Улыбочка главаря стала еще гаже, он начал взводить пальцами курки, но делал это долго и неуклюже. Правильно. Все правильно рассчитал юноша. Сейчас достаточно застрелить офицера, командира отряда, после чего солдаты просто разворачиваются и строем уходят в казарму — это я успел подумать в тот момент, когда перешагивал через тело парня, глумливое выражение лица которого сменилось на удивленно-обиженное. Пистолет –пулемет ДПВ, названный в честь главного инженера мастерских Пыжикова, не только сам страшно выглядит, он еще и стреляет страшно, успевая за несколько секунд сделать множество выстрелов.
Парни, стоявшие на передней площадке моторного вагона в ужасе отшатнулись от дымящегося ствола автомата, который я держал направленным на них, да так, что я еле-еле успел поймать шарахнувшего от меня мужчину в форменной фуражке на голове и с тощей (обобрали, наверное, уже, веселые пассажиры) кондукторской сумкой. Гаркнув кондуктору в ухо «Пошел!», я выпихнул его с площадки на мостовую моста и схватил за ворот бушлата, замершего на своем рабочем месте вагоновожатого.
Этот сволочь, парализованный от страха, схватился двумя руками в стоповую рукоять и, ни за что, не хотел уходить. Понимая, что еще секунда и нас тут начнут убивать я выстрелил два раза в потолок, а затем ударил вагоновожатого затыльником приклада по рукам.
— Уй! — взвыл от боли и неожиданности мужчина и отцепился от управляющей рукояти, чем я и воспользовался, гоня его пинками на улицу. Первая пуля ударила меня в грудь, когда я отошел от вагона шагов на пять, надеясь, что у бегущих в сторону милиционеров «трамвайщиков» хватило ума прикрываться от стрелков за спиной моим телом. Стрелять начали из заднего вагона — оттуда высунулось несколько рук с наведенными на меня револьверами и засвистели пули. Недостаток меткости рощинские заменили плотностью огня и через пару секунд, словив третью пулю, я упал на спину. Долгих размышлений, как у князя Болконского, у меня не было — я также успел увидеть небо, а потом изображение перед глазами смазалось и очнулся я уже в госпитале, что примыкал в нашему дворцу, от ноющей боли по всему туловищу. Измочаленная кожаная куртка на меху, дырявая в трех местах кираса и поддетая под них короткая телогрейка, спасли меня от проникающих ранений, но два после этого я пролежал, будучи не в состоянии встать на ноги, и почитывая газеты, взахлеб повествующие о кровавой вакханалии на Ново-Московском мосту, где говорилось, что несметная орда новых гуннов, знаменитых и страшных хулиганов с Рощинской улицы, накатывалась на улицы центра всесокрушающей волной, желая вернуть на улицы столицы ужасающую атмосферу февральских погромов. Но, не устрашась, на защиту города выступила народная милиция Адмиралтейской части, что как триста спартанцев, встретили бандитов на узком мосту, окружили, после чего дружным ружейным огнем сломили сопротивление современных гогов и магогов. При этом, начальник милиции, капитан К., прикрыл своим телом гражданских лиц, получил множество ранений и сейчас находиться при смерти, оплакиваемый, не отходящей от него ни на минуту, его невестой, госпожой П. По итогам беспорядков два трамвайных вагона не подлежат восстановлению, Московский трамвайный парк готовит иск. В зависимости от газеты, под заметкой были напечатаны или снимки трамвайных вагонов с простреленными стеклами, или гора, лежащих на мостовой револьверов, пистолетов и ножей.
На следующий день газеты продолжили публиковать статьи о засилии в столице хулиганов и неспособности властей справится с этой проблемой. Обошлась мне эта информационная компания в весьма скромную цену — рекламные объявления на последних страницах бульварных листов обходились гораздо дороже, но дело того стоило — пора было выходить из безвестности. Оставалось только определится, к кому из сильных мира сего стоит присоединится, чтобы успеть предотвратить кровавую вакханалию гражданской войны и бесправия, последующих после третьей русской революции.
А на следующий день меня подняли, как куклу одели в новенькую форму и привезли в большой храм Михаила Архангела, расположенный на Воскресенской площади, в самом конце Торговой улицы. Честно говоря, сам обряд венчания я помнил плохо, сил не было, рука, кое как удерживала свечу. Но таинство отстоял до конца, когда вели — шел, когда спрашивали отвечал. Свадьба была скромная, только самые близкие — мои заместители, посаженные родители, рыдающая тетка невесты — Серафима Карповна, какие-то, внезапно появившиеся родственники со стороны Пыжиковых, коим срочно требовалось обсудить со мной какие-то важные вопросы. Родственников послал…веселится, назначив встречу через три дня. С молодой женой ночь провел абсолютно невинно, объяснив ей, что сегодня я ни петь, ни свистеть, а вот завтра…
Двумя днями позже.
Я лежал с открытыми глазами и смотрел на черное небо. Рядом тихонечко сопела молодая жена, а за окном посвистывал весенний ветерок, дующий со стороны Большой Невы.
Пока я занимался делами службы, женская часть моей семьи, в лице Анны Ефремовны Котовой, в девичестве Пыжиковой, вместе со своей теткой сдали внаем принадлежащие им две квартиры, а взамен сняли шестикомнатную квартиры в доходном доме по адресу Тюремный переулок дом один. Это конечно шутка, в обществе озвучивали адрес Набережная мойки дом сто четыре, но из песни слов не выкинешь — к Тюремному переулку здание тоже относилось. В доме жило очень приличное общество, профессура и родственники придворных чинов императорского двора, квартиры состояли из двенадцати-тринадцати комнат. Так что наша шестикомнатная квартира была каким-то жалким недоразумением. В квартиру первый раз я попал сразу после свадьбы. Как мне объяснили, приличная семья не может проживать в служебном кабинете, да еще и в одном помещении с собакой. Мои робкие вопросы о стоимости всей этой роскоши были пресечены в зародыше. Аня, мило улыбаясь, сообщила мне, что все это относится к домашнему хозяйству, о котором мне не стоит беспокоится. Если же потребуется моя помощь, то ко мне сразу же обратятся.
В квартиру, кроме тетки и меня с женой заселилась кухарка, женщина лет тридцати, бездетная вдова откуда-то из-под Пскова, отзывавшаяся на имя Акулина.
Так что, уже три дна, как по утрам мне приходилось пить чай в столовой, а также обедать и ужинать дома, благо, что во службы мне было идти двести пятьдесят метров, а если перепрыгнуть невысокий заборчик, то и всего сто двадцать.
И вот я, семейный человек, лежу среди ночи, под теплым одеялом, на свежем белье и понимаю, что если я в ближайшие четыре месяца не изменю кардинально ситуацию, то потом что-то будет очень сложно изменить. А значит, что все покатится по привычной, исторически обусловленной колее. В июне начнется наступление Русской армии, начатое по требованию Керенского, в угоду давящей на Временное правительство Антанты. Десятки тысяч солдат и офицеров из наиболее боеспособных подразделений, цементирующих армию, погибнут, и процесс разложения вооруженных сил примет необратимый характер.
Следовательно, господина Керенского надо убирать, этот персонаж, ради укрепления своей лично власти окончательно развалит страну. Проблема была в том, что отсутствовал другой харизматичный лидер, способный повести за собой. Господи, хоть Иудушку Троцкого бери под контроль и толкай на верх. Но вряд ли я его удержу, а с учетом его идей о мировой революции, трудовых армиях и децимациях в качестве дисциплинарного взыскания… Меня передернула так сильно, что забормотала во сне потревоженная жена.
Нет, среди большевиков кандидатов на роль спасителя нации я не вижу, остаются только меньшевики и эсеры, вот только кто из них? С военными такие же сложности. Обласканный царской властью генерал от кавалерии в ближайшее время будет назначен главнокомандующим, но с поставленной перед ним задачей не справиться. Несмотря на троекратное превосходство в живой силе, Юго-Западный фронт, а за ним и все другие фронты, развить наступление не смогут. В результате армия или останется на тех же позициях, или будет вынуждена отходить в тех местах, куда германцы перебросят подкрепления с Западного фронта, облегчая положение измотанных союзников из Антанты.
