– Если бы не иван-чай, я бы точно повесился, когда меня бросила Клава. В тот день я выпил четыре литра иван-чая. Он спас мне жизнь!

– Ну ты и монстр! – усмехнулся я. – Что за Клава? Рассказывай.

– Клава классная… топ-топ, – Фидель нервно мял ухо.

Вдруг он посмотрел на меня с напряжённым выражением лица, будто внутри него произошёл не словесный запор, а самый настоящий. Фидель хотел что-то громко выкрикнуть, высказать в грубой форме, но никак не мог на это решиться. Он глотнул иван-чая, и… напряжение его отпустило, тело расслабилось. Иуда откинулся на спинку стула и стал нежно рассказывать про туристку Клаву, про то, какая она красивая и добрая, просто лучшая.

– Мы-мы… мы должны были через неделю ехать с ней в Крым, Лисью бухту около Коктебеля. Ещё позавчера у нас с ней всё было серьёзно. А вчера она мне позвонила и сказала, что нам лучше расстаться.

Пауза.

– Почему же она так решила? – логично спросил я.

– Просто, – Фидель пожал плечами.

– Просто так даже мухи не трахаются! – возразил я и потребовал конкретного ответа. – Почему? Говори. Чистосердечное признание облегчает душу.

– Почему-почему, потому что она встретила другого! Какого-то альпиниста, ёбаного Лёшку! – выкрикнул Иуда, и дальше его речь размазалась картофельным пюре по тарелке.

Фидель распустил нюни: рефлексировал и корил себя, утверждая, что он сам во всём виноват, погубил их отношения, а Клава оказалась во всём права. Святая, непорочная Клава!

– Теперь мне только одна дорога – на помойку, а лучше – к дровам: чурбанам и прочим опилкам. Клава мне прямо так и сказала: что я туп и неотёсан, как дерево, что я для неё слишком лоховат и обычен.

– Прямо так и выдала? – удивился я, а про себя подумал: какие жестокие, бессердечные слова. Откуда в девушке столько желчи?

– Конечно-конечно! Так и сказала, – шёпот Фиделя стал напряжённым. – Гадина она! Гадина поганая!

– Что?

– Мымра-мымра! Мымра! – рявкал он. – Мымра она и гадина!

Фидель будто принял слабительного: его словесный запор прорвался.

– Шлюха клубная! Она никогда меня не понимала! Постоянно таскала по этим вонючим дискотекам. А мне они на хер не нужны! Я обычные места люблю! Парки, пляжи и бульвары. И людей я обычных люблю, а не всяких хитро сделанных! Поваров я люблю, слесарей и парикмахеров. С ними хоть разговоры понятные вести можно! А из тех, у кого высшее образование, так я только с тобой, Серёга, и общаюсь.

– Серьёзно? – не поверил я.

– Конечно-конечно. У нас в похоронном бюро все или после техникума, или сразу после школы. Один я с вышкой.

Помолчали. Я сходил за вторым сидром, а Иуда подлил себе иван-чая. Выражение его лица стало трагическим. Он всем видом показывал, что не прочь поговорить ещё и ему обязательно нужно облегчить душу. Его желание мне было вполне понятно: я и сам чувствовал нечто подобное, когда меня бросали девушки. Выговориться в такой ситуации очень важно, возможно, даже жизненно необходимо.

– Чего грустишь, товарищ? – шутливо спросил я, чтобы подтолкнуть Фиделя к исповеди, и даже процитировал Пушкина: – Чего тебе надобно, старче? Я – твоя золотая рыбка. Говори!

Иуда печально посмотрел на меня с выражением «шутки тут неуместны».

– Клава-Клава! Серёга, я очень любил Клаву. Больше всего на свете. И так ждал этого отпуска в Крыму.

Его лицо сжалось в комок боли, и он прошептал:

– Нет-нет. Я не могу больше. Я сегодня непременно повешусь. Душа разрывается. Нет мочи терпеть. Нет!

Я глотнул сидра и громко стукнул бокалом о стол.

– Запрещаю умирать! – приказал я.

– Ок-ок! – Фидель неожиданно быстро согласился, но потребовал альтернативу смерти. – Что же мне теперь делать? Мне не хочется жить!

Я завис секунд на двадцать: не мог придумать никакой альтернативы – как вдруг вспомнил про Джанхот.

– Есть одна идея, есть! – одним глотком я допил сидр. – И отличная! Едем с нами в отпуск? На хутор Джанхот, недалеко от Геленджика. Не Крым, конечно, но ведь тоже Чёрное море. Мы как раз искали пятого попутчика. Чтобы всё было как в советской комедии «Три плюс два». Мы все фанаты этого фильма! – соврал я.

Это была ложь во спасение. Так я считал тогда.

– Не знаю даже, – Иуда колебался. Идея ему понравилась, но ему было неудобно. – Я ведь никого не знаю, кроме тебя. И ведь с вами двумя будут две девушки. Я буду пятым лишним. Неловко как-то.

– Не стоит об этом беспокоиться! – заверил я Фиделя. – Ванчоус – мировой парень. Он точно не будет против, чтобы ты с нами поехал. Хочешь, я позвоню ему прямо сейчас? Это вообще не вопрос.

– Давай.

Я набрал номер Вани и объяснил ему ситуацию. В ответ он попросил поставить телефон на громкую связь и обратился к Иуде лично:

– Уважаемый чувак! Я буду очень рад видеть тебя в Джанхоте, на территории счастья! Донт ворри! Ю а велкам![8]

– Топ-топ, спасибо! Спасибо огромное! – Фидель расплылся в улыбке.

– Значит, решено! – подвёл я черту и пошёл за третьим сидром.

Машу и Галю не стали беспокоить по пустякам: не поставили их в известность об изменении количества участников отпуска. И хорошо, и очень правильно. Если бы поставили, то поездка в Джанхот вряд ли бы состоялась. И я, и Ваня это понимали: Иуда, очевидно, был пятым лишним, но… также очевидным было и то, что он нуждается в срочной дружеско-туристической помощи. Мы с Ванчоусом не могли поступить иначе. Это и есть так называемая мужская солидарность.

– Ну что, пойдём? – спросил Фидель. – Завтра на работу.

– Уже? – Я допивал четвёртый сидр. Мне было хорошо и хотелось продолжения. – Может, посидим ещё? Я бы ещё один сидо-рок оформил.

– Нет-нет, извини. Мне пора. У меня завтра катафалк на девять утра заказан.

– Ладно.

Я встал из-за стола и отнёс пустой стакан на барную стойку. Я – аккуратный человек, даже когда пьян. Мы с Иудой вышли на улицу. Ни я, ни он не курили сигареты, но теперь нам обоим захотелось табачного дыма внутрь. Мне – потому что я наклюкался, ему – чтобы расшевелить нервы после иван-чая.

– Do you have a cigarette? – спросил я у пузатого бритиша около бара. Он ответил «оф кос» и протянул мне пачку красного Marlboro. – Can I take two? One more for my friend. Thank you very much![9]

Мы закурили, у Иуды была зажигалка. Стояли и долго наблюдали, как толпа вокруг нас меняет очертания: одни болельщики уходили, другие возвращались после матчей. Все они орали до хрипоты и пили много крепкого пива. Иногда происходили мелкие стычки, но ни одна из них не переросла в мордобой. Всё всегда заканчивалось миром: болельщики братались, обнимались и жали друг другу руки. Некоторые даже плакали от нахлынувших чувств.

– Типичные международные отношения, – хохотнул я.

Вдруг загорелись фонари: Москва перешагнула черту, отделяющую день от ночи. Фидель прищурился от яркого света и выкинул бычок в мусорку. Потом вытащил из рюкзака банан и начал его быстро есть.

– Оголодал, что ли? – спросил я.

Голова у меня кружилась под воздействием алкоголя и табака.

– Конечно-конечно, – ответил на автомате Иуда.

В его руках уже раскачивалась пустая кожура. Она была равномерно усеяна коричневыми крапинками. Вдруг Фидель слегка присел и по высокой дуге бросил кожуру в мусорный бак, который стоял на углу здания.

– Попал, – пьяно ухмыльнулся я. – Трёхочковый.

– Топ-топ. Хоть где-то мне везёт, – мрачно произнёс одноклассник.

Мы попрощались и разошлись в разные стороны: я – на кольцевую линию метро, он – на радиальную. На следующее утро у меня было две вещи: жёсткое похмелье и сообщение от Фиделя, что он уже купил билеты на поезд, туда и обратно.

– Мажет, – сказал я минут через сорок после того, как съел грибы.

– Да, – протянул Ванчоус, внимательно рассматривая воздух. – Солёная тут атмосфера, как в море.