— Ты не рассказывала, — замечает Рози.
— Нечего рассказывать – сто лет назад было. И по отношению к ней, скорее, не было.
— Она, между прочим, говорила мне, мол, когда-то ты встала у нее на пути, но тот твой поступок не имеет ко всему этому никакого отношения.
— «Поступок»! Сама себе не врет пусть, — сержусь я. – И пусть не думает, что тебе врать может.
Рози снова смотрит на меня с сожалением:
— И спросить боюсь... ты его все-таки...
— ...и правильно, не спрашивай. Все проходит. И все пройдет.
— А теперь тебе как?
— А теперь мне никак.
— Я не про похмельный синдром.
— Я тоже. Слушай, мне реально ничего не надо, — говорю вдруг с неожиданной для самой себя решительной серьезностью. – Ничего и никого.
— Конфет... да это... печально очень...
— А как я до него жила? – осведомляюсь.
— Ты у меня спроси, мне со стороны видней было. Такое слабонервным не показывают.
Тогда я поясняю – для нее ли, для себя ли самой:
— Так, как с ним, уже не будет. А с ним я не могу.
Рози, кажется, не в силах вынести сокрушающего удара этой горестной «истины». Выражение лица у нее такое, будто она вот-вот разревется и полезет меня жалеть.
Она тихо спрашивает:
— Не жалеешь, что...
— ...не прогнулась под него? Не-а. Он бы тогда со мной совсем по-другому стал.
— Как с ней?
— Черт его знает. Да ладно, хватит о нем. И обо всем. Жизнь не только из этого состоит, — ободрительно улыбаюсь ей – или себе.
Нам пора.
— Девчонки, заняты? – догоняют нас в дверях. – Any plans for today’s Sunday?
Перед нами, щеголяя утомительно-показным «инглишем», формируется один из соседней красноглазой троицы, видимо, самый борзый – или «приспиченный» самый. Планы на сегодня-воскресенье, ага.
— А как же, — презрительно прищуривается на него Рози. – Отдохнуть от вчерашнего.
Внимание вниманием, но, когда ее клеят в такой вот тупой, ультимативно-наглой форме – этого она очень не любит.
— Так мы ж как раз об этом. Пошли отдохнем?
— Не, ребят, вы – не об этом, — сухо, но пока не стервозно замечаю я – Рози не обязана отфутболивать их в одиночку.
— А ты че сердитая такая? – перекатывается он на меня. – Че залупаешься?
Так, теперь грубо-тупой подкат перешел в еще более грубо-тупой наезд.
— Слышь, эта сука на «вчерашнем» не нагулялась, — вполоборота пиздит он своим.
Этот гад не просто цепляется к словам Рози, а намекает, что и сам вчера «там» был?..
— Так надо не с девочками, а с мальчиками, потому что, — включается второй из «троицы».
Так и есть.
— Нихуясе выебывается... и другую с толку сбивает...
— Слышь, а давай этим шлюхам ориентацию поменяем, — нарочито громко предлагает третий.
– Прикинь, они там не распечатанные, мож...
— Эта залупа точно – нет...
— Девки, давай мы вас женщинами сделаем...
— Га-а-а, бляди-целки...
Твою мать, как не заметила, что они все еще в жопу пьяные, как не заметила?.. «До сих» гуляли – и безрезультатно... От того, что никого не нагуляли, а на «платное» тратиться не хотелось, сейчас злые и неудовлетворенные, наезжают для виду больше, для слуху. Чтоб максимально гнусно обругать перед другими посетителями, грязью облить... Будто правда за путан принимают... Знают, что никто не заступится, свиньи... Кажется, ничто так не злит пьяных мужиков, как облом от девушек легкого поведения или девушек с виду «ебательных», но нетрадиционной ориентации или девушек и-то-и-другое. Твою мать, Берлин, а я-то думала, что нет в тебе места такому – зря думала... И откуда взялись в нашем любимом, уютном кафе такие отморозки?..
Прежде чем успеваю задать себе эту тучу вопросов, тем паче – сама себе на них ответить, двое из троицы вдруг в буквальном смысле виснут в воздухе, и их под их же маты за шкиряк выдворяет на улицу сам хозяин-бариста, а третьего – какой-то его не то официант, не то шифровавшийся секьюрити.
Продемонстрировав, что значительно здоровее этих говнюков и брутальные физразборки для них – не то, что «бранч», а завтрак-обед-ужин, мужики обещают им, что «ментура в пути, бля», «у меня там знакомых дохуя, ты сюда не суйся», «узнаю, что еще до девушек доебывался – урою... твои яйца схаваешь».
Безусловно, у наших защитников сразу несколько козырей: одни уже татухи на их широченных руках – это ж визитки какой-нибудь там группировки?.. Они ж сами, как пить дать – из какой-нибудь балканской мафии? Может, гопники-обидчики вообще приняли их, как минимум, за наших сутенеров. А с сутенерами даже ушлепки похрабрее – и те не связываются.
Они уходят, но до меня, увы, доносится, как самый борзый из них говорит другим, что мол, «эту залупу повыше» — меня, то есть – знает, так как его «брательник младший у ее мамаши учился раньше... га-а-а... мать – училка, дочь – проститутка».
Меня все еще очень неприятно трусит.
Рози переполняют эмоции совсем иного характера, и она чуть ли не бросается на шею к хозяину-баристе:
— Спасибо, Сорин.
— Не вопрос, милая, — говорит тот ласково, и недавняя свирепость моментально сменяется неподдельной скромностью большого, сильного, матерого, но в общем-то добродушного мужчины. Настоящего мужчины, замечаю про себя.
– Первый раз их тут вижу, — сетует он. – И последний. Мне так приятно, что ты знаешь, как меня зовут. Рози. Ты не из Букурешти сама?
— Из Констанцы. А мне как приятно. А это...
— ...Кати, — представляюсь я, а свою благодарность, для него, возможно, не столь важную, как ее благодарность, выражаю словами: – Мне тоже очень, очень приятно.
***
Глоссарик
выписываюсь из реестра – подразумевается государственный коммерческий реестр, в котором ведутся записи о руководящих лицах предприятий
Авиация (англ. Aviation) — алкогольный коктейль на основе джина, вишнёвого ликёра мараскино, фиалкового ликёра Crème de Violette и лимонного сока
Москау мьюл (англ. Moscow Mule) – Московский Мул или упрямец, коктейль на основе водки, имбирного пива и лайма, который подают в медной кружке
Букурешти – Бухарест
Констанца – имеется в виду румынский город, крупнейший морской порт Румынии на Черном Море
Конец третьей части
