Выругавшись, обер-лейтенант поспешил вниз, спускаясь по скоб-трапу, стягивая лоснящуюся влагой одежду. Пользоваться стоящим на лодке FuMO[46] в режиме активного поиска он запретил, полагая… обоснованно полагая, что враг может наводить свои силы на активное излучение радара. Тем более что дальность его действия была, по-честному, никакой.

Ведающий тонкой аппаратурой обер-маат[47] дисциплинированно пользовался только пассивным радиолокационным обнаружителем и сообщал, что уловил характерный для работы РЛС всплеск. Правда, сигнал был короток и больше не фиксировался.

Подождав немного, общим мнением этот «звоночек» хотели уже списать на вероятный скачок напряжения в радиоэлектронных потрохах приёмника. Однако подтверждение о наличии поблизости противника – надводного корабля – пришло и от акустиков.

– Работа эхолота. Далеко. Но сила импульсов в пике велика. Военный! – безапелляционно заявил старший поста́, логично мотивируя: мощной активной гидролокационной системой мог располагать только боевой корабль.

Через некоторое время он уловил и шумы винтов.

Определяясь на ориентир неизвестного источника и, главное, достаточно большую удалённость, обер-лейтенант оценил степень угрозы как низкую, решив, что пока можно посидеть наверху. Не столько переживая за чью-то мощную гидроакустику (в данном случае в надводном положении лодка была в большей безопасности, поскольку волнение на море должно создавать помехи прохождению акустических сигналов вблизи поверхности), сколько опасаясь работы вражеского радара.

Новый импульс не замедлил отобразиться на приёмнике минут через тридцать. Дверь радиорубки была открыта, и «слухачи» свободно поддерживали голосовую связь с центральным постом. Акустик в своих наблюдениях был ещё более уверенным, определяя чёткий пеленг на шум:

– Что-то крупное. Два винта или более. 12–14 узлов. У него немного странные эволюции: явно рисует противолодочный зигзаг, но довольно растянутый. Я бы сказал, спрямляет. Если останется на прежнем курсе, пройдёт мимо на удалении, милях в шести. Очень так предсказуемо пройдёт.

…и повторялся, не снимая наушников, вращая маховик поисковой настройки гидрофонов:

– Очень мощные посылы эхолота. Однако нас не замечает.

– Или мы ему неинтересны, – обмолвился обер-лейтенант, протянув: – В шести милях?..

– Можем его взять? – воззрился второй офицер, догадавшись, к чему примеряется командир.

– Как-то всё просто. Может, охотник… подбирается к нам?.. – иду, дескать, по своим делам, никого не вижу, никого не трогаю. Что, говорите, Эрвин?.. – Атаковать? У нас батареи на две трети севшие. Кстати! Запросите стармеха – сколько эта чёртова пауза с дизелями может тянуться?!

Из машинного отделения ответили: «Ещё не-много».

– Да чтоб его!.. А конкретней?.. – не дожидаясь ответа, Клауссен потянулся за висящим на крючке непромокаемым плащом, решив скоротать время сигаретой, вновь поднявшись наверх, на мостик.

– Внимание вахта – смена, – чередом оповестила трансляция.

– Разрешите заступить? – нарисовался припухший ото сна обер-боцман – четвёртый вахтенный офицер.

– Валяй.

Дизеля заработали спустя пятнадцать минут. По корпусу лодки пробежала перебойная дрожь при запуске. Затем они затарахтели чуть ровнее, накручивая на коленвалах.

– Эй, там. Малые обороты, – гаркнул вниз обер-лейтенант.

2200-сильные MANы издавали невероятный шум внутри лодки и сильную вибрацию. Казалось, что их слышат на пол-океана.

Особенно вражеские акустики. Серая дымка осенней Атлантики скрывала их там, где-то с правых носовых углов.

Клауссен лишь бросил в ту сторону короткий взгляд, щурясь навстречу пронизывающему ветру и не надеясь что-то разглядеть, если уж верхняя вахта с биноклями молчала… – видимость ни к чёрту.

«Пройдёт стороной? Пусть идёт, кто бы там ни пёрся траверзом. Тем более в свете последней обезоруживающей директивы штаба. А вот что делать нам вообще?..»

Тут он ещё не принял решения.

«Надо обдумать».

Выдержанная тишина в рубке «Ориона»[48] подчёркивалась мерным гудом аппаратуры, паразитическими всхлипами, издаваемыми «трансляшкой», и негромкими комментариями боевого расчёта.

За пультом сосредоточенные операторы. В доступе планшетка с подводной обстановкой. Сверху два монитора, один показывал на синем фоне бегущие сверху вниз точки – посылки-ответы импульсов. Второй отсвечивал пассивно-зелёным. На панели станции джойстик управления, отклонением которого реагировала стрелка исполнения поворота гидроакустической антенны.

Старший смены прежде всем сделал выговор:

– Так, орлы. Народ на «Ангаре» что-то засёк, а мы ушами хлопаем. Мне нужен результат. Ориентир нам дали. Слушаем, смотрим.

Крейсер, выдвинув из специальной ниши под килем внушительных размеров обтекатель ГАС[49], продолжал идти на двенадцати узлах…

И на мнение ответственного офицера гидроакустической группы: если там наверху – на КП, хотят, чтобы они на такой дистанции что-то адекватно словили, для поискового мероприятия это всё же слишком большая скорость – собственные винты и шум механизмов сильно мешали чуткой работе акустиков.

– Есть! – воскликнул один из операторов, выпрямившись в спине, вжимая лопух наушника рукой. – Что-то там шуршит, с заданного направления.

– Точно?

Старшина на мгновение замер, придерживая наушники, и подтвердил:

– Точно. Они сбавили обороты, но… нет, теперь я их не спущу. Могу точно указать и пеленг, и дистанцию.

Лейтенант схватился за трубку корабельной – связи.

Винто-соосный рокот ушедшего в разведку Ка-25ПС быстро затих. Равно как и силуэт вертолёта, вскоре потерявший очертания, рассеявшийся за расстоянием и дымкой.

Всё осуществилось оперативно и организованно…

«Явно подогреваемое общим энтузиазмом, – счёл для себя капитан 1-го ранга Скопин, – только и ждали моего согласия».

Он и готов был с ними согласиться, понимая, что перехват в эфире далёких адресных и безадресных радиостанций не принимается на стопроцентную веру – их нельзя пощупать, тем более увидеть собственными глазами.

Ему же никаких других подтверждений не требовалось. Было уже как-то…[50]

Хотя в своём решении он склонялся к другой мотивации.

«Стремление избежать любых контактов сродни „накрыться одеялом с головой – авось пронесёт мимо“… и, в общем-то, не очень правильно. Конечно, вылезая на рожон, мы можем себя скомпрометировать, но… Идёт война, это обостряет агрессивное внимание всех участников всех воинствующих сторон. Мы не можем игнорировать какие-то неочевидные, потенциальные факторы, которые запросто могут оформиться в прямую угрозу. Следует держать нос по ветру».

– Меняем курс? – услышал он негромкое.

Переспрашивая:

– Что?

Оказывается, про «держать нос по ветру» выскочило у него бормотанием вслух, и вахтенный, приняв буквально, решил всё же прояснить.

– Нет, нет. Идём прежним.

На пульте ГГС[51] загорелась лампочка связи с вертолётным ангаром – принял старпом – дежурный офицер БЧ-6[52] детализировал предварительные распоряжения: экипаж «вертушки» проинструктирован на предельную осторожность и соблюдение радиомолчания. В том числе уточняя, что на крайний случай (как необходимая мера для экстренной поддержки связи) мощность их бортового УКВ-радио-передатчика «прикрутили» вполовину – дальность действия не будет превышать шестидесяти километров.