— Простить бесчестный поступок я еще могу, а вот забыть — нет, и я намерен положить этому конец. Я не обручен с кузиной, о чем вам уже говорил, но вам, как и остальным, видимо, нравится думать, что обручен. До сих пор я не придавал этому никакого значения и ничего не предпринимал, однако сегодня окончательно дам всем понять, что ничем не связан.

Произнеся эти последние слова, Ковентри бросил на Джин взгляд, на который она отреагировала очень странно. Побледнела, уронила на колени свое рукоделье и устремила на него взгляд, полный мучительного вопрошания, которое быстро сменилось смесью боли и жалости. Джин отвернулась и с нежностью пробормотала:

— Бедняжка Люсия, кто же ее утешит?

Ковентри некоторое время стоял молча, будто взвешивая в голове некое роковое решение. А когда до слуха его долетел судорожно-сострадательный вздох Джин, он так же вздохнул про себя и едва не раскаялся в собственном решении, но тут взгляд его упал на девушку — она, обуреваемая сочувствием к другой, выглядела такой одинокой, что сердце его заныло. Глаза его блеснули, внезапное тепло сменило холодную строгость его лица, ровный голос колебался, и он произнес — очень низко и очень серьезно:

— Джин, я пытался ее любить, но у меня не получается. Неужели мне следует ее обмануть и купить расположение родни ценой собственного несчастья?

— Она красива и добродетельна и любит вас всей душой, неужели у нее нет никакой надежды? — спросила Джин, все еще бледная, но совершенно спокойная, хотя одну ладонь она прижимала к груди, словно пытаясь скрыть сердцебиение.

— Ни малейшей, — ответил Ковентри.

— А вы не можете себя заставить ее любить? У вас сильная воля, большинство мужчин не сочли бы эту задачу такой уж сложной.

— Не могу, ибо мною повелевает нечто более сильное, чем моя воля.

— Что именно? — Джин устремила на него взгляд потемневших глаз, исполненный невинного удивления.

Он резко потупился и поспешно ответил:

— Пока не решаюсь этим с вами поделиться.

— Простите меня! Мне не следовало задавать этот вопрос. И не просите моего совета в этой области — мне нечего вам сказать. Замечу лишь, что, на мой взгляд, любой мужчина, у которого в сердце пусто, должен радоваться тому, что рядом с ним такая красавица, как ваша кузина.

— У меня в сердце не пусто… — начал было Ковентри, шагнув ближе, в голосе его звучала страсть. — Джин, я не могу молчать, выслушайте меня. Я не в силах любить кузину, потому что люблю вас.

— Не смейте! — Джин вскочила, оборвав его повелительным жестом. — Я не стану вас слушать, пока вы связаны с ней обещанием. Не забывайте, чего желает ваша мать, на что надеется Люсия, о чем просил Эдвард перед отъездом, вспомните про свою гордость и мою скромную участь. Вы забываетесь, мистер Ковентри. Думайте, а уж потом говорите, взвесьте последствия своего поступка, вспомните, кто я такая, прежде чем оскорблять меня мимолетной страстью и лживыми клятвами!

— Я подумал, все взвесил и клянусь, что вашего расположения ищу со смирением и чистотой помыслов, как оно пристало высокородной даме. Вы помянули мою гордость. Или я унижусь тем, что полюблю равную мне по рождению? Вы помянули свою скромную участь, но бедность не порок; а мужество, с которым вы ее сносите, придает ей красоты. Мне не следовало говорить с вами до разрыва с Люсией, но я не сдержался. Мать моя очень к вам расположена и будет счастлива моему счастью. Эдварду придется меня простить, ибо я делал все, что мог, но любовь сильнее меня. Джин, скажите, я могу надеяться?

Он схватил ее руку и говорил взволнованно, с пылкостью и нежностью, однако ответа не получил, ибо едва Джин повернула к нему выразительное лицо, полное девического смущения и робкой приязни, на пороге появилась чопорная фигура Дин и короткую паузу нарушил ее суровый голос:

— Мисс Бофор вас ждет, сэр.

— Ступай, ступай прямо сейчас, и ради меня — прояви сострадание, Джеральд, — прошептала Джин, ибо Ковентри будто бы оглох и ослеп, для него не существовало ничего, кроме ее голоса и лица.

Она притянула его голову к себе, чтобы сказать что-то на ухо, и коснулась щекой его щеки, а он, будто бы не замечая Дин, страстно ее поцеловал и шепнул в ответ:

— Джин, душенька! Ради тебя я готов на все.

— Мисс Бофор ждет. Сказать ей, что вы идете, сэр? — требовательно спросила Дин, бледная и мрачная от возмущения.

— Да-да, иду. Подожди меня в саду, Джин. — И Ковентри поспешил прочь, без всякой охоты, разве что с желанием поскорее покончить с тяжелым разговором.

Едва за ним закрылась дверь, Дин шагнула к мисс Мюир, дрожа от гнева; она опустила тяжелую ладонь ей на предплечье и процедила сквозь зубы:

— Я этого ждала, хитрюга лукавая. Видела все твои уловки и, как могла, старалась помешать, да слишком ты для меня изворотлива. Думаешь, ты его заполучила. Ошибаешься — я тебе игру испорчу, не будь мое имя Эстер Дин. А не я, так сэр Джон.

— Уберите руку и обращайтесь со мной подобающим образом, не то вам откажут от места. Вы хоть знаете, кто я такая? — Джин величественно выпрямилась, чем впечатлила собеседницу сильнее, чем впечатлили бы любые слова. — Я дочь леди Ховард, и, если пожелаю, стану женой мистера Ковентри.

Дин изумленно отшатнулась, но поверить не поверила. Как вышколенная служанка и добропорядочная женщина, она боялась нарушить границы приличий, зайти слишком далеко, навредить и себе, и своей хозяйке. А потому, хотя она сомневалась в правдивости слов Джин и ненавидела ее сильнее прежнего, она сдержалась. Сделав книксен, напустила на себя обычный почтительный вид и невозмутимо произнесла:

— Прошу прощения, мисс. Знай я об этом, так и вела бы себя, понятное дело, иначе, но от обычных гувернанток в доме всегда столько бед, что волей-неволей проникнешься к ним недоверием. Я не собираюсь встревать или дерзить, просто всей душою люблю свою госпожу, вот, понятно, и держу ее сторону, и должна вам сказать, мистер Ковентри повел себя не по-джентльменски.

— Думайте что вам угодно, Дин, но мой вам совет — поменьше говорите, если хотите здесь остаться. Я пока не приняла предложения мистера Ковентри, но если он решил разорвать отношения, в которые его впутала семья, он, по моему мнению, имеет на это полное право. Вряд ли мисс Бофор захочет выходить за него помимо его воли, а только в силу его жалости к ее несчастной любви.

И мисс Мюир с безмятежной улыбкой удалилась.

«А ведь она все расскажет сэру Джону. Необходимо опередить ее и вообще поторопить события. Лучше закрепить свой успех до того, как возникнет хоть какая-то опасность. Бедная моя Дин, я для тебя и правда слишком изворотлива, но ты способна доставить мне лишних хлопот».

Такие мысли крутились у мисс Мюир в голове, пока она шагала по коридору, помедлив у дверей библиотеки, ибо оттуда долетал гул голосов. Она не разобрала ни слова, а задержаться подольше не смогла, ибо сзади раздались тяжелые шаги Дин. Джин, обернувшись, придвинула к дверям стул, поманила служанку и, все так же улыбаясь, предложила:

— Посидите здесь, на страже. Я иду к Белле, так что можете спокойно вздремнуть.

— Благодарю, мисс. Да, я дождусь свою юную госпожу. Могу ей понадобиться, когда самое тяжелое будет позади. — И Дин с решительным выражением на лице уселась на стул.

Джин, рассмеявшись, пошла дальше; впрочем, в глазах ее блеснула неожиданная злоба, и она оглянулась с выражением, не сулившим ничего хорошего старой верной служанке.

— Я получила от Неда письмо, там и для тебя есть записочка! — воскликнула Белла, едва Джин вошла в будуар. — Ко мне он пишет как-то странно, наспех, никаких новостей, кроме того, что он встречался с Сидни. Надеюсь, тебе он написал толковее, в противном случае и читать-то нечего.

Едва с губ Беллы слетело имя Сидни, вся краска отхлынула от лица мисс Мюир, а рука, державшая записку, задрожала. Даже губы ее побелели, однако она произнесла ровным голосом: