Затем, после осмотра объекта Рик, не спрашивая, куда ехать, отвозит маму домой. Мне интересно: надо же, помнит, где она живет, вообще – знал.

Позднее мама заявит мне:

«А он на Брэда Питта похож».

«На кого?»

«Да ладно тебе. Засранка».

Я это скажу специально – подразнить ее, мол, актер еще допотопных времен, я таких не помню, хотя, вообще-то, помню, конечно. А когда мама покажет мне фото этого самого Брэда Питта в молодости, скажу с уверенностью:

«Да ну. Этот какой-то придурковатый, смазливый красавчик. Не мужественный вообще».

«А по-моему, похож» — с еще большей уверенностью произнесет мама.

Сейчас, когда мамы больше нет с нами в машине, Рик, будто «проснувшись» после стенд-бая, мягко обхватывает мою коленку и лезет вверх по ноге – под пальто, где обнаруживает радость от того, что я сегодня оделась в вязаное шерстяное платье, коротенькое, под сапоги.

Под платьем он спрашивает у моих колготок, пролезая под ними в трусики:

— Ну че, как прошло?..

— Нормально, — отвечаю лаконично.

Чувствую, что только что обронила давешнюю веселость.

— Поставила?

— Не. Посмотрим, — говорю. – Поставлю, может.

Сама же отчего-то понимаю, что не поставлю ни за что. Чтобы не быть козой, максимум, все-таки перейду на таблетки.

Все, думаю с нахлынувшей откуда-то грустью, кирдык зиме.

Все чаще солнце, все чаще теплеет, чтобы, правда, потом похолодать опять. Все ветренее.

Все вопит о том, что зима прошла. Скидайте пальто, пуховики. Выковыривайте легкие куртки. Марш – в спортзал. Или на улицу – бегать. У нас в Берлине любят бегать. Марш – назначайте начало строительства, теперь вам разрешили. Не знаю, как там у них с Карре-Ост, пока вроде тихо, но ждать, по-моему, недолго – «зеленую» мэра свергнет на весенних выборах преемник – «черный», консерватор и прагматик, не зацикленный на экологии.

Да, оказывается, зима прошла. Совсем недавно, только что. Проснулись – а ее и нету.

Еще оказывается, зима, прошедшая недавно, была на редкость снежной. Снег ведь все преображает. Прячет кое-что. Недаром говорят про весеннее обострение – как тут не обостряться, если потеплеть-то толком не потеплело и черт его вообще знает, когда потеплеет. Зато снега уже не жди. Скинешь зимний прикид – ан нет, ветрюган этот пронизывает насквозь – чем тебе не гриппозная ломота, при которой морозит, как будто оголилась зря.

Короче, я и не заметила, как с вершин Олимпа меня сдуло потихоньку. Девчонки мне, конечно, предрекали, а сами, небось, тайком недоумевали, когда же это меня угораздит, когда пройдет новая-старая влюбленная обдолбанность моим любовником, когда меня перестанет колбасить в скрутках от наших с ним по-новому жарких объятий, а в промежутках между ними я перестану говорить, передвигаться и вести себя, как буйнопомешанная. А вдруг это на годы?..

Но нет, конечно. Снежок, как говорится, утек, пришел противный мартовский ветер.

Вряд ли одно с другим связано, но мое отмалчивание и в итоге фактический отказ ставить спираль совпадает со спадом некой запретно-дикой романтичности, некоторое время витавшей в наших недо-отношениях.

Правда, на седьмое мне приходит на рабочий ссылка на некий подарок, который мне предлагается «развернуть» авансом за восьмое (которое здесь не отмечают). Приходит от «анонимного» отправителя. По-видимому, отправителю известно не только, что восьмое только в Берлине, одном на всю страну, является праздником и выходным днем, но он, кроме того, прекрасно в курсе, в честь чего оно вообще.

Я по первой принимаю все за спам, хорошо хоть своевременно упоминаю об этом Рози, прежде чем донести до внимания сисадмина: удаляй, мол. Рози чуть не набрасывается на меня с кулаками, мол, попробуй только не открой. Я рискую, но несколько расхолаживаюсь, когда ссылка сулит мне QR-код, при помощи которого на некой почтово-упаковочной станции можно открыть некую дверку некого ящичка. Надеюсь, не забуду, выберусь съездить на ту станцию.

Но в общем и целом – работа ли сильнее стала заедать, а может, эта будоражащая некогда запретность – приедаться, затираться. Теперь наши встречи мало чем отличаются от того нашего с ним времени, предшествовавшего моим отлучкам и его случайной откачке у Нины. Только, похоже, откачки у него теперь со мной. Мне похрену. От перемены мест слагаемых сумма не меняется.

Видимо, внешне я успокоилась, потому что Рози какое-то время больше не пристает. Может, дает себя провести и думает даже, что, мы с ним вновь кинули друг друга.

Но Каро провести сложно.

— Твоя проблема в том, Кати, что ты лжешь. Ты лжешь другим, но, что всего хуже, лжешь самой себе. Ты толкнула его в объятия другой. Ты посмеивалась над ней – о, безусловно, она тебе в подметки не годится, — да и над ним тоже. Но потом увидела их вдвоем... Как же все-таки это было больно. Неизмеримо больно. И ты ширялась этой болью до потемнения в глазах, до слепоты, как под садо-мазо. Ты накачалась ей как следует. Поверь, я знаю, как... накачиваются... Тебе срочно требовалась разрядка. Тогда-то ты снова встретила его. Ты прекрасно видела, что с ним творится то же самое. Но раз он страдает без тебя, зачем тогда ушел? Хотел попробовать другую – попробовал? Проучить тебя хотел – проучил?.. Мне кажется, ты дала себя втянуть непонятно во что и незаметно как. И теперь даже пикнуть боишься.

— Я ничего не боюсь.

— Ладно. А вот скажи: тебе Нину совсем не жалко?

— Чего мне ее жалеть? – спрашиваю прямо и настолько спокойно, что Каро даже ответить на это нечего.

Она прикусывает язык, а я смекаю, что они с Ниной, по-видимому, прошли этап «блогерша – подписчица» и теперь между ними завязалась самая что ни на есть бабская дружба. Даже если и так, меня это не останавливает и не мешает все так же спокойно и в меру откровенно рассказывать ей о встречах с официальным бойфрендом Нины. Моим любовником.

***

Будто в благодарность за «школу» Рик все-таки заарканивает меня «к себе». Новая схема – официально все его проекты числятся за Аквариусом – кажется ему как нельзя более удачной.

Но то ли насчет размеров своих «делишек» Рик бессовестно врал, то ли скромно приуменьшал просто, то ли тем временем сдал мелочевку и все подчистил, а вот из «больших», оказывается, сдал не всё. К моему особому неудовольствию «не всем» в первую очередь оказывается некогда-бордель «Курфюрстен-25–7», то самое, которое нынче, правда, уже без пяти минут общежитие. Что-то подсказывает мне, что Курфюрстен – это лишь верхушка айсберга.

Но черт тянет меня за язык: «придумываю» ему новый проект – упоминаю панковскую сигаретную фабрику в стиле «модерн», ту самую, которую, сколько себя помню, зову про себя «карточный домик».

Рик загорается, как одна из его сигарет от одной из его зажигалок и, недолго думая, тащит меня на объект.

Темнеет, но Рик успевает все разглядеть и хорошенько воодушевиться. Я не могла не заметить: в делах он проявляет не меньше страсти, чем в сексе.

Уже темно, но мы еще долго торчим на объекте. Прижав меня к себе левой, судорожно затягиваясь правой, Рик проводит со мной «брэйнсторминг»: кто владелец?.. Город, говорю, выкупил через приватизированную городскую компанию у частного инвестора. Под что перестраивать?.. Под социальное жилье, желательно – с детским садиком и спортивным центром для подростков, говорю, тогда сенат ни за что не откажет.

— Ни за что, — соглашается он, хищно-собственнически глядя на меня.

Карточный домик. А я смеюсь над тем, как это знаменательно – именно он собирается перестраивать сигаретную фабрику в нечто такое, что богоугоднее уж, кажется, некуда. Он бы и детскую больницу там поставил, не будь это специализированно слишком.

Затем мы с ним на словах набрасываем приблизительную схему проекта «сигаретная фабрика», как нам пока проще его называть. Карточный домик – это я больше сама с собой наедине, а для строительного проекта название, конечно, неподходящее.