– Повторяю – я тебя сюда не приводил, – отвечает он все с той же самодовольной ухмылкой.

– Не лги мне, – скрежещу я. – Я знаю, что это сделал ты.

– Да ну? – Он приподнимает одну безупречную бровь: – Что ж, раз ты знаешь все, просвети меня. Пожалуйста. Как именно я, по-твоему, смог сделать все это?

– Откуда мне знать, как тебе это удалось? – говорю я, чувствуя, что ногти так впились в ладони, что еще немного – и выступит кровь… что вызовет кучу новых проблем. – Я просто знаю, что это твоих рук дело. Ведь ты же вампир.

– Верно, я вампир. И что из этого следует? – На сей раз он вскидывает обе брови.

– А то, что это у тебя есть сверхъестественные способности. Что еще?

– Вот именно – что еще? – В его тоне звучит презрение: – Вот только я тебе уже объяснил – вампиры не могут делать такие вещи.

– Но ты же не ожидал, что я поверю тебе?

– Это почему? – Взгляд, который он бросает на меня, одновременно и снисходителен и полон обвинений: – Ах, ну да. Потому что, если случается что-то необычное, в этом, конечно же, виноват вампир.

Ну нет, я точно не попадусь на эту удочку, не дам ему выставить себя жертвой. Я отлично знаю, что он сделал – и скольких людей это коснулось.

Включая Джексона.

– Я не доверяю тебе не потому, что ты вампир, – говорю я ему. – А потому, что ты психопат, страдающий манией величия и воображающий себя богом.

Это вызывает у него смех, и он весело отвечает:

– Давай, говори. Скажи мне все, что ты обо мне думаешь.

– О, я только начала. – Я стараюсь придать своему тону как можно больше дерзости: – И, если ты попробуешь удержать меня здесь, обещаю, что заставлю тебя пожалеть об этом.

Это, конечно, пустая угроза, ведь я едва ли могу причинить Хадсону вред.

И он это понимает – это видно и по его взгляду, и по его ухмылке, когда он отходит от книжного шкафа и выпрямляется в полный рост.

– Что ж, скажи мне, Грейс. Как именно ты планируешь это сделать?

Ожидая моего ответа, Хадсон складывает руки на груди. Вот только у меня нет ответа на его вопрос. Отчасти потому, что я недостаточно долго прожила в этом мире, чтобы понимать, как именно работают сверхъестественные способности его обитателей, даже если речь идет о Джексоне или Мэйси. А отчасти потому, что Хадсон выдает информацию такими резкими рывками, что я не могу мыслить ясно.

Как я могу разработать план действий, когда он уставился на меня вот так – с этими своими насмешливыми синими глазами и губами, изогнутыми в гадкой ухмылке, которая уже успела мне надоесть?

Никак. Это невозможно. Он только и ждет, чтобы я провалилась или, хуже, попросила его о помощи.

Ну нет.

Лучше выдержать еще одну схватку с Коулом и его шайкой человековолков, чем обратиться к брату Джексона с просьбой мне помочь. К тому же не могу же я верить тому, что он говорит. Ведь мне известно, что он убийца, лжец, социопат и бог знает кто еще…

При этой последней мысли я наконец сдвигаюсь с места и несусь к двери. Хадсон утверждает, что это не он перенес нас сюда, что это сделала я. Но разве не это станет утверждать любой лжец-социопат, если захочет убедить человека не двигаться с места.

Именно так, и я не попадусь на его удочку. А постараюсь сбежать – подобру-поздорову.

– Эй, погоди! – Впервые за все это время в голосе Хадсона звучит легкая тревога – что только доказывает, что я поступаю правильно. – Что ты делаешь?

– Бегу от тебя подальше, – огрызаюсь я, оглянувшись через плечо. Потом открываю дверь и выбегаю наружу до того, как мурашки, бегающие по моей спине, заставят меня передумать.

Снаружи темно – так темно, что мое сердце начинает неистово колотиться и от страха, а живот сводит. На мгновение у меня мелькает мысль о том, чтобы повернуться и побежать назад, но ведь путь вперед – это единственный способ вернуться в Кэтмир, вернуться к Джексону и спастись от Хадсона. К тому же я не смогу понять, куда я попала – не смогу понять ничего вообще, – если останусь в этой комнате.

И я заставляю себя бежать все дальше в темноту, несмотря на тревогу, от которой мое сердце качает кровь все быстрее. Ночное небо остается темным и пустым, на нем нет ни луны, ни звезд, которые могли бы помочь мне выбраться отсюда, и это вселяет в меня страх.

Но если таким образом я смогу убраться от Хадсона, так тому и быть.

Вот только что-то шелестит над моей головой – и мое горло сжимает ужас. Я пытаюсь бежать еще быстрее, хотя понимаю, что не смогу убежать от вампира, – но все равно напрягаю все силы.

Но шелест слышится снова, затем над моей головой хлопают крылья. Я поднимаю голову и понимаю, что вампир – даже такой, как Хадсон – это самая меньшая из моих проблем, потому что темноту вдруг разрывает пронзительный вопль.

То, как быстро Грейс бежит навстречу какой-то громадной твари, изрыгающей огонь и летящей по небу прямо к ней, говорит мне, что, пока меня не было, машина пропаганды, направленной против меня, работала чертовски эффективно. Как же плохо она думает обо мне, если готова рискнуть встретиться с вот этим, лишь бы не оставаться со мной здесь, где ей ничего не грозит?

Эту теорию подтверждает то, что она оглядывается на меня с таким ужасом, будто опасается, что я порву ей горло моими клыками, хотя ей следовало бы сосредоточиться на другой угрозе.

Я начинаю поворачивать назад – в конце концов меня не касается, если эта тварь ее съест, – но тут это чертово существо издает вопль, пикируя на нее. Я жду, уверенный, что теперь она наконец-то поймет, кто в этой ситуации злодей, и побежит назад.

Но вместо этого она смотрит на летящую тварь и продолжает бежать.

Боже, храни не королеву, а тех девиц, которые верят всему, что они слышат. Которые, не зная броду, суются в воду.

На этот раз, когда этот зверь издает рев, он изрыгает и огонь, который превращает небо перед Грейс в пылающий ад. Но она все равно не оборачивается, вместо этого она замирает, превратившись в мишень. В мишень, которую этот зверь – или дракон? – похоже, рад атаковать.

Что ничуть не удивляет меня.

Темноту прорезает еще одна струя огня. Грейс ухитряется уклониться от нее, отскочив влево, но огонь почти задевает ее. Об этом говорит запах опаленных волос, который заполняет воздух между нами.

Это тошнотворный запах.

Может, мне все-таки повернуть назад? В конце концов кто я такой, чтобы мешать ей превратиться в барбекю? Ведь она ясно дала мне понять, что предпочтет сгореть заживо, лишь бы не оставаться со мной.

И мне почти удается это сделать – я даже переступаю порог. Но тут она испускает вопль.

Это пронзительный, истошный вопль, от которого у меня стынет кровь. Черт, черт. Возможно, она сама навлекла это на себя, но я не могу оставить без внимания ее страх, даже если она заслужила все то, что с ней происходит.

А она заслужила. Ведь это из-за нее мы попали в этот переплет. Но как бы мне ни хотелось оставить ее расхлебывать проблемы в одиночестве, быть занозой в заднице – недостаточный грех, чтобы дать человеку умереть. В противном случае я давно бы уже сделал так, чтобы мой младший братец протянул ноги.

Я бросаюсь в ее сторону и вижу, что дракон окружает ее огненным кольцом. Мгновение я сожалею – ведь это как-никак моя любимая рубашка «Армани», – но затем переношусь к ней.

Я ощущаю пламя еще до того, как добираюсь до нее. Его языки опаляют мое лицо, мою кожу, но я переношусь так быстро, что получаю всего несколько ожогов. Они чертовски болят – драконий огонь жжется особенно больно, – но я с этим справлюсь.

Ведь это сущие пустяки по сравнению с ежемесячными тренировками с моим дорогим папашей.