Пока Аспен заканчивал с культёй, Эйден взял на себя две рубленые раны у самой ключицы. Не очень большие и почти ровные.

- Хорошо обращаешься с иглой.

- Было где набить руку. А вообще – у благородного отличные латы. Судя по засечкам – его рубанули раз семь, может больше, а достали всего дважды и то неглубоко. Не считая руки.

- Руку теперь действительно можно не считать, - Аспен мотнул головой на ведро с отходами. Среди окровавленных бинтов, лоскутьев срезанной одежды и бог знает чего ещё – поблескивали полированной сталью дорогие наручи, так и не снятые с отнятой конечности. – Но про латы ты, конечно, прав. Во многом потому именно им я и занялся.

- Понимаю. За него, пожалуй, порядочно отблагодарят.

- Дело не в этом, хотя против благодарности ничего не имею. Вот только конкретно этот едва ли оценит добросовестную работу. Его уж час как привезли, а никто из невольных коллег не брался. Парень какой-то там барон, верещал, что отсечёт голову тому, кто покусится на его руку. А руку ты видел. Спасать там было нечего. Но среди местной лекарской братии есть мужики бывалые, тёртые, как говорится – с проседью на яйцах. Они бы отняли раздробленное, если бы верили, что смогут, как следует. Но, как ты заметил, доспех у парня что надо. Срезая и расклёпывая, было легко барона домучить.

- Ну так а кузнеца какого найти? Обычное дело, да ещё для благородного.

- Когда ты пришёл – я уж большую часть исковерканного железа разобрал, так что основной тонкости тебе оценить не случилось. В этот раз. На этом примере. Пока дух переведём, можешь остальные инструменты глянуть, только осторожно.

Эйден глянул. Он не был уверен, что смог оценить по достоинству всё многообразие и изощренность сложных приспособлений, предназначение половины из которых оставалось для него загадкой. Пока невысказанные вслух предположения, что Аспен вовсе не медик, крепли по мере ознакомления с инструментом. При этом сами по себе артефакты, использованные новым знакомым во время ампутации – теперь уже не казались невероятными. Скорее вызывали интерес.

Тем временем, перевязанного барона вынесли из палатки, неся с осторожностью - как нельзя лучше подтверждающей высокое положение молодого человека. На смену барону практически тут же внесли другого гербованого, в наглухо замятом армете. Из покалеченного шестопёром шлема раздавалось сердитое рычание и неразборчивые приказы. Что само по себе кое-что говорило о характере раненого, ведь почти всё тело его было залито кровью так обильно, что в серьёзности полученных ран сомневаться не приходилось. Провозившись не меньше получаса с прорванным и заклинившим забралом армета, Аспен наконец отделил изувеченный шлем от изувеченной головы. После этого, с одной стороны – стало ясно, почему рыцарь ругался так неразборчиво, с другой – серьёзно удивлял сам факт того, что он всё ещё находился в сознании. Сломанная челюсть и глазница, ощутимая нехватка зубов и порванный ими же язык – вот далеко не полный список полученных стойким бедолагой травм. Опыта лечения подобных ранений Эйден не имел. До этого момента. Спустя пару утомительных часов с ворчуном закончили и он даже попытался встать. Правда, получилось неважно, и Аспен грубо отчитал слуг, чуть не уронивших своего господина.

Следом, к удивлению Эйдена, принесли простолюдина. Броню, если она вообще имелась у солдата, уже сняли. Его грудь была перевязана, но из-под неряшливых, напитанных кровью бинтов, проглядывало оперение сразу двух арбалетных болтов. Сопровождавший носилки десятник объяснил, что давно зарёкся дергать из бойцов стрелы самостоятельно, а прочие хирурги, имеющиеся в лагере, уже упились в край и к работе непригодны. Один наконечник вышел легко, другой пришлось проталкивать.

В Поссе было всего одно двухэтажное здание – трактир, возвышающийся над окружающими халупами, будто единственный молодой мужчина, среди сгорбленных стариков. Несмотря на то, что вокруг деревни лагерем стояло больше двух тысяч человек – здесь всё ещё оставались свободные комнаты. Что, конечно, серьёзно расстраивало трактирщика. Седовласый, но крепкий не по годам мужик, с презрением бывалого деревенского кота посматривал на богатые шатры рыцарей-лайонелитов и офицеров войск графства, и мечтал о маленьком ураганчике, не способном всерьёз никому навредить, но так хорошо демонстрирующим преимущества крепких брёвен и надёжной каменной кладки перед расшитыми пологами на тонких шестах. Зашевелившаяся с весной армия снова путала все карты, то суля солидную выручку и небывалый наплыв постояльцев, то напрочь отпугивая тех немногих торговцев, что всё же ездили здесь в относительно мирные времена. Всех своих нынешних жильцов трактирщик действительно ценил и старался при малейшей возможности сделать их пребывание в Поссе более сносным. То есть ежедневно, а бывало – и не по одному разу, предлагал каждому из них нечто такое, что, по его мнению, могло заинтересовать именно этого человека. Или, как могли подумать и даже высказать наименее тактичные из постояльцев, пытался всучить всякую дрянь втридорога.

Поднявшись по лестнице мягкой, чуть пружинящей походкой, трактирщик остановился у двери одной из лучших своих комнат и прислушался. На самом деле – комната отличалась от других разве что шкурой на стене, линялым ковром на полу, да более новой, не затёртой ещё сосновой дверью, но стоила при этом на четверть дороже такой же, дальше по коридору. Именно эта дверь, из добротных, плотно пригнанных досок, и мешала сейчас толком расслышать говорящих, хотя на слух трактирщику жаловаться не приходилось. Постояв с полминуты впустую, он всё же постучал, коротко и деликатно, как бы извиняясь за беспокойство.

- Входите, не заперто, - донеслось из-за чисто оструганной двери.

- Мастер Аспен, простите, что задержался, - кротко проговорил трактирщик, входя, когда разрешение ещё не прозвучало до конца, - мне удалось отыскать то, что как нельзя лучше сочетается с пивом, что мы с женой сварили именно для вас только в обед. Уверен – вам и вашему другу понравится. Настоящий вяленый филин, в холодном грибном соусе с тимьяном и розмарином.

- За задержку прощаю, - с лёгкой ухмылкой кивнул Аспен, - тем более, что я вас и не звал. – Трактирщик вежливо поклонился, с чисто кошачьей невозмутимостью пропуская мимо ушей то, что желал пропустить. – За пиво благодарю, пусть даже этот кувшинчик, почти бочка, явно больше того, что в состоянии выпить два уставших человека. Но в вашем филине мне угадывается утка, которую я, признаться, не слишком жалую.

Эйден, молча наблюдавший за происходящим, довольно похрустывая бочковым огурцом, задумчиво улыбнулся. Задумчиво скорее потому, что не представлял, как трактирщик, держа в одной руке пугающих размеров кувшин, а в другой увесистое блюдо с закуской – смог постучать в дверь этаким деликатным, нарочито вежливым образом.

- Нет, наш гостеприимный хозяин не ошибается, - подал он голос, наконец дожевав огурец. – Я узнаю запах, правда – с соусом и специями он кажется мне куда приятнее, чем раньше.

Аспен, никогда не пробовавший филина и потому немного заинтригованный, благосклонно кивнул, принимая незаказанное угощение. Трактирщик благодарно взглянул на Эйдена, снова поклонился и вышел. Собираясь взять за пиво и необычную закуску никак не меньше четырёх тейлов.

- Знаешь, что мне подумалось? – протянул Эйден, провожая трактирщика взглядом. – С простолюдинами, вообще с людьми мелкими и незначительными, ты разговариваешь заметно вежливее, чем с благородными и опоясанными. Почему так?

- Может, потому что те благородные сами слишком уж ждут почтения, и от того воспринимают вежливость и такт, как должное, редко проявляя их в ответ? – Пожал плачами Аспен, спрашивая будто и у себя самого. - А люди попроще – от самого легкого кивка расцветают. А вообще, я не слишком об это раздумывал. О производимом впечатлении, о продуманном отношении… Но, как видишь, меня порой ценят и обхаживают с заметным старанием. Наверняка - почти бескорыстно.