëль, протискиваясь вперёд и заглядывая внутрь комнаты. Присвистнула: – Ну и мусора. Сколько вас здесь живёт?

– Я один, – зло бросил Эр-Джей. – Один и останусь. Забирай пижаму и вали спать в гостиную.

Ынбëль вздохнула. Помялась, не зная, как реагировать и что ей делать.

Эр-Джей скрестил руки на груди и недовольно засопел. Замер, демонстративно убивая взглядом. Он походил на подростка из какого-нибудь старого осеннего фильма, который можно было отыскать только в коробке на чердаке. Кудрявый, высокий, веснушчатый, в оранжевой футболке с вышивкой тыквенного пирога. Ему не хватало кассетного плеера и коллекции комиксов. Он выглядел хорошо.

И обманчиво, ведь:

– Если я сейчас вытолкну тебя в коридор, то тебя примут за корм и съедят. А я вытолкну. Поняла?

Она пожалела, что не стала просить Лекси с Перси её проводить. Перси сказал: «Второй этаж, предпоследняя дверь. Успей до темноты. Там тебя встретит сосед». Недобро усмехнулся и ушёл вслед за щебечущей о подарках Лекси.

А Эр-Джей, тот самый житель комнаты, судя по виду готов был её задушить, обернуть в резиновый коврик и утопить.

– Теперь я ни шагу назад не сделаю, – заверила его Ынбëль, нервно скользя взглядом по открытой двери. Темнота за ней по-настоящему пугала. – Давай заключим перемирие на одну ночь, а утром нормально познакомимся и…

Эр-Джей схватил Ынбëль за локоть. Сам, кажется, растерялся, но не отпустил. Наоборот – крепче сжал.

– Я закричу.

И она действительно взвизгнула. Вырвалась из хватки и ошарашенно посмотрела на пятно, синевшее на коже. Ожог. Как от молнии. Стало до чëртиков обидно. Ынбëль не поняла, как Эр-Джей это сделал, отшатнулась и выпалила:

– Псих, – едва увернулась от выпада, – да что с тобой не так?

Первые десять секунд их знакомства даже забавляли, но теперь Ынбëль боялась настоящей опасности, но старыми рефлексами. Кожа начинала болеть, хотя Эр-Джей не успевал прикоснуться – в умении избегать контакта Ынбëль была мастерицей. И всё же её пугала сама мысль о синяке.

Одно пятно, переливающееся из фиолетового в синий. Один кровоподтёк. Всего один.

Ынбëль так ярко представила собственную боль, что схватилась за голову, взвыла, отступая, и резко рванула по коридору. Неприятный сосед по комнате бросил ей вдогонку что-то про плед и подушку, но она не услышала: унижение гнало её по темноте и прохладе. Ынбëль могла закрыть глаза – ничего бы не изменилось. Она увидела полоску света, льющуюся из-под двери чьей-то спальни, но проскочила мимо. Бредни и страшилки Перси крутились в голове. Он говорил, что здесь ходит огромная птица на двух когтистых лапах. Ынбëль не хотела видеть её даже мельком. Не хотела видеть и призрак русалки, и близнецов-киноцефалов, и остальных выдумок, которые в коридорной тьме могли разорвать ей горло. Ынбëль пыталась не верить, но всё равно бежала, как сумасшедшая.

Наконец она влетела в гостиную. Не позволила себе отдышаться и стала рассматривать плечи, руки и шею. Не было ни царапины. Ынбëль накрыла лицо ладонями и подумала: «Дура. Никто за тобой не гнался». Затем почувствовала, как по лодыжке что-то течёт, и среди крови разглядела след. Будто кто-то пытался схватить. Ынбëль неверяще уставилась на три короткие полоски, затем нырнула на диван, стянула со спинки плед и обмоталась им.

Её колотило.

Она не уснëт. Ей не позволят.

Если это магическая жизнь, о которой радостно напевала Лекси, то Ынбëль была в ужасе. Если всё взаправду, то её и впрямь могли загрызть. Если дар Ынбëль – воскрешать мёртвых, то она обязательно им воспользуется. Или не воспользуется, когда умирать будет Эр-Джей. Она злилась и боялась, молчком сидя в коконе пледа. Не решалась даже покоситься в сторону коридора. Пульс безумно бился.

Ынбëль не знала, сколько прошло времени – окна плотно укрыли шторами, и часы, где-то громко тикающие часы нельзя было увидеть. Глаза никак не могли привыкнуть к темноте.

– С новосельем, – грустно прошептала Ынбëль под нос.

Она не знала, как ведут своё существование ведьмы. Мама всегда следила за тем, что она читает, и была дотошна в своём фанатизме, поэтому из книжных пожитков у них были лишь священные книги, обучающие энциклопедии и детские сказки. Однажды Ынбëль утащила сборник рассказов из библиотеки и долго хранила его под матрасом, пока правда не вскрылась. Вслед за сборником в мусорное ведро улетели и энциклопедии, и сказки. С фильмами случилось такое же несчастье: телевизора у них не было. Мама брезгливо реагировала на всё, что выпускалось в прокат. Ынбëль смотрела фильмы в больнице. Пару раз натыкалась на салемских ведьм и документальные сериалы об инквизиции, но знаний это не прибавило, а кошмаров по ночам – ещё как.

И теперь она сидела не на больничной койке в окружении таких же притихших зрителей, а в странном доме. Но зрители были. Лежали в коридоре и наблюдали. Наверняка.

Ынбëль почесала рану на ноге. Зудело.

– Так не пойдёт, – буркнула она, сжимая в пальцах чужую пижаму.

Злость сменилась искренним раздражением. Её привели сюда, поселили в комнату, а она дрожала на диване в пустой гостиной. Настолько пустой, что Ынбëль даже не нашла тяжёлый горшок, который можно было бросить в голову Эр-Джея.

Она опешила и только сейчас поняла, что действительно блуждала по гостиной в поисках оружия. Никто на неё не бросался. Никто на неё не смотрел. Это придало ей уверенности, и Ынбëль, зацепившись за вазу и затолкав в неё пижаму, рывком кинулась обратно.

Перси сказал: «Второй этаж, предпоследняя дверь. Успей до темноты». Недобро усмехнулся и ушёл. Знал, точно знал, что Эр-Джей вспыхнет и не примет её. Толком не поведал о нраве и взрывном характере соседа. Сейчас Ынбëль понимала, что ответом была эта самая усмешка. Понимала и лопалась от гнева.

За что он с ней так?

Вооружëнная вазой, как щитом, Ынбëль не слишком гордо тряслась от страха, но уверенно настигала цель. Она побежала по тому же пути, и ей отчётливо показалось, что коридор поменялся.

Но дверь она нашла.

Распахнула и настойчиво рявкнула:

– Я не уйду.

Эр-Джей вяло свесился с кровати. Сразу же напрягся, приметив вазу и разодранную лодыжку, беззащитно крикнул:

– Не надо!

Его кровать была чуднóй конструкцией, стоящей в углу: чудовище из семи матрасов, деревянных подставок и покрывал, которое доставало практически до потолка. Из матрасных слоёв тянулись колокольчики, а изголовье, прикрученное к стене, изображало лисицу.

– Я с первого раза попадаю ниткой в иголку, – Ынбëль замахнулась и прицелилась в кудрявую мишень. – И шприцом в висок. Не бойся, не промахнусь – смерть будет быстрой.

Пускай Перси ей помощником не стал, но Верховный обещал, что обижать её не будут. А если будут – велел разбираться самой.

Этим Ынбёль и занималась, а тот, кто решит ей помешать, отхватит следующим горшком.

Эр-Джей шутку не оценил. Он неотрывно смотрел на вазу, не пытаясь её вырвать и разбить. Ынбëль приняла это за перемирие. Она медленно поставила оружие посередине комнаты и принялась ходить кругами, расталкивая кучки одежды и огибая пирамиду пластиковых тарелок. Пробиралась сквозь светильники на батарейках, лава-лампы, светящиеся звёзды, что свисали с верёвок и чуть-чуть золотили пол. Искала свой уголок.