А Сергей-то, твой отец, так уж полюбил её, жить без неё не мог, и ведь уговорил он её, уже беременную, с животом, выйти за него замуж, по-настоящему. Выходит, тоже она его полюбила. Ты родилась, и он тебя удочерил сразу, все документы сделал официально. Надо было бежать им сразу, уезжать, а у Донки вся родня там жила, и она их боялась оставить.

А когда тебе год был, тот бывший муж, изувер, вернулся, подкараулил Донку и задушил, и сам рядом вздёрнулся. Как Сергей с ума не сошёл! Сестра говорила, все думали, руки на себя наложит, а он тебя забрал и уехал. И тут уже потом с Верой сошёлся. У Веры дочка была, Дашка, а у него ты. И вот остальные шестеро общие у них. Вот такие дела, внучка! Жизнь — штука жестокая.

— Спасибо, тёть Фая. Я папе не расскажу про тебя, не бойся. Пора мне, — Милана поднялась. Голова кружилась.

— Побледнела ты, внучка! Крепись! Хороший отец у тебя, как родную тебя вырастил.

— Да, — Милана направилась к выходу. — Спасибо. До свидания!

— Денег- то хоть немного дам? Помогла ты мне, внучка!

— Нет, тёть Фая, не надо.

Милана выскочила за ворота в ещё сырые сумерки начала мая и побежала к полям.

Потом передумала, свернула к речке. Она бежала так, что не видела и не слышала ничего вокруг. А в голове стучала только одна мысль: она одна, она сирота, у неё нет никого! Никого по крови: ни родителей, ни братьев, ни сестёр! Есть где-то цыганская далёкая родня, видимо, но она их знать не знает, и они отреклись от её матери, даже не хоронили её, так сказала тётя Фая!

Ей впервые тошно было жить. Была одна мечта — не чувствовать эту боль. Она металась по берегу в поисках большого камня, когда кто-то схватил её за плечи сильными руками. Перед ней стоял отец и тряс её, приводя в чувства.

— Так и знал, что карга старая рано или поздно свой язык распустит! — прорычал он. — На чужой роток не накинешь платок, слухи давно ходят! А ведь их обеих предупреждал тогда, чтобы молчали, когда её родственницу чёрт принёс! Обещали молчать, да видимо, старость себя знать даёт. И знает, что я всё равно ничего ей сделать не смогу за её болтовню.

— Ааааа! — отчаянно воскликнула Милана. — Ты, значит, добродетель мой! Добродетель выискался! Уйди!

— Не добродетель, а отец! — встряхнул он её. — Или я плохим отцом тебе был? Любил тебя меньше, чем других детей?

Он смотрел ей прямо в глаза. Милана начала приходить в себя. А ведь он прав! Он всегда был её папой. Вот мать была холодновата, и понятно теперь, почему! Но не всякая женщина бы вообще взяла на себя ответственность за чужого ребёнка, да ещё с такой историей! А мать взяла. И молчала всегда, словом не попрекнула.

Милана обмякла, разрыдалась, уткнувшись в плечо отца.

— Папа! Ты самый лучший, папочка мой!

— Ну-ну, — он гладил её по голове. — Ради тебя и жив остался. Ты же вылитая Донка, одно лицо. Смотрю на тебя, и легче мне, сердце радуется. Ты такая добрая выросла, красивая, умная, бойкая!

— Расскажешь мне о моей родной маме?

— Расскажу. Очень хочется поговорить о ней, вспомнить, а с кем?

Они вернулись домой, и до утра просидели на кухне, проговорили. Весь дом спал.

— Поклянись мне, что никогда больше так духом не упадёшь, как сегодня, дочка! Не замыслишь такого! Я ведь видел, как ты камень искала! Каждый раз следил, когда ты к тёте Фае ходила, всё боялся, что расскажет, а ведь не запретишь тебе ходить, подрабатывать, дело молодое, своя копеечка в кармане нужна. А у меня с домом-то нет возможности всем карманные деньги обеспечить…

— Ну и что? Всё и так хорошо! Зато дом свой. Клянусь, папочка, никогда я духом не упаду! Зря что ли бог меня в твои руки отдал? А на тётю Фаю не сердись, не она начала, я сама попросила, мне девчонки сказали.

Отец тяжело вздохнул и опять прижал её голову к своему плечу.

Спустя 10 лет

Опять был май, на этот раз уже цветущий, благоухающий, прекрасный.

Милана сидела в гостиной, стиснув в руке носовой платок. Где-то рядом, за стенкой, уходил её отец. Он говорил со всеми по очереди, и вот сейчас позвал мать. Её, Милану, так и не звал до сих пор, она одна пока не заходила. И очень переживала, опасалась, что не успеет.

Отец «сгорел» за несколько месяцев, и доктор, которая навещала его на дому в последние недели, сказала как-то, что он будто и не боролся, не цеплялся за жизнь.

Они были готовы. Они все уже были готовы. Приехали Дашка с мужем Олегом, уже поселились в доме. После свадьбы они два года жили у родителей Олега в соседнем городке.

Все почти всё время молчали или говорили вполголоса, шторы были приспущены.

Мать вышла наконец. Милана выжидательно уставилась на неё, и та кивнула ей на двери, пригласила войти к отцу.

Милана опустилась на колени у изголовья кровати, взяла холодную безжизненную руку отца, почти прозрачную, прижалась к ней щекой.

— Ну вот и всё, красавица моя, соловушка, отправляюсь к Донке. Наконец мы с ней вместе будем. Думаю, я всё же заслужил место в раю, где она меня ждёт, — отец говорил тихо и мечтательно, и даже улыбался сухими губами.

Милана всегда хорошо пела (папа говорил — как её мать), и любимая песня была «привезена» из детских лагерей, где ребята, как дети из многодетной семьи, проводили каждое лето. Песня называлась «Соловушка», вот отец так Милану и прозвал.

— Дом для вас построил, детей вырастил, деревьев целый сад посадил. Тебя вырастил, воспитал, есть, чем гордиться! Выполнил свою задачу. Юре пятнадцать ещё, да Женьке семнадцать. Но Женька скоро в армию, а Юру поднимете общими силами. Вот и Дашка с Олегом приехали, да и Вадим давно взрослый, самостоятельный. Ванька из армии пришёл. Ольга работает.

Отдельно теперь жила только Маша, она почти окончила институт, жила с молодым человеком.

Милана, не в силах говорить, поцеловала руку отца.

— Спасибо тебе за всё, ты лучший в мире папа! — всё-таки сказала она сквозь душащие её слёзы.

— Помнишь, ты мне клялась? Ради памяти обо мне, дочка! Не забывай.

— Помню, папочка, не беспокойся! Мне не шестнадцать уже, меня фиг кто сломит, раньше надорвётся!

— Вот и молодец. Теперь иди, не хочу, чтобы ты смотрела, как всё будет. Иди.

Милана поднялась и вышла нетвёрдой походкой, тихонько прикрыв двери. Через несколько минут отца не стало.

* * * * * * * * *

Спустя два месяца, июль.

Милана сидела в коридоре садика на широком диване «из кожи молодого дерматина», а рядом прыгал пухлый и кудрявый почти ангел — маленькая Ася из ясельной группы.

Вообще-то Милана вот уже два года работала поваром в этом частном детском саду. До этого работала поваром в школе, но там платили меньше, а работы было намного больше.

А с почти ангелом она сидела сейчас, потому что няня из яслей, Влада, устраивала личную жизнь после развода, и в тихий час гуляла с кавалером, пока начальство не видит. Начальство Владе благоволило, она умела найти общий язык с директором, Викой.

Малышка Ася была на адаптации, ей едва исполнился год. Она категорически отказывалась спать, потому сидела в коридоре, чтобы не будить других, и в ожидании мамы, которая за ней вот-вот придёт.

Милана уже помыла её и сменила подгузник после «больших дел», а мамы, равно как и няни из яслей, всё не было. Воспитатели были заняты. И почему Вика не приедет вот сейчас и не посмотрит, что тут происходит? Очень жаль!

Жаловаться и «стучать» Милана бы никогда не стала, но поведение Влады возмущало её.

…- Влада, ты понимаешь, что не моё дело — попы мыть малышам и караулить их в тихий час? У меня своей работы полно! У тебя обед полчаса, а ты отсутствуешь стабильно почти два часа! Если это ещё раз повторится, я расскажу Вике!

— Тебе, Мила, видимо, больше всех надо? Выслужиться хочешь? — Влада округлила большие подведённые глаза. — Воспитатели мои молчат, отпускают, а ты выступаешь!

— Тогда пусть они и моют детей сами! Что же они брезгуют! «Шоколадка, — говорят, — с меня, только поменяй подгузник, Мила!». А я с продуктами работаю, вообще-то! Я тебя предупредила, Влада!