Твой Д. К.»
Те, кто наблюдал, как мисс Мюир читает эти строки, не мог не заметить, как странно менялось выражение ее лица: оно озарилось радостью, когда выяснилось, что сэр Джон невредим, но ее не сменили горе и ужас при известии о возможной судьбе несчастного Эдварда. Улыбка угасла, но голос не дрогнул, а в опущенных вниз глазах необъяснимым образом светилось нечто похожее на триумф. И неудивительно, ибо так оно и было: опасность, которая над нею нависала, оказалась на некоторое время предотвращена — теперь не было нужды так отчаянно спешить с заключением брака. Для нее это внезапное и горестное событие стало таинственным воплощением скрытого желания; да, оно ее поразило, но вместо отчаяния породило воодушевление: казалось, сама судьба благоволила ее замыслам. Она утешила Беллу, привела в чувство взбудораженных слуг и всю эту тягостную ночь следила за тем, чтобы никакие слухи не достигли ушей миссис Ковентри.
На рассвете вернулся Джеральд, совершенно измученный, но без каких-либо новостей. Он дал телеграмму в штаб полка и получил ответ — Эдвард накануне действительно поехал в Лондон и собирался до возвращения навестить родных. Установили, что его видели на лондонском вокзале, но сел он в поезд или нет — оставалось неизвестным. Место крушения все еще обыскивали, тело могли обнаружить и позднее.
— Сэр Джон приедет в полдень? — спросила Джин, когда они сидели втроем в тихий и розовый предрассветный час, стараясь, вопреки всему, не падать духом.
— Нет, молодой Гоувер, который только что приехал из города, сказал, что дядюшке нездоровилось, он не успел доделать свои дела. Я послал ему сказать, чтобы он никуда не трогался до вечера: до тех пор мост все равно не расчистят. Мне нужно попробовать поспать хотя бы час: я всю ночь работал и совершенно обессилел. Если будут новости, зовите меня немедленно.
С этими словами Ковентри отправился к себе, Белла пошла за ним поухаживать, Джин же осталась беспокойно блуждать по дому и саду. Утро давно миновало, когда появился вестник. Джин вышла ему навстречу — надежда на худшее все еще тлела в ее сердце.
— Нашли его? — спросила она спокойно, вестник не решался заговорить.
— Да, мадам.
— Вы в этом уверены?
— Совершенно, мадам, хотя не все это готовы подтвердить, хотят, чтобы мистер Ковентри сам посмотрел.
— Он жив? — На этом вопросе бледные губы Джин дрогнули.
— Куда там, мадам, поди выживи под водой и камнями. Бедный юный джентльмен весь переломанный, разорванный на куски, да еще и мокрый, поди опознай, разве что по военной форме да по белой руке с кольцом.
Джин села, сильно побледнев, а вестник описал, как обнаружили несчастное изувеченное тело. К концу рассказа появился Ковентри, и после единственного взгляда, в котором смешались раскаяние, стыд и горе, старший брат уехал забрать и привезти домой тело младшего. Джин, терзаясь виной, ускользнула в сад — она пыталась скрыть удовлетворение, сражавшееся с естественной женской жалостью к молодому смельчаку, так грустно окончившему свою жизнь.
— Зачем точить притворные слезы, если мне впору радоваться? — бормотала она, меряя террасу шагами. — Бедный мальчик избавлен от боли, а я — от опасности.
Продолжить она не успела, ибо, обернувшись, оказалась лицом к лицу с Эдвардом! Ни в лице его, ни на одежде не было ни следа пережитой опасности. Как всегда крепкий и мужественный, он стоял и смотрел на нее, а на лице его мешались презрение и сочувствие. Она же застыла, будто окаменев — зрачки расширились, дыхание прервалось, краска схлынула с лица. Эдвард ничего не говорил, лишь смотрел, как она тянет к нему дрожащую руку, будто желая этим касанием убедиться, что это действительно он. Молодой человек отстранился, и, поняв, что движение это подтверждает все ее страхи лучше всяких слов, она медленно произнесла:
— А мне сказали, что ты погиб.
— И ты рада была в это поверить. Нет, это мой товарищ, молодой Кортни, сам того не зная, обманул вас всех, он умер, хотя умереть должен был я, если бы вчера, проводив его, не поехал в Аскот.
— В Аскот? — откликнулась Джин и отшатнулась, ибо Эдвард не сводил с нее глаз, а голос его звучал холодно и сурово.
— Да. Куда именно, ты знаешь. Я поехал наводить о тебе справки и узнал все, что хотел. Ты почему все еще здесь?
— Три дня пока не миновали. Я рассчитывала, что ты сдержишь обещание. Я уеду до темноты, а до тех пор, если ты человек чести, храни молчание.
— Сохраню. — Эдвард вытащил часы, а потом, убрав их обратно, с хладнокровной точностью объявил: — Сейчас два часа, поезд на Лондон уходит в половине седьмого. Тебе будет оставлено купе у боковой двери. Советую им воспользоваться, ибо как только завершится ужин, я заговорю.
Он поклонился и ушел в дом, а Джин осталась, едва дыша от одолевавших ее противоречивых чувств.
На несколько минут ее будто парализовало, но природная энергичность никогда не позволяла ей впасть в отчаяние, пока теплится хоть малейшая надежда. И сейчас, в положении почти что отчаянном, она цеплялась за нее из последних сил, твердо решив выиграть игру вопреки всему. Она вскочила, ушла к себе, уложила немногочисленные свои ценные вещи, оделась с особой тщательностью, а потом села и стала ждать. Внизу поднялась радостная суета, вернулся Ковентри и узнал от болтливой служанки, что неопознанное тело принадлежит молодому Кортни. Поскольку на погибшем была та же форма, что и на Эдварде, а на пальце — подаренное им кольцо, все поверили, что изувеченный труп — это младший Ковентри. К Джин не заходил никто, кроме горничной, один раз ее позвала Белла, но кто-то остановил девушку, и зов не повторился. В пять ей принесли конверт, надписанный почерком Эдварда, — в нем лежал чек: ее годичное жалование, да еще и с прибавкой. Только чек, более ни слова, однако ее тронула проявленная щедрость, ибо в Джин Мюир сохранились остатки некогда честной натуры, и она, при всей своей лживости, не утратила способности ценить благородство и уважать добродетель. На конверт упала слеза подлинного стыда, а сердце исполнилось неподдельной благодарности — она подумала, что даже если все сорвется, ее не выкинут без гроша в суровый мир, не знающий пощады к бедным.
Пробило шесть, она услышала, как к крыльцу подали экипаж, спустилась. Слуга уложил ее сундучок и отдал распоряжение:
— На станцию, Джеймс.
Она уехала, ни с кем не повидавшись, ни с кем не переговорив — похоже, никто этого и не видел. На нее навалилась неизбывная усталость, сильнее всего хотелось лечь и забыть обо всем. Но оставался последний шанс и, не использовав его, сдаваться она не собиралась. Отпустив экипаж, она села и стала дожидаться лондонского поезда, приходившего в четверть седьмого — если сэр Джон вернется нынче вечером, то именно на нем. Ее терзал страх, что Эдвард успел повидаться с сэром Джоном и все ему рассказал. Честное лицо сэра Джона сразу же выдаст всю правду. Если он знает, надежды нет, тогда она уедет восвояси — одна. Если не знает, брак еще может состояться, а став его женой, она будет в полной безопасности, под защитой и покровом его честного имени.
Подошел поезд, из вагона вышел сэр Джон, и сердце у Джин упало. Он был мрачен, бледен, уныл и тяжело опирался на руку толстого джентльмена в черном. Это преподобный мистер Фейрфакс. «Зачем же он приехал, если тайна выплыла на свет?» — подумала Джин, медленно двинувшись им навстречу: ей страшно было прочесть у сэра Джона на лице свой приговор. Он увидел ее, отстранил руку друга и бросился ей навстречу с пылом молодого влюбленного, схватил ее ладонь, просиял и радостно воскликнул:
— Душенька моя! А ты уж решила, что я никогда не приеду?
Облегчение было столь сильно, что она даже не смогла ответить, лишь прижалась к нему, хотя тому было не место и не время — было ясно, что последняя надежда ее не подвела. Мистер Фейрфакс оказался на высоте. Не задав ни единого вопроса, он поспешно подвел сэра Джона и Джин к экипажу, да и сам сел туда же, рассыпавшись в извинениях. Джин скоро пришла в себя и, рассказав, как напугала ее долгая задержка, с интересом принялась выслушивать рассказ сэра Джона о всевозможных недоразумениях, которые его задержали.
