– В Козлове даже беглых крепостных верстали в сыны боярские…

– Дк и в Тонбове такое случается, даже чаще. Токмо не кажному так везёт.

– Может, и тебя поверстают?

– Это как же ж? – ухмыльнулся Василий. – Храбростью тут ни хрена не добьёшься. Разве что хитростью. Сможешь пролезть в душу к Роману Фёдоровичу – глядишь, и похлопочет. Токмо я так не умею, да и ты едва ли сможешь.

– Кто ж знает… – пожал плечами Денис.

Варвара вновь брезгливо поглядела на мужа и насупилась. Инжаня немедленно подняла кружку.

– А я хочу выпить за будущую оз-аву, за Толгу! Денясь, ты ведь пошутил, правда?

– Вестимо, – кивнул он.

– Оз-ава? Кто такая? – полюбопытствовал Василий.

– Это я, – ответила Инжаня. – Служу не царю, как вы, а богам.

– Волховка ты, выходит?

– По-вашему, да. Готовлю Толгу себе на смену.

– Выходит, напрасно я звал сюда Дениса? – разочарованно вздохнул Поротая Ноздря.

– Выходит, зря звал, – кивнула Инжаня.

Ближе к полуночи Варвара отнесла Валгаю кружку пива и миску каши, чтобы тот перекусил, и быстро вернулась. Затем Василий взял в кабаке хлебного вина, и все просидели в харчевне всю ночь.

Отправились домой, когда начало светать. Утро было ясным и свежим, но после восхода солнца быстро потеплело. В пожухлой траве застрекотали кузнечики.

Правил лошадью по-прежнему Валгай. До устья Челновой путники ехали не останавливаясь. Лишь возле дома Шиндяя Инжаня спрыгнула с телеги и позвала хозяина. Обрадованный рыбак немедленно выскочил из дома.

– Зови к себе, – сказала она.

Шиндяй пригласил всех в избу, взял в сенях полведра сосновых шишек и пошёл ставить самовар.

– Ну вот, – умиротворённо вздохнула Инжаня. – Отдохнём здесь, и в путь.

– В путь? – удивилась Варвара. – Этот Шиндяй с тебя глаз не сводит. Влюблённо смотрит, нежно…

– Старый мой полюбовник! – ухмыльнулась Инжаня. – Как заезжала сюда, всегда у него оставалась на ночку.

– Неужто сейчас над ним не сжалишься, не подаришь ему часок-другой?

– Нет, Толга! – грустно ответила Инжаня и перешла на мокшанский. – Отлюбилась я. Скажи, часто ли у тебя бывают краски?

– Как у всех. Раз в месяц или немного чаще.

– А у меня кровь из пады идёт через день. Вот так, Толганя!

Варвара сочувственно посмотрела на волховку. «Скоро, скоро мне быть оз-авой!» – поняла она, но не обрадовалась этому, а испугалась. Теперь она поняла, почему Инжаня торопилась, готовя себе смену.

Вернулся Шиндяй с кипящим самоваром и водрузил его на стол, затем вынул из печи пшённые блины, а из шкафчика – лесной мёд.

– Угощайтесь, – сказал он и сел напротив Инжани. – Ну, как поторговали в Томбу? Удачно?

– Пакля непроданная осталась. Зато сидеть мягко.

– До Вирь-ати отсюда недалеко. Не отобьёте задницы. Возьму у вас остаток.

– Ты уж брал. Зачем тебе столько пакли?

– Тебе потрафить.

– С чего это? – кокетливо посмотрела на него Инжаня.

– Тряхнём стариной? Останешься на часок? – без экивоков спросил рыбак.

Она натянуто улыбнулась.

– Нет. Не обижайся, меня в Вирь-ате очень ждут.

– Паклю так и так возьму, – ответил ей Шиндяй. – Потому что люблю я тебя. Даёшь ты мне или нет, всё равно люблю…

Инжаня печально вздохнула, повернулась к Варваре и спросила по-русски:

– Что молчишь? Мы ведь ещё хотели посмотреть место, где добывают руду, а ты не напомнила даже…

Варвара и вправду забыла о руде: думала о недавнем разговоре между мужем и Василием.

– Считай, напомнила, – процедила она.

– Местечко тут есть выше по реке, – Инжаня показала рукой на Челновую. – Шямонь называется. Ржавка по-вашему. Ручьи там рыжие. Ещё есть Покаряв-озеро. Вода в нём бурая, как настой чаги.

– Поехали на Ржавку, – сказал Денис. – Посмотрим её.

– Разбираешься, – улыбнулась ему Инжаня.

До Шямони все ехали молча. Увидев впереди сфагновое болото, Инжаня спрыгнула с телеги и повела Дениса к маленькому лесному ручейку с рыжим дном.

– Таких родников здесь четыре, – сказала она. – Все ручьи ржавые и все в одно болото текут. В нём никто ещё руду не добывал. Много накопаем.

Денис наклонился над ручьём и зачерпнул воду.

– Прозрачная!

– Чистая, – согласилась Инжаня. – Но постоит немножко, и станет мутной. Потом рыжие хлопья в ней поплывут.

Денис срубил молодое деревце, сделал из него заострённый кол и начал прощупывать дно там, где в болото впадал ручей.

– Чую руду, – сказал он.

Затем поковырялся в иле Ржавки, вытащил кусок бурого железняка, обмыл в ручье и хорошенько рассмотрел, даже на язык попробовал.

– Добрая руда, – заключил он. – Здесь и будем её добывать.

Инжаня кивнула, толкнула его плечом и тихо спросила:

– Ты ведь не станешь записываться в стрельцы? Не увезёшь Толгу в Томбу?

– Не увезу. Не хочу квелить её душу, – грустно ответил он.

– Поклянись.

– Я люблю Толгу. Это крепче любых клятв.

– Добро. Поверю тебе, – ответила Инжаня.

Домой все вернулись затемно. Денис хотел было поцеловать жену, но та отвернулась от него.

– Не для тебя моё тело. Не для тебя мои потть. Не для тебя моя пада.

– В чём дело-то? Калину давишь?

– Нет, не краски пошли, – отрезала она и с презрением посмотрела на мужа.

– Такая баба охочая, и вдруг от мужа нос воротишь. Неужто с Валгаем снюхалась, когда к нему за воском бегала?

– Не снюхалась. Это ты предать меня хочешь. Бросить думаешь. В служилые записаться. Василий звал тебя в стрельцы, а ты что ему сказал? «Когда оклемаюсь». Лучше б ты с девкой какой загулял. Скорей бы простила.

– Снимай панар! Не кочевряжься! – вспылил Денис и ударил жену по щеке.

– А обещал, что бить не будешь… – бросила ему Варвара и убежала в дальний угол избы. Там она села на корточки, заплакала и долго повторяла как заведённая: «Не для тебя моё тело!»

Денис молча смотрел на неё: «Побить, не побить? Да нет, не надо. Правда ведь, виноват я перед ней». Он начал корить себя за неосторожный разговор в Тамбове, однако гордыня не позволяла ему попросить прощения.

Лучина уже почти догорела в светце, когда Денис всё-таки выдавил из себя:

– Толга, прости! Вовсе не настропалился я к Боборыкину. Никогда тебя не оставлю…

Варвара недоверчиво посмотрела на него и процедила сквозь зубы: «Не для тебя моё тело!» Затем она легла на лавку и укрылась тулупом. Денис не решился подойти к ней…

Глава 23. Нападение у заснеженной калины

За год работы у Быкова Варвара запомнила все православные праздники. И вот теперь, в день Евфимия Осеннего, она поднялась затемно, вышла во двор и стала пытливо всматриваться в рассветное небо.

Последнюю неделю погода была пасмурной и холодной. Несподручно Варваре было по утрам ходить к Инжане, а после обеда возвращаться в свою избу. Онучи намокали в сырой траве, приходилось брать с собой запасные. Вроде и невелик труд поменять их и высушить, но всё равно жалко было тратить время.

Варвара уже начала забывать о Нуянзе, которая за всю неделю ей ни разу не встретилась. Видно, даже больной на голову женщине не хотелось в ненастье выходить из дому и мокнуть под моросью, поджидая ненавистную певунью.

Накануне праздника неожиданно распогодилось. Небо над восходящим солнцем было без единого облачка, и это давало надежду на второе бабье лето. Хорошо было бы погулять с выздоравливающим Денисом по деревенским дорожкам, если бы в их семью вернулся мир. Однако Варвара так и не смогла простить Дениса. Кормила, конечно, его, но по ночам к себе не подпускала. Спала по-прежнему на лавке, тогда как он – на низких полатях в кершпяле.

На Казанскую Пречистую[1] солнечные дни закончились. Ночью на селение внезапно навалилась вьюга. Поднялся ветер, и тяжёлый влажный снег задавил ещё живую траву. На былинках обледенели насекомые, которые не успели спрятаться под опавшие листья. От внезапно нагрянувшего холода заскулили псы во дворах, заблеяли козы и загоготали гуси. Из замерзающего леса прибежали в заснеженных шушпанах молодые пары, которые тёплым вечером решили уединиться подальше от тесноты своих изб.