– Экий чудной год! – вздохнул он. – Лето тянулось-тянулось-тянулось… а потом сразу морозы начались. Осени будто и не было…

И правда, накануне Михайлова дня[2] ветер принёс такую стужу, какая редко случается и в январе. Замёрзло снежное месиво на дорожках. Даже в валенках было боязно ходить: того гляди поскользнёшься.

Вернувшись в избу, Денис встал перед дальним углом, где в христианских домах висят иконы, и начал тихо шептать: «О Господень Архангел Михаиле, излей миро благостыни на раба твоего Дионисия и рабу твою Варвару…»

– Опять меня Варварой назвал! – недовольно пробурчала жена: она уже не спала, просто нежилась в кершпяле.

– Это христианская молитва, – строго ответил Денис. – Не Пёрышком же мне тебя в ней называть… Толганя.

– Кельме-ате сейчас нужно молиться, а не Архистратигу Михаилу, – бросила Варвара.

– Это ещё зачем?

– Озимые мороз бьёт. Деревня страдает. Надо Кельме-атю угостить, чтоб рожь не погибла. До завтрака кисель квасим.

– Кисель, – хмыкнул Денис. – У нас его варят к поминкам.

– Это у вас, у рузов… а мы им Кельме-атю кормим. Надо квасить, Денясь! Принеси воды. Ты ведь ходишь уже.

Денис вновь накинул тулуп, осторожно дошёл до колодца, всмотрелся в небо на востоке. Над гладью Челновой сияла Волчья звезда. Значит, вот-вот начнётся рассвет…

– Ну, что? – поинтересовалась Варвара, когда Денис вошёл в сени. – Не заболела опять нога?

Он поставил ведро рядом с дверью.

– Нет, но ходить боязно. Заледенел двор, запросто поскользнуться можно. Как же ты пойдёшь к Инжане?

– Сегодня к ней не идти, а завтра видно будет. Говоришь, зачем нужен кисель? Может, Кельме-атя снег опять дарит? Ходить легче, нежели по льду.

– Ты лучше стала говорить по-русски, Толганя! – подлизался к жене Денис.

– А ты не можешь по-мокшански. Лентяй! – ущучила его Варвара.

Она размешала в воде овсяную муку, бросила в него закваску и сухой измельчённый укроп.

– Ну вот! Внеси ведро в клеть, поставь возле печи. Завтра кисель варим. И мы едим, и Мороза кормим.

– А что у нас ныне на завтрак? – полюбопытствовал Денис.

– Калонь коршампяль.

– Из тех окуней, что Офтай позавчера принёс? Не надоела тебе рыбная похлёбка, голубка моя?

– Не коршампяль надоел. Варить надоело! – злобно буркнула Варвара.

– Как бы Инжане опять не пришлось нас мирить…

Инжаня оказалась легка на помине. Как только Денис и Варвара дохлебали остатки окунёвой ухи и начали убирать со стола, явилась нежданная гостья – раскрасневшаяся, в валенках и толстой овчиной шубе, с двумя небольшими прямоугольными свёртками в руках.

– Не ждали?– с порога сказала она. – С праздником, Денясь!

– Вот не думал, что волховка поздравит меня с Собором Архистратига Михаила…

– Что-то ты неприветливый. Опять с Толгой поссорился? Будь теперь с ней помягче. Она ж чреватая. Твоего ребёнка носит…

– Да мы и не ругались вовсе, – вмешалась в их разговор Варвара, которая протирала посуду пучком сухой крапивы.

– Вот и не ссорьтесь, – наставительно сказала Инжаня. – Я твоему мужу кое-что принесла.

Она вручила Денису первый свёрток.

– Ветхий завет? – спросил он.

– Нет, – таинственно ответила Инжаня.

– А что же?

– Посмотри…

Денис нетерпеливо развернул холщовую ткань и поразился увиденному.

– Икона? Ты ж уговариваешь меня отказаться от веры Христовой, и вдруг…

– Я ж тебя не принуждаю отказываться, – сказала Инжаня. – Ты сам должен разобраться, где истина. Молись пока своему Богу… а на этой иконке, видишь, и не Бог вовсе.

– Архангел Михаил… Ты ведь что-то о нём говорила Толге?

– Не я Толге, а отец Афанасий Мине, – поправила его Инжаня. – Архистратига не токмо среди рузов, но и среди мокшет почитают. В Тройцю не верят, а его любят. Благодарят, ведь он лишил Ведь-аву демонского облика.

– Ты сама веришь в это?

– Не верю, вестимо. Ты ж видел Вирь-аву. Помнишь, какая она ростом?

Дениса вспомнил спасшую его лесную русалку.

– Разный у неё рост. То она как человек, то как травинка, а то и как дерево…

– Вот и покумекай. Лесов в наших краях хватает, есть где поместиться громадине высотой с дерево. А вот ни больших рек, ни озёр глубоких у нас нету. Негде развернуться Ведь-аве в обличье чудища! В этом дело, а не в Архистратиге!

– Выходит, в больших озёрах Ведь-ава может и чудищем обернуться? – спросил Денис.

– Отчего ж нет? – усмехнулась Инжаня. – Но чего мы с тобой всё о ней да о ней гутарим? Сегодня не её день, а Михаила архангела. Бери икону. И Ветхий завет тоже возьми. Читай потихоньку, я не тороплю.

Инжаня положила на стол второй свёрток и посмотрела на просыпавшуюся овсяную муку, которую хозяйка дома ещё не успела стряхнуть в ведро.

– Вы, я погляжу, кисель делаете? – поинтересовалась Инжаня. – Хотите Кельме-атю задобрить?

– Перед твоим приходом начала готовить, – ответила Варвара. – Сегодня заквасила. Завтра варю, приправляю мёдом да на порог ставлю, а Денис в печку, – она строго посмотрела на мужа. – В самую глубь.

– И руками, без рогача! – добавила Инжаня. – Иначе Кельме-атя озлится.

– К чему мне в саже пачкаться? – недовольно спросил Денис. – Не верю я в вашего Мороза.

– Веришь не веришь, а влезть придётся. Ты же старше Толги, а в печку кисель всегда ставит старший в семье, – объяснила Инжаня. – Вся деревня завтра Кельме-атю будет угощать, ни одна семья не отлынет! Иначе стужа не ослабнет.

– Ну, и не ослабнет! – с вызовом усмехнулся Денис. – Тогда болота скорее промёрзнут. Руду раньше начнём добывать.

Варвара посмотрела на него с удивлением и раздражением.

– Хочешь, чтоб мороз побил озимую рожь?

– Вовсе нет! – ответил он. – Тоскую я по своему делу, кузня даже по ночам снится.

– Разве так можно, Денясь? – возмутилась Инжаня. – Права твоя жена. Рожь важнее и руды, и крицы. Пусть сначала больше снега выпадет. Тогда мороз не станет страшным озимым.

– Верно! – кивнула Варвара. – За схроном надо бы съездить, пока снег не повалит.

– Помню, вы говорили о схроне. Давно ты его сделала? – поинтересовалась Инжаня.

– В ночь перед Велень озкс. В норе варьдувы. Там две сабли, пищаль, ларец… Я сверху ветки и листья накидала. Хорошо заховала!

– Ценный схрон у Толги, – добавил Денис. – Сабли особенные. Таких нигде нет. Русский выков!

– Не слышала о таком, – хмыкнула Инжаня.

– Отец изобрёл. Хорошо сабелька рубит. Лучше польских!

– Что ж её за образец никто не взял? – язвительно спросила Инжаня. – Если сабля так хороша…

– Не бывает пророка в отечестве своём, – вздохнул Денис. – Привезём – посмотришь. Ежели разбираешься, оценишь. Может, я как раз такие и стану для вас ковать.

– Нору-то хоть найдёте? – спросила Инжаня. – Челнавский лес велик. Толганя, ты за пять недель место схрона не забыла?

– Найду! – уверенно ответила Варвара. – У меня глаз верный, да и память ни разу не подводила. Однако в ночь перед Велень озксом дождь был. Листья мокрые были, потом заледенели. Как камень стали. Пешнёй разбивать придётся.

– Разобью, силы хватит! – ответил ей Денис и перевёл взгляд на Инжаню. – Так даёшь сани с лошадью?

– Дам, – кивнула Инжаня. – И сани, и доброго жеребца. Токмо учти: в зимнем лесу зверь голодный. Волки могут напасть или кабаны. С лихими людьми, опять же, можно встретиться. Ты мужик крепкий. Может, и устоишь супротив двух ломцов. А если их будет трое? Пропадёте тогда и вы, и сани, и конь. Так что вдвоём вас не отпущу. С Тумаем поедете. Рогатины и пищали возьмёте. Ближе к Юрьеву дню[3] отправитесь, когда лёд на Жолняме окрепнет… А вот завтра покорми Кельме-атю, Толганя! Чтоб озимые не помёрзли.

Кисель Варвара сварила на следующее утро. Поставив миску с ним возле порога, прошептала заклинание:

Кельме-атя! Тят яка паксява.

Якак шуварга-нупоньге.

Аде ярхцама! Ярхцак, симок, анелятядязь.