Первым делом господа комиссионеры, в том числе и унтер, долго топтались у металлических секций заграждения, пока, по свистку постового, к ним не подошел инвалид с повязкой «Народная милиция. Помощник дежурного».

После этого посетители провели в здание дворца и проводили до моего кабинета. На всем протяжении пути чиновникам и господам военным специально обученные люди демонстрировали нормальную работу полицейского участка в моем понимании этого слова.

В фойе топтались просители и прочие страждущие. За тремя, широко разнесенными, столами, наши грамотеи из числа гимназистов опрашивали заявителей, быстро заполняя формализированные опросные листы, вручая на прощание заявителям квитанции о приеме заявлений с датой их рассмотрения.

Посетители вслед за дежурным поднялись на второй этаж и прошли в мой кабинет.

— Здравствуйте, господа! — я поднялся из-за стола: — С кем имею честь?

— А вы, милостивый государь кем будете? — вперед выступил худощавый мужчина с желтоватым желчным лицом и бархатными петлицами чиновника, судя по кокетливому бантику внизу государственного орла, от Министерства Финансов.

— Я начальник Народной милиции Адмиралтейской части по городу Санкт-Петербургу Котов Петр Степанович.

Судя по презрительному выражению лица молодого человека с белой повязкой, это был мой конкурент на названную мной должность. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что презрительные рожи держали все гражданские члены комиссии. Унтер с восхищением рассматривал обстановку кабинета, а подполковник так дружески мне улыбался, что я понял, что это не армейский офицер, а чин из какой-то «конторы».

— Так кто вы?

— Я председатель комиссии, назначенной приказом исправляющего обязанности комиссара Временного правительство по городу Петрограду, коллежский секретарь по Министерству финансов Сухов-Старовойтов Аркадий Федорович. Вот мой мандат.

На мой стол легла отпечатанная на машинке желтоватая бумажка, где указывались перечисленные мне данные желчного субъекта, стояла печать и подпись комиссара.

— А остальное?

— Что остальное? — не понял начальственный чиновник

— Остальные документы! Постановление о производстве проверки, состав комиссии, вопросы, подлежащие проверки комиссией. Что вы, как будто с Земли Франца Иосифа приехали, какой-то малограмотный?

— Знаете, что? Если вы не допускаете комиссию до проверки ваших людей, то мы немедленно возвращаемся в Таврический дворец и докладываем…

— А кто вас отсюда выпустит? Куда это вы собрались? Я вас на режимный объект допустил, а оказалось, что вы неустановленные лица, не имеющие полномочий, пытающиеся под видом высокой комиссии что-то здесь вынюхать.

— Я вам мандат показал!

— На мандате фотографии предъявителя нет. Есть у вас паспорт с фотографией? Может быть вы настоящего Сухов-Старовойтова жизни лишили и теперь пытаетесь здесь шпионить?

— Вы понимаете, что это произвол⁈ — перешел на крик Аркадий Федорович.

— Господа, господа! — улыбчивый подполковник попытался вклинится между нами: — Давайте успокоимся…

— А вы, господин полковник, вообще на бывшего жандарма похожи. — я вытянул вперед руку, не давая странному военному подойти ко мне слишком близко.

После моих слов в кабинете наступила тишина. И, если чиновники выглядели как люби, не удивившиеся моему предположению, то человек с повязкой, и унтер замерли, как пораженные пустым мешком по голове.

— Тише, тише, господин Котов! — наклонившись ко мне, быстро зашептал подполковник: — с сегодняшнего дня чины штаба отдельного корпуса жандармов приказом министра юстиции более не подлежат аресту и препровождению в крепость. Только не надо об этом кричать…

— Что, специалисты потребовались революционерам? — еще более тихо, зашептал я: — Ладно, не волнуйтесь, у меня нет предубеждений. Но это не снимает с господина Сухов-Старовойтова правильно оформить бумаги комиссии, а тем более итоговые акты…

— А кто вам сказал, что итоговые акты будут? — насмешливо, но тоже шепотом (наверное, это заразное) зашипел чиновник МинФина: — Я вам сразу скажу…

— Ничего вы не скажете, а если скажете, то вам же хуже будет. Я сейчас нарочного в Таврический дворец пошлю, к комиссару, с подробным изложением, какой вы идиот и как сорвали работу комиссии, выставив пославшего вас господина Пущина Лаврентия Ивановича таким же идиотом.

Считаете, что после этого вас на приличное место возьмут?

— Мне до Пущина дела нет, он, можете считать, уже без должности…- чиновник осекся и бросил взгляд на своих коллег — слышали ли они его оговорку?

— Сдается мне, что если мы с вами не договоримся, то вы, все-таки, со службы успеете вылететь раньше, чем ваш начальник. — тут же воспользовался я промашкой моего собеседника: — Хотите попробовать?

— Хорошо, что вы хотите? — устав спорить со мной, пошел на попятную колежский секретарь.

В общем, мы договорились -составили и подписали план проверки, по которому чернильные души в чиновничьих мундирах пошли работать — уточнять списки личного состава, количество крупы и портянок в кладовых. Унтер, игнорируя их, плотно засел в нашей столовой, поглощая вместе с вахмистром чай из большого медного самовара, подполковник терся рядом со мной, рассказывая неприличные анекдоты из жизни бывшей царской семьи, а юноша с белой повязкой стоял над душой дежурных гимназистов, внимательно изучая порядок прохождения заявлений в моей дежурной части. В обед члены комиссии откушали бутербродов с колбасой и чай с сахаром и коньяком в моем кабинете, после чего я предложил им выехать, так сказать в поля, посмотреть, как несут службу народные милиционеры.

Часом позже.

Автомобиль комиссии стоял на проезжей части улицы Офицерской, недалеко от театральной площади. Члены комиссии, прижав носы к стеклам салона, старательно протирали запотевшие стекла, наблюдая за заполненной народом улицей.

— Господа, обратите внимание! — я, наклонившийся к приоткрытой дверце авто, ткнул рукой в сторону пятиэтажного доходного дома, откуда не торопясь вышли три фигуры в серых шинелях и с красными повязками на рукавах, что рассыпавшись в короткую цепочку, двинулись в нашу сторону.

Три пацана гаврошистого вида, которым, в принципе, нечего было делать в этом зажиточном районе, если они не продавали газеты или пироги, или не неслись куда-то с каким-то поручением, увидев приближающийся патруль, резко развернулись в нашу сторон и ускорились. Молодые люди грамотно рассчитывали ускользнуть от неторопливо бредущих милиционеров, один из которых имел грубую деревяшку вместо левой ноги. Метров за двадцать до машины из подворотни, как тени выскочили двое мужчин в поношенных пальто с овчинными воротниками, но с неизменными красными повязками на руках, которые в считанные мгновения прихватили компанию молодежи и прижали их к стене дома. Пока молодые люди, опешив от неожиданности, пытались вырваться из крепких рук взрослых мужчин, патруль, как то быстро оказался рядом, и вот, не обращая внимания на крики пацанов, из уткнули лицом в стену доходного дома, широко раздвинули ноги в стороны и назад и приступили к энергичному досмотру. Через минуту на штыке винтовки, что приставив прикладом к своей деревянной ноге, держал милиционер –инвалид, повисли спусковыми скобами три разномастных револьвера, а пацанов уже растащили в стороны и о чем-то настойчиво расспрашивали. Всего через три минуты двое из ребят были отпущены восвояси, а третий посажен в стоящую радом, мою пролетку, которая бодро повезла его в сторону нашего дворца, в сопровождении одного из мужчин в штатском. Патруль и второй мужчина в штатском нырнули в ближайшую подворотню, а я показал онемевшим членам комиссии три револьвера и три небольших листа бумаги.

— Это что такое было, Петр Степанович? — первый не выдержал жандармский подполковник.

— Как видите господа, небольшой эпизод нашей работы. Два оперативных сотрудника, действую в штатском, выявили молодежную шайку, которая, вооружившись взятых во время волнений на Арсенале, револьверами, решили пощипать буржуев на Адмиралтейской части. Дав сигнал ближайшему патрулю, они задержали молодых людей, изъяли оружие и предупредили планируемое тяжкое преступление.