Литмир - Электронная Библиотека

Сегодня впервые за две недели в Севастополе выдался ясный день. Палата Воскресенского была залита мягким сентябрьским солнцем и настраивала на какой-то умиротворяющий лад. После давящих и суетливых коридоров клиники Волкову показалось, что здесь даже дышится как-то легче. Воскресенский стоял у окна, скрестив руки на груди, и к гостью повернулся далеко не сразу. Даня успел рассмотреть его сутулую спину, деформированную еще не запущенным, но уже ярко выраженным сколиозом. Большая голова, узкие искривленные плечи, рост ниже среднего ― там, где природа могла быть к Воскресенскому более-менее благосклонна, она основательно поиздевалась. Арсений медленно, словно максимально оттягивая момент встречи, повернулся к гостью. Теперь Дане удалось полностью просканировать своего будущего собеседника. Внимание сразу приковывал высокий лоб и глубокий выразительный взгляд, но при этом с такой концентрацией грусти, что Волкову в первые секунды даже стало не по себе.

Перед ним стоял ещё вполне молодой мужчина, в глазах которого таилась какая-то страшная загадка, зовущая за собой в самую глубь человеческой боли. Лицо Арсения было подобно полотну, на котором художник вначале написал умиротворяющий пейзаж, а затем сошёл с ума и поверх картины грубыми мазками набросал жуткую абстракцию. Но казалось, что стоит только парню непринуждённо улыбнуться и его улыбка влюбит в себя всё живое на планете. Какая катастрофа с ним произошла? Почему в 30 лет в его глазах читаются все мировые войны и потрясения человечества? Даня про себя отметил, что несмотря на свои физические недостатки, Арсений был красив. По крайней мере, его лицо моментально приковывало взгляд. Такие лица навсегда врезаются в память, их узнаешь из тысячи других.

– День добрый, ― слегка смущаясь, бросил Даня.

– Добрый, ― сухо ответил Воскресенский, оценивающе смотря на гостя. ― Чем обязан?

– Прошу прощения, что вас беспокою, ― Волков начал волноваться, боясь подобрать не те слова. ― Я журналист «Севастопольского вестника». Я знаю о вашей… ситуации, скажем так…

– Вот и журналисты до меня добрались, ― из Арсения вырвался нервный смешок, а затем он сдавленно улыбнулся. ― Значит жизнь прожита не зря, согласны?

– Ну… Возможно, ― Волков суетливо бегал глазами, лишь изредка поднимая их на Воскресенского. ― Вы поймите, у меня нет цели раздобыть какую-то жаренную сенсацию. Я просто хочу разобраться… в вашей истории. У нас в газете есть такая рубрика… «Профили». Там мы пишем о разных интересных личностях, их судьбах. И мне показалось, что ваша история… В общем, я хочу разобраться и… сделать материал.

– Если вы разберетесь, честно, я прям пожму вашу руку, ― Воскресенский шагнул к Дане и внимательно посмотрел на него. ― Потому что я в своей истории ни черта не могу понять. Либо я когда-то где-то серьёзно оступился и теперь плачу по счетам, либо я действительно больной человек и мне нужна помощь специалистов.

– Ну, как говорят, здоровых людей нет, есть недообследованные, ― Волков с улыбкой протянул руку Воскресенскому. ― Даниил.

– Арсений, ― Воскресенский пожал руку журналисту и на его лице промелькнула ответная, но невыносимо грустная улыбка. ― Хотя, вы уже, конечно, в курсе. Присядете? ― Арсений подвинул к Дане стул, а сам сел на кровать.

Слегка помедлив, Волков сел. Парень сосредоточенно посмотрел на собеседника, словно вглядывался в замысловатую картину на выставке современного искусства. По Арсению было видно, что ему даже нравится этот взгляд. Он вновь едва заметно улыбнулся.

– Да понимаю. По себе знаю, первый вопрос ― самый сложный.

– Ну да, ― Даня смущенно опустил глаза. ― Но я все же рискну и… начну с банального. Как всё началось?

Воскресенский ответил не сразу. Он задумчиво посмотрел в окно, словно там крутили слайды из прошлого и среди них должен быть тот самый, который и станет отправной точкой его истории.

– А как же всё началось… Если бы можно было так просто ответить. Началось всё как-то… очень неожиданно. Не знаю… Ничего не предвещало рокового поворота. После стервозной Москвы, где я вкалывал приемщиком товара в книжном магазине, надеясь на что-то лучшее, новая парадная жизнь с театрами, выставками и фестивалями, казалась чем-то инородным, но настолько притягательным. В какой-то момент я просто решил принять правила игры и понеслось. Вначале всё было хорошо. Внешне. Но внутри всё равно что-то давило. Знаете, словно воздуха не хватало. Это сложно объяснить, но я попробую…

Глава 2. Чёртов Тартюф

Воскресенский резко открыл глаза. Истерично верещащий будильник смартфона дал старт новому дню. Теперь главное ― найти в себе силы его начать. Сейчас он встанет, заткнёт будильник, сделает хороший глоток воды из полуторалитровой бутылки, стоящей у кровати, распахнёт плотные шторы, откроет нараспашку окно и наполнит лёгкие холодным свинцовым севастопольским утром. Затем примет горячий душ, разогреет на сковородке мамины котлеты и пожарит пару яиц, а завершит привычный ритуал чашка приятно обжигающего кофе и бодрящая сигарета. Мама Воскресенского уже час как в офисе, а сам он, с возможностью работать из дома, в 10 утра только начинает медленно и с неохотой вползать в наступивший день.

 В последние годы Арсений себя откровенно запустил. Классические обещания себе начать новую жизнь с понедельника оборачивались феерическим провалом. Тридцать отжиманий после пробуждения и бодрящая пробежка вокруг двора ― так и оставались в разряде социальной фантастики. Воскресенский стоял в ванной, опершись двумя руками о раковину, и долго изучал своё отражение прежде чем взять бритвенный станок, чтобы избавиться от недельной щетины. Выдавив на ладонь добротную горку пены, Арсений в очередной раз поймал себя на мысли, что из зеркала на него смотрит уже успевший устать от жизни мужчина, постепенно набирающий лишний вес и куда быстрее теряющий волосы. Тяжело вздохнув, он начал еженедельный ритуал омоложения. Да, конечно, дико в 30 считать себя пожилым мужиком, но Воскресенскому казалось, что лучшие дни его жизни остались позади, а может и не наступали вовсе. Жутко, но факт. После окончания утренних процедур он в который раз окинул себя оценивающим взглядом. «Да вроде ещё не развалюха», – сказал Воскресенский заметно посвежевшему отражению и вышел из запотевшей ванной навстречу новому дню.

Уже в дороге на работу Арсения застал звонок от пресс-секретаря театра. С Максом Городецким он сдружился чуть ли не с первых дней работы в SevMedia. Макс высоко оценил первые театральные рецензии Воскресенского и поначалу проявил к нему чисто профессиональный интерес, а потом уже и человеческий.

– Арсений, категорически приветствую! ― бодро протрубил Городецкий. ― Подскажи пожалуйста, дорогой мой, тебя завтра ждать на премьере? Для тебя и мамы забронировал самые лучшие места в четвертом ряду.

– Боже, как приятно, ― наигранно сказал Воскресенский, оплачивая водителю проезд. ― Макс, ну, что за вопрос, конечно буду. Хоть я и терпеть не могу Мольера, но… работа есть работа.

– Сень, я уже тебе говорил и повторюсь ещё раз ― твоей работе позавидуют практически все наши севастопольские акулы пера: вращайся себе в культурной жизни и просто отписывай её качественным литературным языком, что у тебя получается лучше всех.

– А что, если эта культурная жизнь уже так достала, что…

– Так, Арсений Анатольевич, я не понял, что за упаднические настроения в начале рабочей недели? ― резко перебил Городецкий. ― Ты культурный обозреватель главного севастопольского СМИ и твоей рецензии, как всегда, будет ждать весь город.

– Да прям уж таки весь, ― уже слегка раздраженно бросил Воскресенский.

– Ну, вообще-то SevMedia у нас читает весь Севастополь и Крым.

– Ну да, только новости о премьерах у нас в основном читают их режиссеры и артисты. Так, ладно, скажи мне, ты уже в театре?

– Уже на подходе.

– Ну тогда жди у меня входа. Попьем кофе. Сегодня я угощаю.

2
{"b":"881166","o":1}