– Пожалуйста… – неожиданно для себя самой шепчу я. – Бруно, пожалуйста…

Он не заставляет меня просить. Влажные горячие губы прижимаются к моим. И все мое одиночество выплескивается в наш поцелуй. Но Бруно обрывает его слишком быстро.

– Нет. Нет, я не буду этого делать. Ты мне как сестра, Бекки! – виновато трясет он головой и быстро обнимает меня, упираясь подбородком в мою макушку, чтобы не передумать.

– Да… прости меня, – шепчу я, – я просто…

– Я тоже.

Чувствую себя самым разбитым человеком на свете. Жизнь затянута туманом, как небо Альбиона.

Всю следующую неделю я живу, ощущая себя рыбой, пойманной на крючок, но еще не выуженной из воды довольным рыбаком. Я тренирую маленького Ставински, фотографирую меню для еще одного заказчика, помогаю Лотти с эскизами, но мысли мои роятся вокруг девушки Софи из таинственного Джинбери. Необходимость уехать из Лондона остра, как никогда прежде. А это место, которое мне удалось отыскать лишь на пожелтевшей от времени карте в старом букинистическом магазине, кажется отчаянной загадкой, которую так хочется разгадать.

От каждого уведомления на телефоне у меня подскакивает пульс: вдруг она ответила? Но всякий раз сообщение оказывается рекламой или Декстером, который скидывает дурацкие видео, скучая на совещаниях в банке.

Письмо от Софи застает меня у Алфредо в «Жардин», лениво жующей чуррос в компании Вэйлона. От неожиданной радости я давлюсь десертом и захожусь неистовым кашлем, прежде чем нахожу в себе силы поднести к глазам телефон.

«Ребекка! Здравствуйте!

Я поверить не могу! Вы действительно ответили! Ох, если бы я не послушала старуху Клайв, которая сказала, что мотаться каждый день в Уилленд и проверять электронную почту – это пустая трата времени и денег, вы бы могли получить ответ в тот же день! Какой стыд! Я вернусь и утру ей нос! Пусть сама дальше разбирает свой хлам во дворе.

Ну все, все, теперь я перехожу к делу, а то Росс уедет, и мне придется топать домой пешком. Ярмарка длится неделю в двадцатых числах октября и приурочена к Национальному Дню яблока. Но подготовку мы начинаем с сентября, поскольку возведение декораций, лотков и прочего отнимает тучу времени. Мы бы очень хотели, чтобы вы засняли этот процесс. Вам у нас будет очень хорошо, Ребекка. Мы добрые люди (даже Клайв, когда выпьет рюмку портвейна), хоть и отстали от нынешнего века. Живем мирскими заботами, радуемся своевременному дождю и огорчаемся из-за неурожая.

Ну вот, я снова отвлеклась. Просто очень сильно хочу убедить вас приехать!

Конечно же мы вам заплатим. Столько, сколько сами скажете. У нас достаточно сбережений, которые покроют все ваши расходы. В случае победы денежный приз, разумеется, тоже будет вашим.

Если вы согласны, напишите, когда сможете приехать к нам. Пришел Росс, сейчас прицепит к моему письму фотографию одной из наших улиц. Говорит, моя писанина не способна вдохновить даже табуретку.

Я отвечу вам завтра в это же самое время, Ребекка! Снова надеюсь, что вы не скажете «нет».

С уважением и пожеланиями вкусного чаепития,

Софи Девис»

А ниже действительно прикреплен снимок. И одного взгляда на него достаточно, чтобы я перенеслась в мир сериала «Аббатство Даунтон» или на страницы романов Джейн Остин.

Симпатичные двухэтажные коттеджи с белыми стенами и покатыми бурыми крышами выстроились рядком вдоль мощеной дороги, на которой остановился огромный сенбернар. Он смотрит на серого кота, застывшего на крыльце против него. К узкому балкончику верхнего этажа прицеплены большие кашпо, с которых гроздьями свисают разноцветные петунии. Я вижу старинную железную вывеску с изображением рыбы, чуть дальше – круглую деревянную с названием какого-то паба. А на заднем фоне снимка – зеленый склон, на котором пасутся несколько лошадей. Ни одной машины, кричащей рекламы или паутины проводов, которые делят городское небо на куски. Сказочное спокойствие и оглушительная тишина.

– Бекки? – зовет меня Вэйлон. Он оторвался от своего чертежа и уже несколько минут сверлит меня глазами. Я чувствовала на себе его внимательный взгляд все то время, что читала письмо от Софи. Вэй перекатывает между пальцами карандаш, и я вопросительно мычу ему в ответ.

– Ты улыбаешься, – констатирует он.

– Да, Вэй, кажется, я нашла место, куда перееду на ближайшие пару месяцев, – я впервые озвучиваю это решение вслух. И, черт возьми, оно уже придает мне сил. Знакомая тоска нервно оглядывается: я вот-вот ее обгоню.

– Хорошо, – говорит Вэйлон, откладывая карандаш, – и куда же?

Я внимательно изучаю его безупречное гладко выбритое лицо, которое не примеряет на себя ни одной эмоции. Черная прядь упала на бровь, а глаза настороженно сузились. Изучаю дальше: указательный палец катает по столу карандаш: вперед-назад, вперед-назад. Чем дольше я смотрю, тем ожесточеннее совершается это действие. Вэй волнуется.

– Не могу сказать. Пока не могу. Хочу хотя бы месяц пожить совершенно одна, чтобы… – кусаю губу, подбирая слова, – чтобы воспоминания о Дереке поутихли у меня в голове. Вы все связаны с ним, и я…

– Две недели, – перебивает меня Вэй.

– Что? – я не сразу понимаю.

– Можешь не говорить ничего две недели. – Поясняет он, и я расслабляюсь: если уж Вэйлон одобрил мою затею, значит, одобрят и остальные.

Так и происходит. Я боюсь за Лотти, но она так рьяно убеждает меня поехать, что я уступаю и в тот же вечер пишу Софи, что приеду в конце следующей недели, а она, как обещала, отвечает мне на следующий день.

– Чем больше ты беспокоишься обо мне, тем слабее я себя чувствую! – ворчит Лотти, распластавшись на моей кровати, пока я роюсь под ней в поисках чемодана. – Мы не всю жизнь будем жить под одной крышей. Ты уж прости меня, милая, но я хочу состариться в одном доме с любимым, а не с тобой.

От смеха я дергаюсь и стукаюсь затылком о деревянный каркас. Потирая ушибленную голову, забираюсь на кровать и устраиваюсь рядом с хихикающей Лотти. Она тут же впивается в меня своими васильковыми глазами.

– Ты уезжаешь одна в неизвестном направлении, а я остаюсь в уютной Фицровии под охраной всех наших четверых рыцарей. Это мне нужно волноваться, никак не тебе! – замечает она, легко толкая меня ногой в синем махровом носке. А потом садится на кровати, поправляет рукава все той же клетчатой рубахи Рэна и закручивает рассыпавшиеся волны каштановых волос обратно в пучок на макушке.

– Лучше дай мне письмо от Софи. Нужно составить список покупок. – Распоряжается Лотти. – И… включи музыку, пожалуйста. – Просит она, потягивая мочку уха, когда я передаю ей распечатку последнего сообщения от Софи. Предварительно я удалила из него поток восторга, порцию новых имен и карту проезда в Джинбери.

Лотти сосредоточенно хмурит свои тонкие брови, изучая распыления Софи о переменчивой погоде графства, пока я включаю с телефона музыку. Как только звонкий голос Риты Оры заполняет пространство моей спальни, Лотти тут же прекращает нервно теребить мочку своего уха.

Я подавляю грустный вздох, не в силах противиться очередной дозе воспоминаний.

Лотти долго и горько оплакивала гибель Элси. Только делала она это в психиатрической клинике. Она лишилась сна, когда разбухшее тело нашей подруги подняли из Темзы. Волна непреодолимого страха накатывала на нее по несколько раз в сутки. И без того хрупкий организм Лотти, лишенный покоя и сна, начал сдавать позиции.

Врач диагностировал ей ПТСР, посттравматическое стрессовое расстройство. Организм Лотти судорожно пытался адаптироваться к роковой гибели нашей близкой подруги и нашел вот такой извращенный способ. Симптомы и само проявление ПТСР очень похожи на паническую атаку. Учащается сердцебиение, появляется боль в левой половине грудной клетки, немеют конечности, становится нестерпимо жарко, а в легких заканчивается кислород. При ПТСР организм человека ведет себя так, будто трагедия не миновала, а только готовится разрушить его жизнь.