– Да. Я заслужила его, – Амина выглянула из-за плеч мужа.

– Так попроси вежливо. Назови меня по имени.

Амина вся сжалась, ее лицо скукожилось к переносице. В уме она взвешивала на разных чашах унижение и жадность. Жадность перевесила.

– Алесса, сестренка, я считаю…

– Нет, – прервала Алесса.

– Что?

– Мой ответ: нет.

– Ну ты и сука.

Муса прикрыл жене рот.

– Наши дети, Амина!

Джан снова вступил в бой.

– Слушай, тебе надо все хорошенько обдумать. На тебя столько свалилось за одно утро! Мама, отвези сестренку домой. Отдохнешь с дороги, потом все обсудим.

– Здравая идея. Мама, поехали, – Алесса отвернулась от нерадивого семейства.

– Мы всегда можем продать дом, Алесса. Продать и разделить деньги между собой. Я помогу тебе. Тебе ничего не придется делать самой, слышишь? – кричал вслед Джан. – Я не оставлю тебя в беде.

– Ну что, по-моему, все прошло не так уж плохо, – сказала она матери, садясь в машину.

– Ты думаешь?

– Да, все живы, целы, а большего я не ждала.

– А кто-то еще и обогатился.

– Ты знала об этом, мама, не так ли? – Алесса заглянула ей в глаза.

– С чего ты взяла?

– Неужто ты уговорила дедушку? Как тебе это удалось?

– Нет, дорогая. Это целиком его идея. Но… разве это плохо? Теперь ты можешь жить рядом. Подумай об этом. Тебя ведь ничего не держит в Италии.

– Да. Ничего и никто, – печально сказала Алесса, – это ты верно подметила.

Важное решение лучше принимать в спокойной обстановке. Оно требует концентрации, а с ней у людей бывают проблемы. Если сильно напрячься в условиях шума и внешней суматохи, можно заработать рак мозга, – так считал дедушка Омар, а уж он-то в своей жизни умел избегать лишних забот. Потому и дожил до преклонных лет.

Алесса вернулась в Рим, но до этого несколько дней прожила у Ламии. Она скрывалась от навязчивого внимания родственников с помощью мамы, которая говорила, что Алесса заболела в дороге и нуждается в отдыхе и уединении. Однако попытки завладеть ее вниманием не утихали. Джан и Муса караулили у дверей, надеясь проникнуть в дом, когда Ламия выйдет в магазин. Амина названивала по десять раз на дню, требуя Алессу к телефону. Кто бы не устал от такого внимания?

На самом деле, Алесса не так представляла визит в родные края. Она хотела покрасоваться перед братом и сестрой, получить в наследство какой-нибудь хлам, затем прогуляться по знакомым местам, навестить могилу деда и попрощаться с ним. По-своему. Может, даже извиниться, что ее не было рядом. Хотя скорее для галочки, чем искренне. Вместо этого она заперлась в доме, чувствуя на себе огромное давление. Что же ты наделал, глупый дедушка Омар?

Алесса поняла, что не сможет принять решение в такой обстановке. Тогда она связалась с Бильежником и выяснила подробности завещания.

– Когда я должна заехать в дом, и что будет, если я этого не сделаю?

Бильежник отрыгнул в трубку, Алесса через аппарат почуяла запах желудочного сока и сморщилась.

– В течение двух недель нам нужно оформить бумаги, а въехать можете хоть завтра. В противном случае дом будет выставлен на продажу, и полученные средства перейдут в разные благотворительные фонды.

– Вау, – равнодушно сказала Алесса.

Время было ограничено, и она вернулась в Италию, чтобы все обдумать.

Она лежала в одной-единственной комнате. Сквозь щели в стенах просачивался сигаретный дым соседей. Во дворе кричали кошки, они сражались за территорию, не зная, что им тут ничего не принадлежит. К Алессе постучались. Она затаила дыхание. Под дверь просунули конверт. Она стала ждать, когда гость уйдет. В этой старенькой квартире скрипели половицы, притвориться, что тебя нет дома, практически невозможно. Если бы мама знала, как я живу, подумала она, если бы знала…

На цыпочках девушка доползла до двери, развернула бумагу.

«Уведомляем вас о том, что, если в течение недели вы не оплатите аренду за прошлый и текущий месяцы, мы будем вынуждены обратиться в вышестоящие органы и выселить вас».

– Удачи, – ответила она письму.

Да, недавно она жила в огромной квартире с видом на Колизей, а теперь ютится в вонючей конуре. Алесса подошла к столику, ее шагам вторил скрип, взяла фотографию Витторио и вздохнула. Безупречный итальянец с короткой густой шевелюрой и белоснежной улыбкой сидел на лошади и смотрел в камеру.

– Боже, как ты красив Витторио. Черт бы тебя побрал!

И почему красивые мужчины такие негодяи?

Она разозлилась, но продолжила любоваться бывшим мужем. До чего же хорош, сволочь. Она хотела порвать фотографию и растоптать так же, как он растоптал ее, но не смогла. Алесса все еще любила его. Сильно любила.

– О чем я вообще думаю? У меня здесь ничего не осталось. Но как же тяжело решиться…

Часть нее надеялась, что в любую минуту Витторио ворвется в крошечную квартирку и слезно попросит ее вернуться обратно. Или хотя бы предложит оплатить долги: Бог свидетель, засранец может себе это позволить. Или отблагодарит за годы мучений и поддержки, что она провела с ним. Сделает хоть что-то, чтобы она осталась. А другая часть, разумная и нещадящая, твердила, что ее облапошили, как последнюю дуру, и нужно нанести ответный удар.

– Катись в Ад.

Алесса собрала вещи, лишь самые необходимые и любимые, в большой розовый чемодан, остальные, включая фотографию Витторио, бросила прямо на пол, настрочила записку, в которой указала, что можно продать весь этот хлам в качестве платы за аренду, и кинула туда же. Затем пошла в банк и написала матери сообщение:

– Я приеду послезавтра, никому и ничего не говори!

А ночью села в машину и покинула Рим навсегда.

Джан сидел в любимом пабе «Тесла» старого района Башчаршия в Сараево. Любимом, потому что недалеко от квартиры, которую он теперь снимал, а еще потому, что под вывеской паба сидела пластмассовая фигура Николы Теслы в полный рост и с лампочкой в руках. И если у Джана не было компании, он мог побеседовать с молчаливой статуей. Но в этот вечер он выпивал с другом Адо, посасывая пиво из литровой кружки, и жаловался на жизнь. Адо был такой друг, который поддержит любую безрассудную идею и оправдает самый омерзительный поступок. Он кивал и поносил всех вокруг.

– Ну тебе хоть что-то досталось? – спросил он, имея в виду наследство деда.

– Ничего в сравнении с тем, сколько я вложил в этот дом! – Джан пытался перекричать музыку.

– Значит, все получит эта сука?

– Именно! – Джан ударил кружкой в стол, часть пива расплескалась.

– Несправедливо! – Адо поднял кружку. – Выпьем!

– Выпьем!

Они стукнулись, и звон толстого стекла потонул в общем шуме музыки и чужих голосов.

– Надо что-то делать, Джан! – сказал друг, слизывая пену с губ.

– Надо!

– Не отдавать же стерве целый дом! Согласен?

– А я и не собирался! – язык Джана заплетался, все-таки он вылакал четыре кружки.

– Что будешь делать?

Джан задумался.

– Поговорю.

– Вау! Да ты силач! – съязвил Адо.

Джан ударил друга в плечо, тот чуть не свалился со стула.

– Тебе следует поставить девчонку на место! – настаивал Адо.

– Я лучше тебя знаю, что делать, – разозлился Джан.

– Что?

– Сначала действовать мягко! – повысил он голос. – А если будет противиться… у меня есть запасной план!

Они снова стукнулись кружками.

– Тебе во сколько надо быть дома? Хочешь расслабиться?! – сказал Адо, показывая, что у него в кармане. Он не знал, что друга дома не ждут.

Джан хотел. Он расплылся в жирной улыбке.

– А потом по девчонкам?

– По девчонкам! – подтвердил Джан.

Встреча с дедушкиным домом прошла лучше, чем с родней. Хотя бы потому, что дом молчал. Он не осуждал, не критиковал и ничего от нее не хотел. Но принял Алессу холодно, потому что на улицах городка Коньиц стоял октябрь, и стены быстро остыли без теплого дыхания жизни.