Таня метнула на брата укоризненный взгляд: он разоблачил перед всеми ее маленькую слабость.

— Не успела переодеться, — оправдывалась она. Потом воскликнула, желая переменить тему разговора: — Совсем забыла! Поздравь их, — она показала на Вегу и Патрика. — Новая супружеская пара.

— Где будете жить? — спросил я. — В кочующем городе?

— Нет, не могу привыкнуть к зною. Будем жить на моей родине — в Шотландии, — ответил Патрик и пошутил: — Там у меня древнее родовое имение. Замок с привидениями.

— Ты подожди со своими инженерными привидениями, — сказал Орион. — Послушаем прежде о загадочных призраках Вечной гармонии. Как твоя память, Сережа? Разблокировалась?

— Полностью, — усмехнулся я. — И мгновенно, словно включился свет прожекторов.

Но сначала я рассказал об электронной эпохе, о встрече с «толстомордым» — Тибором-вечным. Старался излагать с юмором. И не без успеха. На губах Патрика и Веги вспыхивала улыбка, Орион хохотал. Но Таня слушала с таким серьезным видом, словно не я, а она бродила в катакомбах, сражалась с Тибором в каменном веке.

Сгустились июньские сумерки, стало прохладно. Но Орион забыл подкладывать ветки в костер. Головешки багрово тлели. В фиолетовом небе повисла огненная роса. Танино праздничное платье излучало в темноте такой тонкий свет, словно оно было соткано из танцующей звездной пыли, словно девушка укуталась не в пенелон, а в кусочек Млечного пути…

— О чем задумался? — нарушил молчание Орион, подбросив сухие ветки, — Продолжай. Расскажи о Вечной гармонии. Ведь ты ее вспомнил.

— Ну, это слишком страшно, — усмехнулся я и сам подивился своей беспечной веселости. В этом мире, в кругу друзей тот мир показался вдруг почти нереальным.

— Нет, такие жуткие вещи на ночь рассказывать нельзя, — отшучивался я. — Лучше я все запишу завтра. Потом почитаешь.

— Хорошо. Один день тебе на это. А послезавтра — Совет Астронавтики. Для Спотыкаева и его теории — ты просто находка. Спотыкаев ждет тебя, как манну небесную… И вообще довольно жить отшельником, — добродушно продолжал Орион. — За полчаса отгрохаем тебе такой дворец — закачаешься. А эту избушку — ко всем чертям!

— Пират! — с восхищением воскликнула Таня и рассмеялась. — Посмотрите на этого космического пирата. Он усвоил все замашки древних морских разбойников. Ругается, как шкипер!

Беседа наша у погасающего костра затянулась до полуночи. Причем Таня подтрунивала не только над Орионом, но и надо мной. В полночь мы расстались.

…Сейчас дописываю свои впечатления о проведенном дне. Этот день освежил меня лучше, чем десяток ультраволновых душей.

А завтра…

Завтра я должен рассказать человечеству о той страшной «эволюции», которая привела Электронную эпоху к Вечной гармонии. Продолжу свои воспоминания, прерванные из-за блокады памяти. Точнее — не продолжу, а начну с того места во второй главе моих записок, когда открылась и тотчас захлопнулась за нами, членами экипажа, дверь в пустынную Вечную гармонию — подлинное царство Сатаны.

— Никаких эксцессов! Слышите, братцы? Никаких эксцессов!..

Эти слова капитана, сказанные в преддверии Вечной гармонии, никогда не забывал. А дальше — черная пропасть… Память нашу заблокировали с того момента, когда силовая сфера заглотила корабль своими протуберанцами. Но сейчас прекрасно помню, что встретило нас по ту сторону сферы.

На нас обрушилась тишина. Заглохли планетарные двигатели, перестали петь приборы. Прозрачная полусфера пилотской каюты потемнела — ни солнца, ни звезд. Корабль будто провалился в угольную яму.

С электронным универсалом что-то случилось. Он буквально мямлил, на вопросы отвечал с перебоями. С трудом удалось выяснить, что звездолет, как муха, попал в паутину силовых полей. Его будто сунули в мешок и волокли в неизвестном направлении.

— Выясни, что с двигателями, — приказал мне капитан.

Я спустился в кормовую часть корабля. Из машинного зала вырывался сноп света, и на полу коридора вздрагивала тень неизвестного человека.

С излучателем в руке я подкрался к двери и увидел широкую спину незнакомца. Тот склонился над приборами. Левую руку он отставил в сторону и опирался ладонью на предохранитель. Пломба почему-то сорвана. Стоило по неосторожности нажать кнопку предохранителя, и свинцовый шар, получивший от утечки гравитонов отрицательный заряд, освободится от пут силовых полей. Он может коснуться корпуса реактора. И тогда — черный взрыв! Та самая черная аннигиляция!

Что делать? И я поступил, может быть, не лучшим, но радикальным образом — тонким и острым, как бритва, лучом отрубил руку. Не задев кнопки, рука упала на пол.

Взревев от боли, незнакомец обернулся и увесистым правым кулаком с размаху стукнул меня по скуле. Удар был хорош. Я отлетел в другой конец коридора. Слизнув соленую струйку крови, вскочил на ноги. В ту же минуту за моей спиной появились члены экипажа.

Взглянув на мою окровавленную щеку, капитан сердито сдвинул брови.

— Опять эксцессы? Я предупреждал…

Я привел товарищей в машинный зал, где на полу валялась отрубленная по локоть рука, и рассказал о случившемся.

— Не очень остроумно поступил, братец, — насмешливо заметил капитан. — Впрочем, ничего другого не оставалось. А ты, Яков Петрович, возьми эту чертову руку, исследуй и доложи.

Поставив на предохранителе новую пломбу, мы тщательно заперли за собой машинный зал. Как будто это имело какое-то значение для вездесущих и всепроникающих гостей.

Через полчаса в пилотскую каюту пришел из лаборатории Яков Петрович.

— Рука как рука, — сказал он. — Из той же плоти и крови, что и у нас. Могу сообщить группу крови, РОЭ, процент гемоглобина…

— Не надо, — отрезал капитан. — Выкинь ее за борт.

Стычка в машинном зале имела одно положительное последствие: таинственные потомки оставили нас в покое. Никто больше не следил за нами и не рылся в каютах.

Малыш повеселел, а планетолог, поглаживая бороду, благодушно острил:

— Феноменально! Понимаешь, Сережа? Любезным потомкам мы надоели. Изучали они нас, изучали, а потом, треснув тебя по физиономии, поставили на этом точку.

— Хороша точка, — смеялся Ревелино, показывая на мою левую щеку. — Может быть, всего лишь запятая?

Шрам на щеке и в самом деле походил на багровую запятую.

— Хватит зубоскалить, — строго сказал капитан, однако от улыбки не удержался.

Лишенный управления звездолет продолжал нестись в полной темноте. Однажды утром, когда я только что проснулся, корабль сильно вздрогнул, ударившись обо что-то.

Быстро оделся и побежал в пилотскую. Весь экипаж на месте. Даже Иван Бурсов.

— Мы на Луне! — кричал он.

Каюту заливал солнечный свет: полусфера снова стала прозрачной, словно кто-то сорвал с нее черное покрывало.

Мы натянули комбинезоны с гермошлемами и спустились вниз. Над нами колыхался косматый огненный шар Солнца. Почти рядом чернел диск, окруженный голубым ободком подсвеченной сзади атмосферы. Это была Земля, ее ночная сторона.

Звездолет стоял на лунном космодроме, опоясанном какими-то строениями. Может быть, город? Мы шагали по ровной площадке, оставляя глубокие следы в многовековой пыли: с космодрома уже сотни лет не взлетал ни один корабль.

Вошли в лунный город. Он напоминал почерневший лес, по которому когда-то прокатилась волна пожара. Кругом, как темные стволы циклопических деревьев, высились многоэтажные здания, переплетенные лианами провисших мостов и эстакад. Ноги утопали в пыли, как в пепле. Многие дома покосились, часто попадались обломки рухнувших эстакад. Город был мертв. Ни малейшего движения, никаких признаков жизни. Внутри зданий — такое же запустенье: ровный слой пыли, истлевшая мебель.