Этот дом никогда не забудет тьмы, как бы ярко в те годы не горел в нем свет.

Я ближе склоняюсь к большой фотографии в серебряной рамке. На ней – четыре выпускника частной школы Вестминстер. Трое стоят, обхватив друг друга за плечи, а четвертый запрыгивает в кадр так, что его изумрудная конфедератка съезжает на бок, а левые рука и нога задраны в воздух.

Здоровый парень по левому краю выставил вперед руку, строго сдвинув лохматые темные брови: критикует фотографа, то есть меня. Он всегда будет похож на медведя или лешего. Хоть в выпускной мантии, хоть в хирургическом костюме. Рэндал.

У его плеча – Вэйлон. Человек, сперва притягивающий своей дьявольской красотой, а после парализующий своей молчаливостью. У него волосы цвета обугленного дерева, миндалевидные темно-карие глаза под хмурыми бровями и совершенно нечитаемое выражение лица.

Рядом красуется Декстер. Его кудрявая грива чинно прижата конфедераткой, но лицо уже раскрашено смехом: я слышу его даже сквозь снимок. Бруно прыгает на моего брата и лишает фото официальности. Его невозможно красивые синие глаза прищурены, а губы сложены в коварную ухмылку, как у Тома из мультика про кота и мышонка Джерри.

На этом снимке им восемнадцать, и они безумно счастливы, что старшая школа осталась позади. Им кажется, что все плохое – тоже позади.

Но это не так.

Я вздыхаю и перевожу глаза на снимок, который висит почти у самой вершины лестницы. Он такой же большой, как у ребят, но рамка розовато-перламутровая. На нем – три девочки. Лотти в платье принцессы Авроры, похожем на розовое облако из органзы и фатина. Рядом позирую я в желтом атласном платье с приспущенными плечами, как у принцессы Белль. Мама сделала мне такую же прическу, выпрямив и правильно уложив завив мои непослушные темные кудри.

А между нами – настоящая Золушка в пышном голубом платье из бесчисленных слоев воздушной ткани и золотой тиарой на собранных в пучок белокурых волосах. Голубые глаза сияют, как два блюмарина, а на губах играет счастливая и одновременно смущенная улыбка, которую вызвал наш фотограф. Декстер.

– Элси… – выдыхаю я, и предательская соль снова начинает жечь мои глаза.

Это ее шестнадцатилетие. Праздник, когда принято прощаться с детством. Наши сверстницы в этот день устраивали первые алкогольные вечеринки, наряжались в сексуальные не по возрасту платья и играли в неоднозначные игры с одноклассниками. Но своевольная Элси хотела проводить счастливое беззаботное время так, как оно того заслуживало: с уважением. Поэтому устроила костюмированную вечеринку по всем мультикам из мира Дисней.

Снимаю со стены фоторамку, ослабляю зажимы и вытаскиваю наш снимок. За ним скрывается еще один. Концентрация боли, которую мама спрятала сюда от глаз Декса.

Элси все в том же платье Золушки сидит на широком подоконнике, а над ней возвышается мой девятнадцатилетний брат во фраке, как у принца. Кудри спадают на лоб, а рука держит юное личико Элси за подбородок. Снимок сделала Лотти, выглянув из-за кухонной двери, когда Декс предложил Элси поговорить наедине. Не нужно знать, о чем они говорили. Это можно понять по одним только взглядам: безответная любовь Элси получила свой долгожданный ответ.

Когда кризис разметал папин инвестиционный фонд в щепки, Декстер, как парень и друг, сильно упал в цене. Мы учились в частной школе, где принято мериться не достижениями, а кошельками, где степень твоего «качества» измеряется количеством нулей на банковском счете. Те, чьи родители вышли из кризиса сухими, задирали носы перед теми, кто промок до нитки или утонул.

Декстер, Вэйлон, Бруно и Рэндал вполне спокойно отнеслись к уходу части друзей, ведь они всегда были и будут друг у друга. Но вот девочки… лишиться их внимания было довольно неприятно для мужского шестнадцатилетнего самолюбия.

Элси была влюблена в моего брата еще с начальной школы и очень трогательно и неумело это скрывала. Наша троица была для мужской четверки детским садом. Когда дети достигают семи лет, разница в три года приравнивается к непреодолимой пропасти непонимания и сглаживается лишь годам к двадцати.

Декстер принимал влюбленность Элси, как что-то родное и привычное, он никогда не смеялся над ее чувствами, но и принять он их тоже не мог. Ему – семнадцать, ей – четырнадцать.

Но все изменилось, когда Декс поступил в школу бизнеса, а мы перешли в старшую школу.

В тот день мы с девочками зашли после уроков к нам домой. Я рылась в шкафу в гостиной, пытаясь найти коробку с настольной игрой «Колонизаторы», Лотти торчала в садике с нашей мамой, а Элси разливала по стаканам на кухне ледяной лимонад. Хлопнула задняя дверь, и до меня донесся не слишком веселый голос Декса. Он вернулся с учебы, всю ночь до этого отработав на стройке. Спрашивал, где мама.

– Что с твоей рукой? – испуганно проговорила Элси. Я, было, рванула к кухне, но все же вовремя остановилась.

– Занозу не могу достать.

– Поэтому расковырял половину ладони? Промой руку и сядь к окну, я вытащу ее иглой. – Почти приказным тоном распорядилась Элси. Я улыбнулась себе под нос: родители Элси – врачи, несмотря на успехи в плавании, она собиралась пойти по их стопам.

– Аптечка – на нижней полке, – подсказал Декс. Дальше длилось пятиминутное молчание, которое разбавлялось только ворчанием Элси за то, что Декс ковырялся в ранке грязными руками и мог занести инфекцию.

– Подумать только, какой ярлык мне на лоб наклеил этот финансовый кризис. – Неожиданно выдал Декс. – Девчонки воротят от меня носы, потому что я пахну не фунтами, а строительной стружкой. Разве вы поступаете в колледж не для того, чтобы учиться, а чтобы найти себе жениха побогаче? Я не замечал этого, когда у меня был скутер, кредитка и куча свободного времени.

– Ты говоришь за всех нас. Почему? – спросила Элси, и я поразилась спокойствию, которое звучало в ее голосе.

– Потому что на вечеринках все разговоры начинаются с вопросов о том, на какой машине я сюда приехал и какой марки у меня часы. – Ответил мой увалень-брат.

– Зачем же ты ходишь на такие вечеринки, Декстер? Я влюбилась в тебя, когда еще даже не знала, сколько в одном фунте пенсов. Потому что ты смешной и добрый, и даже чуть-чуть красивый. И ты знаешь об этом. Значит, найдутся еще девочки в твоей бизнес-школе, которые оценят тебя за тебя, а не за деньги, которые заработал твой отец.

– Только чуть-чуть красивый? – пошутил Декстер.

– Очень красивый, – долетел до меня едва различимый шепот Элси, и я через стену ощутила, как зарделись ее щеки. Моя храбрая подружка никогда не скрывала своих чувств, как бы трудно ей ни было в них сознаваться.

– Только ты так и считаешь, Элси.

– Я просто еще слишком маленькая. Не умею флиртовать и заманивать парней в свои сети.

– Думаю, это не так. – Отозвался Декстер.

Я не видела его лица в момент, когда он произносил эти слова, но точно знаю, именно тогда он взглянул на Элси другими глазами.

Их сближение было плавным и нежным и окончательно свершилось на шестнадцатый день рождения Элси, когда был сделан снимок, что я держу теперь в своих руках.

Тогда же Декс впервые ее поцеловал. И когда она вернулась к нам на кухню, у нее от счастья подкашивались ноги. Тогда никто из нас не знал, что счастью Элси, как и ей самой, оставалось жить чуть больше трех лет.

Я с шумом втягиваю носом воздух, давая мозгу понять, что сеанс болезненной ностальгии завершен. Когда я возвращаю фоторамку на место, решение уже принято.

– Я уеду. – Сообщаю я своим снимкам. – Будьте здесь и храните дни, когда я думала, что предел боли – падение с велосипеда.

На самом деле, этого предела просто нет.

– Вызвать тебе такси, милая? Все не пойму, почему ты перестала водить? Тебе же так нравилось… – мама ни на мгновение не прекращает беспокоиться. Она беспокоится, пока я зашнуровываю кеды, натягиваю плащ и перебрасываю через плечо ремешок сумки. Беспокоится, пока я прижимаюсь губами к ее щеке на прощанье.