— Спасибо, что ты назвал ее так, а не «эта наша Мюир», как ты обычно говоришь. Наверное, я все это придумал. Но в последнее время она перестала над тобой подшучивать, вот я и решил, что сердце ее склоняется к молодому хозяину. С женщинами, знаешь ли, часто такое бывает.

— А раньше, значит, она надо мной насмехалась? — спросил Ковентри, явно пропустив мимо ушей вторую часть реплики брата, которая не утратила от этого своей правдивости.

— Этого я бы не сказал, она слишком хорошо воспитана. Просто иногда, если мы с Беллой над тобой подтруниваем, она вставляет что-то такое остроумное, что нам просто не удержаться. Но ты ведь давно привык, что над тобой смеются, особенно в семейном кругу, так что вряд ли ты против.

— Безусловно. Смейтесь сколько душе угодно, — ответил Джеральд. При этом на самом деле он был очень даже против, и ему, разумеется, хотелось узнать, что именно говорила о нем мисс Мюир, вот только спросить не позволяла гордость. Он беспокойно зашевелился и охнул от боли.

— Я слишком много болтаю, тебе это вредно. Доктор Скотт сказал, что тебе нужен покой. Ну, давай, попробуй уснуть.

Эдвард отошел от кровати, но остался в комнате — никому бы он не уступил свое место. Ковентри попытался уснуть, но быстро понял, что ничего не получится, промучившись с час, подозвал брата.

— Если немного ослабить повязку, руке будет легче, и я усну. Справишься, Нед?

— Я к ней даже прикасаться боюсь. Доктор не велел ее трогать, пока он не придет утром. Если я попробую, только наврежу.

— Говорю же: повязка слишком тугая. Рука опухает и сильно болит. Вряд ли стоит так это оставлять. Доктор Скотт торопился, когда делал перевязку, и затянул ее слишком сильно. Логика простого здравого смысла, — досадливо произнес Ковентри.

— Я позову миссис Моррис; она знает, как лучше поступить.

Встревоженный Эдвард ринулся к двери.

— Только не ее, она устроит переполох и замучает меня своей болтовней. Ладно, потерплю, сколько могу, вдруг доктор Скотт придет прямо сегодня. Он этого не исключал. Ступай ужинать, Нед. Если мне что-то понадобится, я позвоню и вызову Нила. Может, одному мне удастся заснуть.

Эдвард неохотно повиновался, брат его остался в одиночестве. Но это не принесло тому облегчения: покалеченная рука болела невыносимо и, внезапно решившись, он звонком вызвал лакея.

— Нил, сходи к мисс Ковентри в комнату для занятий и, если мисс Мюир там, спроси, не будет ли она так любезна ко мне зайти. Меня мучает боль, а она понимает в ранах больше, чем кто-либо в этом доме.

Удивленный слуга вышел, и почти сразу же дверь беззвучно отворилась и вошла мисс Мюир. День выдался очень теплый, и она впервые отказалась от своего простого черного платья. Вся в белом, без единого украшения, кроме своих светлых волос и букетика душистых фиалок у пояса, она совсем не походила на ту смиренную, похожую на монашку женщину, которую Джеральд привык видеть в доме. Изменилось не только платье, но и лицо: щеки заливал легкий румянец, глаза застенчиво улыбались, складка губ была не как у человека, который усилием подавляет все свои чувства. Сейчас гувернантка предстала свежей, нежной, очаровательной женщиной, и Ковентри показалось, что от ее присутствия в унылой комнате стало светлей. Она подошла к нему и проговорила безыскусно, сопроводив слова услужливым взглядом, от которого невольно делалось спокойно:

— Я рада, что вы за мной послали. Чем я вам могу помочь?

Он рассказал, в чем дело, и не успел он договорить, как мисс Мюир уже начала ослаблять повязку со сноровкой человека, который знает, что нужно делать, и доверяет своим познаниям.

— Ах, какое облегчение, как стало хорошо! — воскликнул Ковентри, когда она сняла последний тугой виток. — А Нед испугался, что я истеку кровью, если он ко мне хотя бы притронется. Но что нам скажет врач?

— Не знаю, да мне и все равно. Сообщу ему, что он неумелый хирург, нельзя так туго перевязывать, не отдав при этом распоряжения ослабить при необходимости. Ну, завяжу не так туго и помогу вам заснуть, ибо вы в этом нуждаетесь. Можно? Вы не против?

— Прошу вас, если получится.

Она ловко принялась за новую перевязку, молодой человек с любопытством за ней наблюдал. Через некоторое время он спросил:

— А откуда вы столько обо всем этом знаете?

— В больнице, где меня лечили, я видела много интересного, и, когда мне немного полегчало, я стала иногда петь пациентам.

— Вы собираетесь мне спеть? — спросил он тем послушным голосом, которым больные мужчины неосознанно начинают говорить со своими сиделками.

— Если вам это лучше поможет, чем убаюкивающее чтение, — ответила она, завязывая последний узел.

— Безусловно, лучше, — тут же подтвердил он.

— У вас лихорадка. Нужно смочить вам лоб, тогда станет легче.

Она двигалась по комнате бесшумно, так, что следить за ней было очень приятно, смешала одеколон с водой и обтерла Джеральду лицо без всякого смущения, как если бы он был ребенком. Ковентри все это не только утешило, но и позабавило — он мысленно сравнивал ее с дородной матроной, любительницей пива, которая ухаживала за ним во время предыдущей болезни.

«Умница, да еще и добрая душа», — подумал он и почувствовал себя совершенно спокойно, ибо и в мисс Мюир не было никакой скованности.

— Ну, вот, теперь вы больше на себя похожи, — произнесла она, одобрительно кивнув, когда все закончила, и мягкой прохладной рукой откинула темные кудри с его лба. А потом, сев с ним рядом в большое кресло, она запела, аккуратно сматывая свежие бинты, которые врач оставил на утро. Ковентри лежал, глядя на нее в неярком свете лампы, а она беспечно пела, как птичка, убаюкивающую негромкую колыбельную, похожую на умиротворяющее заклинание. Через некоторое время она подняла глаза — проверить, подействовало ли ее пение; оказалось, что молодой человек даже не пытается уснуть и смотрит на нее со странной смесью удовольствия, интереса и восхищения.

— Закройте глаза, мистер Ковентри, — произнесла она, с укором покачав головой и странно улыбнувшись.

Он со смехом повиновался, но устоять не мог и время от времени тайком бросал из-под ресниц взгляд на стройную фигурку в белом, утонувшую в бархатном кресле. Она заметила и нахмурилась.

— Вы не слушаетесь. Почему вы не спите?

— Не могу, мне хочется слушать. Люблю пение соловьев.

— Тогда я не буду больше петь, попробую по-другому — этот прием никогда еще не подводил. Дайте мне, пожалуйста, руку.

Он в изумлении протянул ей руку, она же, взяв его ладонь в свои, села за пологом, немая и неподвижная, как статуя. Поначалу Ковентри улыбался про себя, гадая, кто из них первым устанет. Но скоро из мягких рук, в которых лежала его ладонь, будто бы заструилось нежное тепло, сердце его забилось сильнее, дыхание стало прерывистым, и тысячи фантазий заплясали у него в голове. Он вздохнул и сонно произнес, повернувшись к ней:

— Мне нравится.

И пока звучали эти слова, он будто бы погрузился в мягкое облако, которое обволокло его неизбывным покоем. А далее он ничего не помнил, ибо провалился в глубокий сон без сновидений, а когда проснулся, сквозь шторы уже пробивался свет дня, рука его, покинутая, лежала на покрывале, и светловолосая чаровница исчезла.

Ковентри несколько дней не выходил из своей комнаты, во многом против собственной воли, хотя все домочадцы старались по мере сил скрасить ему этот утомительный плен. Матушка его ласкала, Белла забавляла пением, Люсия — чтением, Эдвард помогал чем мог, — словом, все обитатели дома, за одним исключением, стремились порадовать молодого хозяина. А вот Джин Мюир и близко к нему не подходила, хотя одна лишь Джин Мюир обладала способностью его позабавить. Остальные быстро его утомили, ему хотелось чего-то новенького, он вспоминал девушку с пикантным характером — и в голову приходила мысль, что она разгонит его тоску. Некоторое время поколебавшись, он как бы между делом заговорил про нее с Беллой, но дело кончилось ничем — Белла ограничилась словами, что Джин в добром здравии и очень занята: готовит для маман прелестный сюрприз. Эдвард жаловался, что не видит ее вовсе, Люсия же держалась так, словно мисс Мюир просто не существует. Единственным источником сведений стали для несчастного больного сплетни двух служанок, которые сидели за работой в соседней комнате. От них он узнал, что мисс Бофор «разбранила» гувернантку за то, что она заходила в спальню к мистеру Ковентри, а гувернантка совсем не надулась, но стала обходить обоих молодых джентльменов стороной, хотя и было ясно, что мистер Нед уж так по ней томится.