– Я убедила мужа. Он согласен здесь остаться.

– Ну, вот и чудно! Ложись в кершпяле. Отогреваться на печке сегодня буду я. Промёрз под ливнем!

Варвара долго не могла уснуть. Жёстко и холодно было лежать на низких нарах. Она слышала, как в полночь начался сильный ветер, почти ураган, и боялась, что он вот-вот сдует соломенную крышу.

Когда ветер стих, Варвара встала и выглянула во двор. Подняла глаза. Небо было таким чистым, какое редко бывает даже зимой. На фоне его угольной черноты мерцали звёзды и Каргонь Ки. Почему назвали Дорогой журавлей эту туманную полосу, как очелье опоясывающую небо? Варвара в ясные ночи любила в неё всматриваться, стараясь различить птиц. Однако ей никогда не удавалось разглядеть там ни одного журавля. Не получилось и сейчас.

Тогда она нашла на небе ковш Карьхкя тяште, жилище Вышнего бога, воздела к нему руки и пропела: «Оцю Шкай, Вярде Шкай!» Варваре было за что его благодарить.

Как же ладно у неё всё сложилось! Теперь и ей будет хорошо, и Денису, и Ведь-аве, и всей деревне, и даже тому человеку, которого принесут в жертву. Он ведь не просто умрёт. Сама Дева воды примет его плоть в своё чрево. Не черви и не звери его съедят, а богиня!

«Интересно, как Ведь-ава будет им лакомиться? – задумалась Варвара. – В кого она превратится, чтоб сожрать этого Пулукша? В сома? В громадного водяного червя? Кто знает… Лучше не думать об этом… Какая же ночь ясная! Оцю Шкай, Вярде Шкай! Спасибо тебе!»

Она тихо, стараясь не разбудить мужа и Офтая, запела Оз-мору. Знала, что нельзя это делать не на керемети, но ей так хотелось!

Да, всем теперь будет хорошо, но особенно ей, Толге. Не взбрыкнул бы только Денис!

----

[1] Слово офта означает «медведь». Имя Инжаня переводится как «маленький жучок».

Глава 15. Жертвенный омут

Затемно ко двору Офтая подошла подвода, куда погрузили покрытые копотью котлы для варки жертвенных яств, треноги, потемневшие дубовые бочки со священным пивом. Взяли и корцы, которые инь-атя хранил у себя во дворе, в полуземлянке. На другую повозку посадили деда и невыспавшуюся Варвару, и лошадёнка потащила их по колдобистой дороге к Пишляю, притоку Челновой.

Телега быстро доехала до водяной мельницы, возле которой переминались с ноги на ногу жители деревни. Не все: кто-то ещё был в пути.

Утро было безветренным. Солнце поднималось за перистыми облаками, окрасив их в зловеще-алый цвет. Они отражались в воде мельничного омута, и Варваре показалось, что под её гладью горел адский огонь. Запах душицы и лесного мёда растекался от бочек со шкаень пуре. Котлы для жертвенной каши уже были подвешены к треногам. Три повара наполняли их речной водой и укладывали под них колотые дрова.

Вскоре на берегу собрались все взрослые жители деревни. Они встали лицом на запад, полукругом. В его центр вышли уважаемые старики, а затем из-за ветхой ивы показались инь-атя и оз-ава.

– Чую: чёрные времена настают, – громко и нарочито медленно произнёс Офтай. – В Пишляе течение ослабло. Судака мало стало и леща, а летом мельница забарахлила. Мало того, вчера дождь прогнал нас с керемети. Здесь капельки не упало, а там ливень хлестал. Инжаня простудилась. Не сможет сегодня петь гимны богам. Не случайно всё это!

Инжаня, подтверждая его слова, обхватила пальцами горло и издала глухое рычание.

– Почему же так всё получилось? – продолжил Офтай. – Злится на нас Ведь-ава! Жертву ждёт!

– Долго ли барашков сюда привести? – раздались возгласы. – Чёрного и белого, как обычно.

– Мы жертвовали ей барашков этим летом, – сипло возразила волховка. – И что толку? Нет, не нужны они Ведь-аве! Дева воды по человечине стосковалась.

Инжаня замолчала. Её взгляд медленно скользил от одного односельчанина к другому. Люди остолбенели от страха. Каждый боялся, что выбор падёт на него. Тишину нарушали лишь шум воды, которая прорывалась через прогалину в плотине, и скрип мельничного колеса…

Оз-ава неразборчиво забормотала и начала медленно кружиться перед вытянувшимися по струнке людьми, временами останавливаясь. В конце концов, она указала пальцем на молодого мужчину. Он рванулся и хотел дать стрекача, но его тут же поймали стоящие рядом парни.

– Пулукш в этом году четырежды преступил наши обычаи, – прохрипела Инжаня. – Правда ведь?

– Инжаня никогда не ошибается, – подтвердил её слова Офтай. – Пулукш по весне бил острогой щук в верховьях Пишляя. Во время нереста! Знал, что Ведь-ава это запрещает, но всё равно бил. Мало того, сварив уху, он не бросил в реку рыбьи кости, как требует обычай. Мы тогда его простили. Надеялись, одумается. Однако летом он убил лосёнка, а вначале осени срубил рябину – наше священное дерево. Этим он сильно прогневал уже Вирь-аву, но ему опять всё сошло с рук. На днях же Пулукш бил уток у истока Пишляя. На этот раз Ведь-ава уже не выдержала. Рассвирепела, наслала ливень во время Велень озкса. Так умилостивим же Деву воды! Воспоём ей хвалу!

– Инжаня охрипла, – раздались голоса. – Кто сегодня будет петь гимн?

– Толга, иди сюда! – крикнул инь-атя.

Варвара робко вышла из людского полукольца и подбежала к Офтаю.

– Вот! – он указал на неё. – Хвалу Ведь-аве вознесёт Толга.

– С какой стати?! – закричали люди. – Она чужачка! Ты хочешь включить её в нашу общину? Но разве ей можно доверять? Не расскажет ли она рузам о нашей деревне?

– Знаю её с пелёнок, – возразил Офтай. – Она – дочь покойной оз-авы из Лайме. Я не раз гостил в доме её матери и наслаждался пением Толги. Потом она была замужем за не любимым ею и не любящим её мужчиной, однако ни разу ему не изменила. Она не из тех, кто может предать. Ручаюсь за неё.

– А как же её муж? – послышались возгласы. – Он православный. Мы должны принести его в жертву вместе с Пулукшем. Ведь-ава этому обрадуется.

– Не обрадуется! – прохрипела Инжаня. – Все мы знаем о дружбе богини леса и богини воды. Вирь-ава вчера перебила погоню за мужем Толги, а затем напоила его своим молоком. Она это сделала ради нас. Он кузнец. Наши керети[1] не раз натыкались на камень, а серпы гнулись или ломались. Так будет и впредь. Кто будет чинить наш инвентарь? Старого мастера с нами больше нет. Его унёс в Тона ши чёрный недуг, и он не успел передать навыки подмастерью. Мы молили богов, чтобы они послали нам умелого кузнеца, и Вирь-ава вняла нашим мольбам. Она спасла Дениса для нас, а вы хотите принести его в жертву. Разве это разумно?

– Денясь умеет не только чинить инвентарь, – поддержал Инжаню Офтай. – Он оружейник. Он воплотит нашу мечту.

Услышав эти слова, люди притихли, и та просипела:

– Муж Толги некрепок в своей вере. Истинному православному никогда не явится Вирь-ава и не спасёт его. Истинный православный никогда не поцелует Вирь-аву и не станет пить её молоко. Истинный православный никогда не поклонится Тума-шкаю, не погрузит голову в священное чрево Эчке тума. Денясь прошёл моё испытание. Со временем он снимет крест и примет наших богов.

– Разве только в вере дело? – послышался женский голос. – Он из рузов. Вдруг он завтра убежит к ним и расскажет о нашей деревне? Они придут сюда, обложат нас податями и крестят, запретят нам молиться на керемети… а то и вообще закрепостят, отдадут помещику или, того хуже, монастырю. Дениса нужно принести в жертву, а Толгу прогнать!

Инь-атя заорал: «Сёлк кургцень, Нуянза!» («Закрой рот, Нуянза!) – и тут же произнёс ровным голосом:

– Не сегодня-завтра нас всё равно найдут. Оружейник нам поможет к этому подготовиться. Он изготовит и топоры, и перья для рогатин, и сабли, и пищали. Мы сможем отбиваться от врагов, сами себя защищать. Никому не будем платить ни ясак, ни подати. Денис – это дар Вирь-авы.