— Обещаю, Федя. Твердо обещаю, хоть и не совсем…

— Ты все поймешь. Увидишь «толстомордого», все вспомнишь и поймешь.

Стриганов говорил торопливо и нервно, расхаживая по комнате. И вдруг замер. На лице его застыла гримаса отвращения и ужаса.

— Все. Сигнал… Диктатор зовет. Сейчас он погасит искорку жизни. Прощай, Сережа…

Капитан протянул руку и тут же исчез. В самом деле, будто погас… Вот так и погас с протянутой рукой.

Что это было? Сон? Галлюцинация?

Пожалуй, не сон и не галлюцинация. В этом я убедился на другой день. Утром, еще сонного, меня схватили подручные Тибора и увезли в камеру пыток. Крепко связанный, я сидел в особом кресле, от которого тянулись провода столу — своего рода пульту управления палача. Стол усеян был кнопками, верньерами и светящимися приборами. Самый страшный из них — диагностер, регистрирующий внутренние кровоизлияния и переломы костей. Рядом подрагивал стрелкой квадратный индикатор боли.

Пришел Тибор, деловито уселся за стол. Взглянув на меня, торжествующе гоготнул:

— Га! Га! Провокатор!.. Хорош провокатор. Я догадывался, что ты пришелец, который ловко маскируется под провокатора. Но вот кто второй пришелец, как он явился и как исчез — для меня загадка. Думаешь, не знаю о нем? Знаю! Стены твоей квартиры зафиксировали второго пришельца. О чем вы с ним говорили? Молчишь? Ничего, у меня заговоришь: Тибор — это Тибор!

Тибор говорил о Федоре Стриганове. Явное доказательство, что приход воскресшего капитана — не бред, не галлюцинация…

Стрелка индикатора боли вздрогнула и поползла вверх, мою правую ногу пронизала нестерпимая боль. Почти теряя сознание, я нащупал под рубашкой энергопояс — подарок неведомого Диктатора. О поясе никто не знал. Передвинул переключатель эпох. Вспыхнуло холодное фиолетовое пламя: пояс развертывался в капсулу. Фиолетовое мерцание погасло, и меня окутало тахионно-фотонное поле в форме перетянутого посередине яйца. Прозрачного, как воздух. Для аборигенов эпохи я был уже невидим и неощутим. Я просто перестал для них существовать, ибо очутился в сдвинутом, несовмещенном времени. Но я какой-то миг видел все. Не без злорадства вспоминаю, как Тибор, обалдело заморгав глазами, уставился на опустевшее кресло…

Началась пульсация поля — словно взмахивали невидимые крылья. Птица-капсула вырвалась из эпохи на простор и теперь скользила во времени в поисках точки совмещения.

Мимо проносились тысячелетия. Я падал в прошлое… Падал стремительно, и ничего нельзя было разобрать в сером хаосе сменяющихся эпох и цивилизаций.

Наконец капсула нащупала свою точку. Наступил торжественный момент — фиксация в запрограммированной эпохе, стыковка. Произошла она ночью. Короткая вибрация поля, и капсула вспыхнула, развернув свои огненные крылья.

Когда фиолетовое пламя погасло, капсула свернулась в энергопояс. Щекотнув под рубашкой, он тут же исчез, растворился в Великом Ничто — в вакууме. Со слов капитана я знал, что пояс улетел в будущее, в Вечную гармонию. Для аккумуляции энергии. Через сто дней он вернется.

Я лежал на левом боку, рассматривая сквозь гермошлем приютивший меня мир. Спина упиралась во что-то твердое. Камень? Обернулся и в темноте увидел сизый, туманно светившийся ствол березы. На лесную прогалину пробивался Сверху дымный, лунный свет. Я сразу почувствовал доверие к этой планете, смело откинул на спину гермошлем и вдохнул свежий ночной воздух, насыщенный лесными ароматами.

Встал и, хромая, побрел наугад. Плазменный излучатель держал наготове. Им же освещал дорогу. Выбрался на посеребренную луной поляну. На краю ее притулилась к могучей сосне хижина. Я открыл скрипнувшую дверь, посветил. В хижине было пусто. Я повалился на нары и проспал до утра.

Так я поселился в этой давно заброшенной избушке. Сейчас сижу перед окном за дощатым, посеревшим от времени столом. Передо мной — цветной портрет Элоры. Портрет, большой блокнот и авторучка — все, что осталось от Электронной эпохи. На вырванных из блокнота листах пытаюсь писать воспоминания.

Смешно сказать — воспоминания. О самом главном — о Вечной гармонии с ее загадочным Диктатором — ничего решительно не помню. Как ни вглядываюсь в черный колодец памяти — ничего… Одни только видения и назойливые мысли о фантомах.

Вчера утром, пока варилась уха, я не раз осматривался, с удовольствием вдыхая запахи трав и хвои. Не планета, а курорт. Странная планета, очень странная… Самое непонятное в ней то, что она слишком понятна. Поляну окружали знакомые с детства сосны и березы. На огромной раскидистой сосне, подпиравшей хижину, мелькал рыжий хвост белки. В глухой чащобе гулко барабанил дятел, а леса звучали, как орган, — их наполняли струнные песни синиц.

Если бы это была Земля!

Мысль о фантомах гвоздем засела в голову. Правда, временами — это бывает все чаще и чаще — мне кажется, что капитан ошибался. Фантоматические способности Диктатора, вероятно, огромны. Но достаточны ли они, чтобы создать такое правдоподобие? Нет, сейчас я почти уверен, что капсула закинула меня в реальную эпоху.

Через сто дней вернется капсула, чтобы переместить меня сквозь тысячелетия в эпоху Тибора. Я могу пренебречь ее зовами… И в самом деле: чем шататься по шумным и опасным вершинам цивилизации, не лучше ли навсегда остаться здесь, у ее истоков, вот в этом тихом закутке истории?

Но приказ! Я обязан выполнить волю капитана. Только в эпохе Тибора может состоятся встреча с таинственным гостем из Вечности «толстомордым». Он придет из загробного мира!

Ко мне снова протягивают холодные щупальца смутные образы, видения и… страх! Непривычный, суеверный страх. Я пытаюсь освободиться от его липких пут, стараюсь хоть что-нибудь вспомнить о проклятой Вечной гармонии. В конце концов, не традиционный же это поповский ад с чертями и грешниками, с таинственным Сатаною во главе! Имеет же эта «гармония» какое-то материалистическое объяснение…

Нет, так дело не пойдет. Если хочу серьезно вспомнить Вечную гармонию, эту мусорную яму прогресса, я должен начать с начала. Буду излагать свои скитания в четкой последовательности событий. Это поможет моей памяти. А начну, пожалуй, с середины нашего межзвездного полета. Но это завтра. Сейчас уже поздно. Да и закат, великолепный закат то и дело отвлекает меня. Леса на западе оранжево плавятся и горят, как на гигантском костре.

…В хижине темнеет. Гаснет закат. На небе выступают все новые и новые звезды, словно кто-то невидимый раздувает тлеющие угли. Услужливое воображение настраивается на воспоминания о нашем полете. Сижу в хижине, а мысли мои гуляют уже там — среди звезд, в великой тишине мироздания…

В великой тишине мироздания… Нет, не такая уж это мирная тишина. Полная грозных неожиданностей и опасностей, она не располагает к спокойным и торжественным мыслям о величии звездных сфер.

Раздумывая, с чего начать повествование, я встряхнул перо. Упала капля. На бумаге вспыхнула жирная и черная клякса. Своей чернотой и формой она мигом напомнила страшный беззвучный взрыв в пространстве и испуганный крик Малыша:

— Черная аннигиляция!..

Пожалуй, с этого взрыва и начались наши злоключения.

Наш звездолет «Орел» стартовал с Камчатского космодрома 20 июля 2080 года. Мы должны были исследовать планетную систему звезды Альтаир в созвездии Орла и отработать в полете новый гравитонный двигатель.

От Земли до Альтаира — шестнадцать световых лет. Двадцать лет корабль летел с околосветовой скоростью, управляемый ЭУ — электронно-ионным универсалом. Почти все это время мы спали, охлажденные в гипотермическом отсеке. После окончательного пробуждения жизнь на корабле вошла в обычную колею. Утром по привычке мы собрались в звездной каюте — просторной пилотской кабине с пультом управления и огромной прозрачной полусферой.

Планетолог Иван Бурсов, поглаживая темно-русую бороду, хищно высматривал, кто меньше занят, с кем бы он мог поговорить на философские темы. Это его слабость. Некоторое время он кружился надо мной, как коршун над цыпленком. Я отмахнулся от него: занят.