– Как же мы без кузнеца-то?

– Я Валгая подучил немножко. Берегите его, а мне пора в Тонбов за новой жизнью.

– А с Нуянзой-то что теперь сделаешь? Неужто найдёшь и убьёшь?

– Бог ей судья, – ответил кузнец. – Не стану я её трогать.

Старик прослезился.

– Бери себе, Денясь, коня и Инжанины сани.

– Спасибо на всём, дед Офтай. Бывай!

Денис поцеловал инь-атю, и тот пошёл к ближайшему не тронутому огнём дому…

----

[1]Сокай (мокш.) – хлебороб, крестьянин. Не путать с содаем – знахарем.

[2]Дворцовые селения находились в ведении Приказа Большого дворца. Крестьяне там были формально свободными. Постепенно передавались помещикам в награду за верную службу.

[3]Подводная повинность (от слова «подвода») – обязанность перевозить раненых.

Глава 34. Выкидыш

Сгущались сумерки, стихал ветер, и всё слышнее становились скрип саней и тихий стон раненого казака. Денис свыкся с этими звуками и задремал под них, однако на полпути к Тамбову вдруг закричала Варвара.

– Что с тобой? – перепугался её муж.

– Болит! Адски! – она провела рукой по низу живота.

– Ты ведь содай. Стольких людей врачевала! Неужто не поймёшь, что за беда с тобой стряслась?

– Отвяжись! – нервно прошипела Варвара и сразу же замолчала

Она полежала немножко, а потом прошептала с отчаянием:

– Всё я разумею. Не будет у нас ребёнка

– Может, обойдётся? – попытался утешить её Денис.

– Ничего не обойдётся.

Тут опять застонал раненый, и на душе у Дениса полегчало: горе, значит, не только у них с женой.

Вскоре стемнело. Кузнец долго всматривался в чёрное ясное небо и, наконец, увидел вдали снежные шапки, лежащие на крышах крепостных башен.

– Потерпи, Толганя! – сказал он. – Тонбов уже близко.

– Жар, – убитым голосом ответила Варвара. – Вся горю.

Денис пощупал её лоб. Вправду горячий!

– Фома, остановись! Дай снега! – закричал он.

Казак придержал коня и спрыгнул с саней. Денис оторвал кусок от своей онучи, завернул в него пригоршню снега и приложил жене ко лбу.

– Так легче? – спросил он.

Вместо ответа Варвара закричала от жгучей боли в животе.

Сани тронулись и скоро въехали в поселение сторожевых казаков. Отдав раненого, Фома направил жеребца к Козловским воротам Тамбова.

– Вы куда? – спросил на въезде дежурный стрелец.

– Раненую везу, – ответил Фома. – С ногайцами лупились близ Челновой.

Он повернул сани направо, к Стрелецкой слободе.

– Езжай к дому Васьки-пятидесятника! – Денис протянул Фоме ещё пять серебряных копеек.

– Угу, – ответил тот.

Повозка подошла к избе Василия и остановилась, громко заскрипев. Заржал конь. Во дворе, захлёбываясь и хрипя от ярости, забрехала собака. Скоро дверь дома отворилась, и из неё выглянуло похмельное лицо хозяина.

– Ба-ба-ба! – пробубнил Поротая Ноздря, увидев Дениса. – Никак записаться приехал?

– Ага, – кивнул кузнец.

– Чего так поздно-то? Я уж спал. Изутра запишешься, козловский богатырь.

– Мне бы знахарку найти. Жена дюже занедужила. Орёт благим матом.

– Чего с ней?

– На деревню ногайцы напали. Я с ними бился, а её поймали и отлупили по животу. Вон казак сидит в санях, не даст соврать.

– Угу, – промычал Фома.

– Чего бучишь, ежели бабе хреново?! – заорал на него Василий. – Вези её поскорей в караульную избу!

Он запрыгнул на сани, чтобы указать казаку путь. Тот натянул поводья.

– У нас тут две караульные избы, – по пути пояснил Поротая Ноздря. – В одной аманатская казёнка[1], а в другой чистенько и нет никого, окромя сторожа. Я его домой отправлю, а тебя с женой там поселю. Сторожить будешь. Так служба твоя и начнётся.

Возле избы Фома нехотя соскочил с саней и помог Денису спустить Варвару.

– О Боже! – вскрикнул он, посмотрев на её ноги.

Кровь уже окрасила низ Варвариного панара, а теперь текла по ляжкам на онучи. Варвара стонала и в отчаянии трясла непокрытой головой: её панга осталась в бане оз-авы.

В избе Василий кинул на скамью старый дырявый кафтан.

– Ложи, Денис, бабу сюда, на койник! – распорядился он. – Задери ей платье, чтоб совсем не окровенело. А ты… – он сурово посмотрел на Фому. – Айда за знахаркой. Чтоб одна нога тут, а другая там!

Фома побежал за бабкой. Денис тем временем сходил к саням, взял завёрнутое в рогожу оружие, мешок и ларец.

– Вот и весь мой скарб, – сказал он, вернувшись в избу Василия. – Много места не займёт.

– Чего ж так мало-то? – покачал головой тот.

– Сгорела моя изба.

– Ах, вот почему вы подались в Тонбов! Ложи всё в подпечек. Оттоль не пропадёт. А что у тебя там завёрнуто? – заговорщически улыбнулся Поротая Ноздря.

– Две сабли, пищаль… – начал перечислять Денис.

– Оооо! – восхитился Василий. – Прирождённый боец! Всё имущество сгорело, а оружие целёхонько. Когда записываться будешь, никому о нём не говори. Тебе дадут два рубля на пищаль. Оставь себе монетки, пригодятся.

– Ещё рогатина и пешня у меня в санях лежат. Кстати, куда их ставить?

– Сани? Под навес, – ответил Поротая Ноздря. – А жеребца в конюшню. Свободное стойло здесь имеется. Пусть конёк там постоит, покуда деньги на дворовую селитьбу не получишь.

– Много мне полагается?

– Кому дают шесть, кому семь рублей. Я о семи похлопочу. Ещё жалование положат. На первых порах три рубля с полтиной. Ну, и землицу получишь.

– Никогда не пахал землю.

– А чем же ты занимался раньше? – заинтересовался Василий.

– Железо ковал, – Денис решил не говорить всю правду. – Светцы, петли дверные, полосы для сундуков…

– В Тонбове кузнецов хватает, – усмехнулся Василий. – Здесь тебе лучше другим делом заняться. Мёдом… Тише! Бабка…

Не успел Денис спрятать оружие в подпечек, как в избу вбежала и старушка. Крохотная, суетливая. С личиком, как пасхальное яичко, и прилипшей к нему угодливой улыбкой… Денис дал ей пять копеек задатка и подвёл к жене.

– Вот, вся в огне. И нутроба болит.

Бабка наклонилась над Варварой и осмотрела её живот, потом распрямилась и заахала:

– Да у тебя там сплошной синяк, дочка! Чего же стряслось-то с тобой?

– Били меня по животу, бабаня. Ногами били.

Знахарка опять ахнула.

– Вот изверги! А таперьча, дочка, дай пещерку твою поглядеть.

Варвара послушно раздвинула испачканные кровью ноги.

– Печаль у тебя, дочка! – прощебетала бабка. – Выкидыш будет.

– Знаю, бабаня, – простонала Варвара.

– Не горюй дюже, дочка. Баба ты ядрёная, ещё не раз понесёшь.

Знахарка вытащила из дорожного мешка деревянную баклажку и посмотрела на Василия.

– Дай корец, хозяин!

Тот принёс знахарке ковшик. Старушка влила в него какую-то мутную жидкость и протянула больной.

– Пей!

Варвара отхлебнула лекарство, но тут же выплюнула и скривила лицо.

– Не плюйся, дочка! – укоризненно покачала головой бабка. – Енто настой пороху. Пей, чтоб плод из нутробы поскорей выскочил.

– Пороху[2]? – пропищала Варвара. – Я что, ружьё? Или пушка? Не буду я твоё зелье пить. У тебя… эээ… ведь-авань панчф… эээ… русалкина цветка нету?

– Где ж одолень-траву взять-то? – запричитала знахарка. – Зима на дворе.

– Сухой нету, бабаня?

– Не слыхала, чтоб русалкиным цветком плод выгоняли.

– Я сама людей врачую. И мама была лекаршей. Разбираюсь в травах. Порох пить не стану. Ищи русалкин цветок.

«Эка хварья заковыристая!» – мысленно выругалась знахарка, но всё-таки побежала домой за сушёной водяной лилией.

Пока её не было, Василий спросил Дениса:

– Тебя казаки-то не звали к ним записаться?

– Приглашали, но я пришёл к тебе.

– Верно поступил. Стрельцом служить выгодней, особливо под моим началом. Поблажек же ж больше, нежели у казаков. Нам даже ж хлебное вино варить дозволяется. К праздникам. А кто умеет, скажем, горшки лепить, тот может продавать их на торге и десятинный сбор не платить. Но я-то думаю, нам с тобой сподручней заняться мёдом: у мордвы брать и в Тонбов возить. Твоя жёнка ведь лопочет по-ихнему?