Шачт сёронь шачема!

Алтюжяшка сёра!

Ажияшка шужярь!

Шачт иможень шачема!

Шачеда лама пурхцт,

Лама верост,

Лама вазнят! [2]

Все гости подхватили песню и начали плясать, время от времени подбегая к столу, чтобы отхлебнуть позы и закусить куском свинины или солёным огурцом… Когда Варвара ненадолго прервалась, Денис шепнул ей:

– О чём вы с Инжаней просите этого Свиного бога?

– Чтоб у нас с тобой было много зерна, поросят, телят…

– На кой ляд они нам? Я ж кузнец, а ты – будущая волховка. Мне руда нужна, а не урожай.

– Тувонь-шкай руду не даёт. Ей другие деды ведают: Кшнинь-атя, Тол-атя…

И она вновь запела:

Тувонь-шкай! Тувонь-шкай!

Шачеда лама мацихть,

Лама сараст,

Лама уле ясяркт [3] !

И гости вновь закружились в плясках.

Вдруг в самый разгар танцев во двор ворвался Конь, начал гоняться за плясунами и лягать их ногами, обутыми в валенки. Девки, бабы и дети разбегались, чтобы уступить ему путь, а мужики пытались его поймать и усмирить. Удалось это лишь Тумаю. Он ловко ухватил жеребца под уздцы и стащил с него льняное покрывало, из-под которого выскочили ещё два зятя Офтая.

– Конь ненастоящий! – закричала Инжаня. – Конь ненастоящий!

– Это мы исправим, – веско сказал инь-атя.

И правда, скоро послышалось ржание, и родственники Офтая привели живых лошадей.

– Катаются все! – вновь заголосила оз-ава. – Кто не сможет залезть на жеребца, у того Кардонь-сяркха защекочет скотину. Коровы отощают, свиньи похудеют, овцы заболеют вертячкой. По коням!

На лошадях ездила вся деревня и в этот день, и на следующий. Затем празднества переместились в дом Тумая, потом в избу ещё одного Офтаева зятя … Так в песнях и танцах прошли все две недели, посвящённые Тувонь-шкаю.

Солнце уже показалось над кронами заречного леса, и закованная в заснеженный лёд речка словно бы одела праздничный панар, отделанный кумачовыми вставками и алой шерстяной вышивкой. Недалеко от застывшей в бездействии мельницы зияла свежая прорубь, возле которой отдыхал с пешнёй в руках Тумай.

На берегу мельничного омута стояли треноги с котлами, над которыми высоко-высоко поднимался искрящийся пар, как обычно и бывает во время морозного безветрия. Судачили люди, уставшие после двух недель праздника.

Ведь-ава захотела, чтобы в последний Свиной день все жители деревни собрались именно здесь. Об этом ещё накануне вечером им сказала Инжаня.

Инь-атя поднял руку и гаркнул, чтобы все притихли. Слово взяла оз-ава.

– Нам нужно выбрать Древо жизни. Кто им будет? – спросила она.

В ответ раздался согласный хор:

– Толга!

И правда, ни одна молодая женщина в Вирь-ате не подходила на эту роль лучше, чем она – высокая, статная, светлая, лучащаяся жизненной силой. К тому же, все догадывались, что очень скоро она станет оз-авой.

Заиграли волынки, дудки, скрипки-гарьзе и шавома, и Варвара встала посреди заснеженного луга. Скинув тулуп и оставшись в нарядном панаре, она медленно закружилась с берёзовыми вениками в руках. Денис уже видел похожий танец осенью на керемети, но только в исполнении Инжани. «Оз-ава уже научила Толгу этим магическим движениям», – с радостью отметил он.

Две дочери Офтая, тоже в одних панарах, подняли над головой Варвары изображение солнца – обруч, обтянутый жёлтой тканью. Повторяя змеистые движения тела будущей жрицы, они старались не отставать от неё, ходить по пятам, но так, чтоб ненароком не коснуться её.

Танец был недолгим. Когда он закончился, Варвара надела тулуп и, дрожа, начала жадно пить горячий отвар чаги. В середину двора вышла Инжаня.

– У Древа жизни есть изнанка, – сказала она. – Ведь оно же и Древо смерти. Нас ожидает тяжёлая и опасная работа. Мы начнём добывать руду, чтобы ковать оружие для всей деревни. Руды потребуется очень много. День за днём мы будем вырубать её из мёрзлого дна болота. Кто-то из нас может и утонуть, если где-то ил плохо промёрзнет. Чтобы этого не случилось, надо задобрить Ведь-аву. Жертву ей принесёт Толга.

– Да! Пусть она заколет в дар Ведь-аве двух лучших свиней, – закричали люди.

– Нет, – отрезала Инжаня. – Ведь-ава ждёт другую жертву. Толга выберет одного из нас.

Люди встали подковой, и вновь закружилась Варвара, но теперь уже её тягучий танец внушал людям не радость, а животный страх. Они замерли в молчании и оцепенении, ожидая, кого же из них она выберет. Инструменты теперь уже не играли, и тишину нарушал только треск горящих под котлами дров.

Неожиданно для себя Варвара поняла, что упивается ужасом, который сковывал лица людей. Она чувствовала пьянящую хватку своей власти и не спешила от неё избавляться. Она знала, кого выберет, но тянула время: кружась, медленно двигалась от одного односельчанина к другому, потом возвращалась назад…

Наконец, она приблизилась к Кафтасю и увидела, что на лбу парня, несмотря на мороз, блестели капельки пота. Он затаил дыхание, словно предчувствуя свою судьбу. «Боится!» – с ликованием подумала Варвара, вспомнив, как его сестра заталкивала ей в рот мокрый снег, как каменела от холода глотка и кружилась голова оттого, что нечем было дышать…

«Боится!» Она отошла от него и двинулась вдоль полукольца застывших людей. Кафтась облегчённо вздохнул и, увидев радость на его лице, Варвара вернулась к нему и махнула берёзовым веником.

– Его ждёт Ведь-ава, – тихо, но чётко произнесла она.

Сразу же двое крепких рослых парней взяли жертву под локотки.

– Его ждёт Ведь-ава, – повторила Варвара.

– Нееет! Это не воля Ведь-авы! Не слушайте Толгу! Она просто мстит моей сестре! – закричал брат Нуянзы.

– Сёлк кургцень! – громко и властно сказала Инжаня, приказывая ему замолчать. – Я одобряю выбор Толги. Этот человек хотел причинить вред нашей общине, а сейчас принесёт ей пользу.

Сразу же парни, державшие Кафтася под локотки, повели его к жертвеннику и положили на него. Офтай вытащил из-за пояса ритуальный нож и протянул его Варваре.

– Бери инь-ару кеель! – сказал он. – Восхвали Ведь-аву! Пропой ей гимн и принеси ей жертву.

Когда стихли волынки, скрипки, шавома и голос Варвары, она приблизилась к жертвеннику, нервно сжимая священный каменный нож. С каждым мгновением она всё сильнее дрожала от страха и волнения: всё-таки ей предстояло убить человека, пусть даже и врага, младшего брата ненавистной Нуянзы.

Варвара была так перепугана, что действовала безотчётно, словно лунатик. Именно в таком состоянии она взобралась на дерево, когда убегала от подручных Путилы Быкова. Сама не понимала тогда, как влезла тогда на дуб.

Вот и сейчас к ней вернулось сознание, лишь когда она увидела стекающую с жертвенника кровь, а затем, подняв глаза, встретилась с ласковым взглядом оз-авы.

– Умница, Толганя! – улыбнулась ей волховка. – У тебя всё изумительно вышло.

Варвара не ответила. На неё нашла оторопь после того, как она услышала рокот в толпе: «Чужачка! Ты ещё не оз-ава! Пуромкс тебя не избирал! Как ты посмела взять в руки инь-ару пеель?!..» Говорили так не все. От силы каждый пятый или шестой… но этого хватило, чтобы полностью выбить почву у неё из-под ног.

– Пандяда! Пандяда! [4] – закричала Инжаня, а затем заботливо спросила Варвару: – Толганя, тебе дурно? Поешь варёной свинины и солёных огурчиков, выпей отвар душицы с мёдом. Приди в себя.

– А где Кафтась? – растерянно спросила Варвара.

– В проруби уже. С этим тянуть нельзя, а то владычица воды озлится…

Как только Денис и Варвара вернулись домой и сели за стол, раздался настойчивый стук в дверь. Кузнец выглянул во двор. Возле дома столпились жители деревни. Одни держали мешочки с готовой снедью, другие – неощипанных гусей и кур, корзинки с яйцами…