– Так, всё, мы с вами пошли на второй круг, мне это уже неинтересно, ― редакторша раздраженно отмахнулась.

В разговор вернулась Алла.

– Антош, ты по-моему дискуссию вообще не туда увёл. Мы сейчас говорим об этике. Не о содержании, а о форме. Дело вовсе не в критике. Дело в этике. Понимаешь? Если мы перестанем ею пользоваться, то всё сведётся к беседе на уровне «ты не Калягин, а ты не Ален Делон». И куда мы тогда прикатимся?

– Алла, скажу тебе так… Знаешь, что меня смущает во всей это истории? Что наша дискуссия, поднимающая, не спорю, весьма важную и интересную тему для театрального пространства, совпала с повесткой дня ― рецензия не восторженная. И я ещё ни разу не видел в инфополе упоминаний о других подобных неэтичных поступках. Мне не нравится, когда чей-то труд оценивается по критерию «нравится – не нравится», но в данном случае уже со стороны театра.

– Это исключительно совпадение, Антон, и ты исключительно не видел, ― в голосе Аллы проскользнуло раздражение.

– Да ладно вам, нормально написал человек! ― в разговор вступила коллега редакторши. ― Конечно, тот, кому выпало счастье видеть спектакль Эфроса, не забудет его никогда.

– И особенно, кто не видел, ― из Аллы вырвался язвительный смешок. ― Тань, молодой человек еще не родился ко времени Эфроса.

– В тексте год рождения не указан. Должно быть, смотрел видео. Эх, коллеги, посадить бы вас на месяцок на редактуру текстов, что к нам со всей России приходят.

– А вообще удобно: проснулся утром и опа, я ― театральный критик! ― к дискуссии присоединилась упитанная блондинка средних лет; изначально ей природа нарисовала добродушное лицо мультяшного пони и даже в своём негодовании она оставалась забавно-трогательной. ― Вот думаю, проснусь завтра и объявлю себя… журналистом SevMedia, например. Ну и ладно, что я плохо пишу, мне самомнение позволяет!

– Уважаемая, прошу прощения, а вы кем работаете? ― Антон достаточно громко задал вопрос упитанной даме, чтобы привлечь внимание остальных.

– Я, уважаемый, работаю администратором ТЮЗа, ― ответила блондинка, поджав губы.

– Может вы мне тогда ответите, почему хвалебные статьи не вызывают такого негодования? Ведь мега-критиканов и графоманов в городе достаточно. Давайте тогда справедливости ради проанализируем остальные похожие статьи, их стиль и профессионализм.

– Антон, согласна, хвалебных не надо, но элементарная этика должна присутствовать, я об этом, ― устало произнесла Алла.

– Каждый может и вполне имеет право высказать своё мнение, ― стараясь оставаться вежливой, процедила администраторша. ― Но о чувстве такта никто не должен забывать. Есть обычная человеческая воспитанность и этика. Вот это лично меня и зацепило. Не больше. А понравился спектакль и кому что показалось… Знаете, нас рассудит зритель. Если будет полный зал, значит у нас всё получилось. Нужно просто уважать и любить людей, бережно относиться к ним. И неважно на сцене они творят или едут с тобой в маршрутке. Поверьте, это дорого стоит.

– Про бережное отношение я согласен, ― кивнул Антон. ― Но ещё раз повторюсь, ничего мега бестактного я в этой рецензии не увидел. Можете меня закидать камнями.

– Товарищи, а позвольте, теперь вмешается так называемый «критик», ― из глубины комнаты прозвучал громкий и решительный голос Арсения, он не спеша вышел к присутствующим. ― Когда я отправлял статью на публикацию, то предполагал, что моя рецензия вызовет определенный резонанс, но, конечно, не в таких масштабах. Друзья, скажу честно, удивили. Начну с того, что я сам себя критиком никогда не позиционировал. Уже не знаю, кто первый пустил эту утку, да это уже и не важно. Правда несколько иная ― я просто пишу о театральных постановках, высказываю своё личное мнение, которое никак не претендует на истину в последней инстанции. Если оно кому-то не нравится, ну уж извините. Почему, интересно, такой резонанс не вызывали мои другие рецензии, где я почти всё одобрял? Стоило мне только в первый раз с чем-то не согласиться, высказать своё мнение, которое кому-то может не понравится ― и понеслось… Простите, но где тут бестактность? В том, что я провёл сравнение с другой постановкой? Что я прямо написал, что в Краснове не увидел Тартюфа? Да, не увидел. И что? Я не имею права об этом написать? Укажите мне конкретно тот абзац, где я кого-то оскорбил или небрежно написал о спектакле. По-моему, в итоге, я всё вывел в позитивное русло. Нет, это просто удивительно…Впервые за свою журналистскую карьеру я посмел что-то осудить в спектакле и меня уже готовы распять.

– Арсений, хотите добрый совет? ― Антон с улыбкой посмотрел на Сеню. ― Никогда не оправдывайтесь.

– Арсений, я не видела спектакля и не читала других ваших рецензий, ― редактор театрального журнала обратила на Сеню испытующий взгляд, было видно, что Воскресенский ей откровенно неприятен, ― У меня нет каких-то особых поводов любить или не любить этот театр. Но как человек с высшим театральным образованием и приличным стажем работы этой сфере, сообщаю Вам, что Вы со своим личным мнением опозорились.

– Вот прямо опозорился? ― Антон решил взять у редакторши реванш, ― А скажите, пожалуйста, как человек с высшим театральным образованием и приличным стажем работы в этой сфере… Доводилось ли вам видеть спектакли, созданные людьми исключительно с высшим театральным образованием и восхваленные людьми с аналогичным образованием, которые смотреть невозможно?

– Молодой человек, послушайте, мне много чего доводилось видеть! ― редакторша уже не выдержала и перешла на повышенный тон. ― Я от вас только и слышу «театр обижен, театр не приемлет иного мнения». Это ваш контекст, я вне его. Понятно вам? И, находясь вне его, я открыто говорю, что статья непрофессиональная, некорректная. А с контекстом разбирайтесь сами. Он ваш.

– Удобно перевести дискуссию в поле «театр польщён – театр унижен», ― Аллу уже начало конкретно раздражать, что Антон так рьяно пытается оспорить то, что для неё свято и непоколебимо. ― Тем более, что упрекнуть конкретно наш театр в неадекватности к критике вряд ли кто сможет из участников дискуссии. Ну, за исключением некоторых. А ситуации бывали. И бывали разные. Когда я училась, усвоила простую формулу критики. Первое. Если явление не театрального порядка ― не писать о нём, на что бы оно не претендовало. Второе. Если мы говорим о театре, есть «нутряковое», а есть «публичное». О нутряковом я с удовольствием поговорю с коллегами. И третье. Публичное высказывание всегда имеет цель и неизвестную мне аудиторию. И здесь я вынуждена думать о том, «как наше слово отзовётся», что не исключает критических наблюдений, которые нуждаются в форме. И этому надо учиться. Иначе театр и спектакль ― как повод для самоупоения. Ну и моё предложение о журналистских посиделках остаётся в силе.

– О, Боже ты мой, Алла, да дело не в конкретном театре! ― уже терпение начал терять и Антон. ― Дело в тенденции обращать внимание на любые статьи, написанные о спектакле и каким-то образом на них реагировать! Критики делают свою работу, театр делает свою. При этом я ни разу не видел волну подобного ажиотажа вокруг какой-нибудь хвалебной статьи.

– Да, Антон, дело не в конкретном театре, а именно в конкретной статье, ― казалось, что ещё немного и Алла сорвётся на крик. ― Это раз. Уверена, что мы с Арсением друг друга поняли. Это два. Делать свою работу надо как работу. Это три. Если ты чего-то не видел, то это не значит, что этого нет. Это четыре.

– А статья ни хвалебная и ни ругательная, ― в разговор вступила прима театра, возрастная дама с пронизывающим, но добрым и каким-то человечным взглядом. ― Она неприятная в своём снисходительном тоне. И здесь речь идёт не о конкретном спектакле в конкретном театре. Дело в сравнении провинциалов со столичными. Зачем? Конечно, Арсений не ставил задачу обидеть, просто высказал свои мысли. Но творческие люди ― народ рефлексирующий. У персонажа «ни капли обаяния» в исполнении … артиста. Ну нельзя так. Алла об этом. О тонкости.