— Как только узнаю его адрес, сразу же ему напишу. Мы когда-то дружили так близко, что я могу себе позволить расспросить его о мисс Мюир и получить подтверждения того, что история ее правдива.

— Ты хочешь сказать, что сомневаешься в этом? — сердито осведомился сэр Джон.

— Простите меня, дядюшка, но должен признаться, что испытываю к сей юной особе инстинктивное недоверие. Убежден, что необоснованно, но избавиться от него не могу.

— Тогда сделай одолжение, не раздражай меня, высказывая его вслух. У меня достаточно и жизненного опыта, и прозорливости, и я отношусь к мисс Мюир с искренним уважением и с жалостью. А не эта ли твоя неприязнь причина того, что она в последнее время так грустна, а, Джеральд? — Сэр Джон с подозрением взглянул на племянника.

Чтобы отвести подступающую бурю, Ковентри отвернулся и поспешно произнес:

— Сэр, у меня сейчас нет ни времени, ни желания все это обсуждать, но я буду следить за собой и более не позволю себе подобных резкостей. Я передам ваше приглашение Белле, так что до встречи через час, дядюшка.

И Ковентри зашагал через парк, думая: старый добряк того и гляди заглотит наживку, как и бедняга Нед. Как, черт побери, у нее это получается? Дочь леди Ховард, а сама об этом молчок. Нет, не понимаю.

Дома он застал молодых друзей, которые страшно обрадовались приглашению в Холл. Через час жизнерадостная компания ввалилась в богато обставленную залу, где все уже было готово для театрального представления.

Славный сэр Джон чувствовал себя в своей стихии, ибо больше всего на свете любил, когда его дом был полон молодых людей. Отобрали нескольких актеров, и через пару минут занавес уже поднялся, и взорам зрителей предстала первая живая картина. Смуглый мужчина с черной бородой спал на тигровой шкуре в тени шатра. Сцену дополняли восточные ткани и оружие, на столике тускло горела старинная серебряная лампа, тут же стояли роскошные подносы, наполненные фруктами, в полупустых кубках отсвечивало рубином вино. Над спящим склонилась женщина, одетая с варварским великолепием. Одной рукой она отвела шитый рукав, обнажив руку, сжимавшую ятаган, из-под ее белой туники выглядывала узкая ступня в алой сандалии, багряная мантия ниспадала с белоснежных плеч, волосы поддерживали золотые обручи, на шее и запястьях сверкали драгоценности. Она оглядывалась через плечо в сторону входа в шатер, взгляд ее был выдержан, но насторожен, и полон такого драматизма, что на миг зрители затаили дыхание, будто и до них донесся звук приближающихся шагов.

— Кто это? — прошептала Люсия, увидев незнакомое лицо.

— Джин Мюир, — ответил Ковентри, не отводя глаз от сцены.

— Не может быть! Она же низенькая и светловолосая… — начала было Люсия, но кузен тут же ее оборвал:

— Тише, дай посмотреть!

Может — не может, но с правдой не поспоришь: это действительно была Джин Мюир. Она выкрасила кожу в темный цвет, подвела брови, скрыла светлые волосы под черными накладными прядями и при этом смотрела так сосредоточенно, что зрачки ее расширились и потемнели до такой степени, что стали яростными, как глаза южанки. На строгом прекрасном лице читалась неподдельная, непримиримая ненависть, взгляд выражал отвагу, тонкая рука, нервически сжимавшая оружие, казалось, налилась силой, и во всем ее теле засквозила несгибаемая воля — даже в неподвижной крошечной ступне, наполовину скрытой тигровым мехом.

— Ах, как она прекрасна! — тихо вскрикнула Белла.

— Вид у нее такой, будто она при случае не преминет пустить этот меч в дело, — восторженно прокомментировал кто-то.

— Спокойной тебе ночи, Олоферн. От судьбы не уйдешь, — добавил кто-то еще.

— А он с этой бородой один в один молодой Сидни.

— Правда же у нее вид такой, будто она его действительно ненавидит?

— Может, так и есть.

Последние слова произнес Ковентри, ибо две предшествующие реплики наталкивали на мысль о том, почему в Джин произошла столь разительная перемена. Дело было не в актерской игре: явственное отвращение, смешавшееся со свирепой радостью по поводу того, что предмет ненависти полностью в ее власти, выглядело совершенно неподдельным. Ковентри, который теперь знал часть ее истории, понял, что видит первые проблески истины. Впрочем, то были лишь проблески, ибо занавес опустился прежде, чем он успел до конца разобраться во всех нюансах этой странной маски.

— Ужас какой! Хорошо, что закончилось! — холодно обронила Люсия.

— Великолепно! Бис! Бис! — в восторге закричал Джеральд.

Но сцену уже отыграли, и никакими аплодисментами не удалось вызвать актрису на поклон. Потом представили еще две-три очень изящных картины, но Джин ни в одной не участвовала, и в них не было того очарования, которым подлинный талант наделяет даже самую незначительную роль.

— Ковентри, тебя зовут! — раздался голос. И Ковентри, ко всеобщему изумлению, откликнулся, хотя доселе постоянно отказывался, когда требовались презентабельные актеры: ему попросту было лень.

— И какую роль мне предстоит испортить? — спросил он, входя в гримерную, где несколько молодых людей облачались и гримировались для сцены.

— Беглого кавалера. Надевайте вот этот костюм и не тратьте время на вопросы. Мисс Мюир скажет вам, что нужно делать. Она участвует в этой картине, так что вы точно ничего не испортите, — обратился к нему временный распорядитель, протягивая богатый старинный наряд, после чего продолжил рисовать усы на своей мальчишеской физиономии.

Джеральд поспешно преобразился в галантного кавалера, и, когда предстал перед дамами, его встретили восхищенные взгляды.

— Иди сюда, на свое место. Джин уже на сцене. — И Белла побежала вперед, спеша сообщить гувернантке: — Вот он, во всем великолепии. Правда хорошо, что он согласился?

Мисс Мюир в очаровательном и пуританском платье барышни из Круглоголовых расставляла по сцене какие-то растения; тут она резко обернулась и выронила зеленую ветку, когда взгляд ее упал на приближающуюся во всем блеске фигуру.

— Вы! — произнесла она встревоженно, а потом негромко обратилась к Белле: — Зачем ты его позвала? Я же просила!

— Он тут единственный презентабельный джентльмен и, если захочет, играет изумительно. Обычно, правда, не играет вообще, так что заставь его постараться.

И Белла умчалась пудрить волосы к своему появлению в «Модном браке».

— За мной послали, вот я и пришел. Вы предпочли бы другого партнера? — спросил Ковентри, пытаясь разгадать смысл недоуменно-сосредоточенного выражения лица под скромным капором.

Недоумение сменилось смесью досады и покорности судьбе, и мисс Мюир произнесла:

— Слишком поздно. Встаньте, пожалуйста, на колени вот здесь, чтобы вас наполовину скрыла растительность, снимите шляпу и позвольте мне… Для беглеца вы слишком элегантны.

Он опустился на колени, а она взъерошила ему волосы, сдвинула набок кружевной воротничок, отобрала перчатки и шпагу, распустила завязки плаща, покрывавшего его плечи.

— Вот так лучше, ваша бледность кстати — нет, оставьте ее как есть. Будем представлять картину, которая висит в Холле. Больше вам знать необязательно. Так, Круглоголовые, по местам, и пусть поднимают занавес.

Ковентри с улыбкой повиновался, ибо на картине изображена была влюбленная пара: молодой кавалер на коленях, обвивший рукою талию девушки, которая пытается скрыть его своей мантильей и в исступленном страхе прижимает его голову к своей груди, оглядываясь на приближающихся преследователей. Джин немного помедлила, а потом явственно сжалась, когда его рука коснулась ее, лицо ее вспыхнуло, она потупила глаза, не решаясь встретиться с ним взглядом. Но тут прозвонил звонок, и она с неожиданным воодушевлением начала играть свою роль. Одной рукой прикрыла его своим плащом, другой притиснула его голову к муслиновому платочку, сложенному у нее на груди, а потом обернулась с выражением такого ужаса на лице, что сразу несколько отважных юных зрителей едва не кинулись ей на выручку. Длилось это лишь мгновение, но за это мгновение Ковентри успел испытать еще одно незнакомое ему чувство. Многие женщины улыбались ему, но он оставался невозмутим, сдержан и безразличен, он совершенно не осознавал, сколь велика сила женщины, умеющей пользоваться этой силой мужчинам на благо или на погибель. И вот он стоял на коленях, чувствуя мягкость ее руки, обняв тонкую талию, ощущая биение девичьего сердца у самой щеки — и впервые в жизни его околдовали неописуемые чары женственности, а потому он прекрасно сыграл роль пылкого возлюбленного. Именно в тот миг, когда на лице его появилось это новое и крайне притягательное выражение, занавес упал, и громкие крики «Бис!» вернули его к действительности, в которой мисс Мюир пыталась вывернуться из его рук — он, сам того не сознавая, стиснул ее до боли. Он подскочил, слегка ошарашенный, — таким его еще не видел никто и никогда.