Был среди книг и томик «Ритуалов» — пятничный трофей, не отданный майору и шефу просто из принципа. Майор знал, что не мое — но Анна Викторовна уже предоставила ему бумагу, что «мое» на законных основаниях. Шеф, впрочем, тоже желала наложить руку на запретный томик, но ругаться со мной перед майором, оспаривая только что предоставленную бумагу, не стала, намекнув, что посмотрит на вырезанный библиотечный штамп позже.
Надо бы полистать между парами, пока шеф не вспомнила и не отняла…
Взяв нужные книги, добавил ручки-тетрадки и переложил в мелкий пакет, купленный вместе с шоколадками — там, к слову, еще две «Аленки» были, мне же деканат штурмовать… Я посмотрел на часы в фойе — и с этим вопросом стоило поспешить.
Помещения родной «Кафедре теологии», по ощущениям, выделили из принципа «только на глаза не попадайтесь», разместив в тупике длинного коридора с отдельной лестницей и выходом. Аудитории для практик, лекций, семинаров — этажами ниже по той же лестнице, вплоть до подвала. С одной стороны, удобно — всегда можно подняться с улицы. С другой — в качестве молчаливого бойкота, ремонт нашему крылу вряд ли светит в перспективе ближайших десяти лет. Вот где-где, но у нас возраст исторического здания чувствовался на полную — рассохшиеся половицы паркета, истершегося до бледно-серого цвета, холод из ветхих окон, подтеки на потолке от протекающей кровли и ощущение постоянного сквозняка в коридорах, подхватывающего где-то сыроватый воздух.
Зато в самих кабинетах — жара от электрических обогревателей. Возможно, руководство университета надеется, что когда-нибудь коротнет ветхая проводка, и мы сгорим. А вот руководство факультета точно знает, что мы горим где-то шесть-семь раз в год, в основном в подвалах — но если огонь заберется выше, то проводка будет очень удобным оправданием. Или же обе стороны прекрасно понимают — чинить крыло бесполезно, рано или поздно его придется перестраивать заново?.. Я так и не разобрался, насколько в курсе нашей деятельности ректор университета, демонстративно воротящий нос от навязанной ему кафедры.
Деликатно постучавшись в могучую дверь деканата — приоткрытую, к слову — я залез внутрь сначала по плечо, а, убедившись, что на месте только секретарь Таня, зашел целиком и плотно закрыл дверь за собой — чтобы никто другой не втек со своими проблемами. Тут и с моими сейчас будет тесновато.
Длинное и узкое помещение служило тамбуром к кабинету декана — местом ожидания с десятком деревянных стульчиков, расставленных вдоль стен. Еще тут был кулер с водой, стаканчиками на тумбе ближе к окну и упаковкой пакетированного чая; напротив кулера — два стола, поставленных углом, за которым размещались монитор, принтер, кресло секретаря с хрупкой, слегка сутулившейся над бумагами девушкой в длинной юбке и светлой водолазке под шею, сидящей ко входу боком.
Татьяна — из выпускников факультета, на три года старше. Оттого некоторые вопросы через нее решались проще — она еще не забыла, каково быть студентом. А часть проблем не решалась совсем — потому что о наглости студентов она тоже помнила.
Шрам, соединяющий с Бездной, у Татьяны начинался от сонной артерии и шел вниз — сколько себя помню, верх одежды всегда его прикрывал. Самый простой способ испортить с ней отношения — смотреть на шею, потому, как человек опытный, я как поймал честными глазами ее взгляд, так и не отпускал.
— Татьяна, спасай, на тебя только надежда. Век буду должен! — И в знак серьезных намерений положил плитку с шоколадом на угол стола, найдя пустой пятачок пространства между тяжелыми альбомами бумаг и распечаток.
— Так-так-так, — сложила она ладони друг на друга поверх стола. — Знаменитый Ремер. И шоколадка, надо же. — Отчего-то скептически посмотрела она мой дар.
— В общем, мне бы письмо… — Начал было я.
— Не отдам. — Твердо пригвоздила Татьяна.
— То есть, не отдам? — Растерялся я. — Мне бы у тебя его распечатать. Я паспорт потерял, хочу от университета сопроводительное. Временное удостоверение-то мне дадут, но с письмом как-то спокойнее, — принялся излагать придуманную заранее причину, хотя уже чувствовал какой-то подвох. — На вокзале там показывать. Вдруг не поверят, билет не продадут. Домой хочу съездить.
— Ах, распечатать. — Демонстративно задумалась она. — Я думала, ты за этим письмом охотишься, — повернувшись к окну, Таня приподняла краешками пальчиков раскрытый конверт, из которого выглядывал сложенный втрое лист плотной бумаги.
— А что там? — Замер я.
— Письмо на имя ректора от «ТестКлиник — ГлобалПлюсХелс». Жалоба на дебош студента М. Ремера. В копии префектура города.
Да что ж за кровопийцы такие! Даже комары так не бесят!
— Или нет. — Уронив конверт обратно, Татьяна сложила руки под грудью и демонстративно изобразила задумчивость, коснувшись указательным пальцем губ. — Может, эта докладная тебя интересует. — Сместив веером лежавшие перед ней бумаги, девушка безошибочно выловила прямоугольник бумаги, заполненный от руки. — От коменданта общежития?
— Меня ж уже выселили, — буркнул я.
— Теперь еще и отчислят, — пожала она плечами. — Наверное. Одно письмо ты, может, еще и переживешь, но два…
— Да не виноват я! — Набрал я воздуха грудью. — Прокляли меня, Таня. — Выдохнул с ожесточением. — Точно говорю.
— Да ну? — Скептически повела она бровью.
— Алексея с нашего курса знаешь? Вот ведьма его и прокляла. Сначала самого Леху приворожила, — грозно смотрел я в угол комнаты. — Теперь друзей отваживает. Я у них в гостях был, трезвый — с тортом приехал, без спиртного. А как выгонять меня начала, такси вызвал и уехал — у Алексея спроси. Так до порога меня ведь гнала! В общем, только утром следующего дня и очнулся. В сумасшедшем доме.
— Вот это да… — ахнула тихонечко секретарь. — Это, получается, еще письмо из дурки будет…
— Таня, — укоризненно посмотрел я на нее. — Если б я пьяным дебошил или дрянь какую жрал, отпустили бы меня в тот же день? Говорю же — проклятие, как есть проклятие!
— А девчонки говорили, на тебя ничего не ложится.
Настал мой черед укоризненно на нее смотреть — та даже смутилась, осознав, что ляпнула.
— Другой бы — вообще сдох, — строго подчеркнул в ответ. — Но если и вправду отчислят, — горестно покачал я головой. — Получается, и меня добьет…
— Я ведь твоему другу Алексею и позвонить могу, — задумалась Таня.
— Звони, — тряхнул я головой. — Но если моя правда — спасай, Таня! Не дай замерзнуть и пропасть, как брошенному котику ранней зимой!
— Ладно, котик. Сейчас все узнаем, — нашла она телефон среди бумаг и, не отводя задумчивого взгляда, в самом деле набрала Лехин номер телефона, поставив разговор на громкую связь.
Тот был на парах, но звонок из деканата игнорировать не стал. Хотя вопросам явно удивился.
— Так, говоришь, был у нее конфликт с Ремером?.. Нет, ничего не случилось. Спасибо.
Оставалось только руками развести — мол, сама все слышала.
— Хорошо, — вновь задумалась Татьяна. — Одно из писем я придержу пока.
Я молча достал еще одну плитку шоколада и положил поверх первой.
— Ты не обнаглел? Думаешь, два письма — две плитки?
— А сколько? — Похлопал я честными глазами.
— Не две, вот уж точно.
Но мое подношение приняла и переложила в верхний ящик стола. Затем внимательно начала меня изучать, словно решая что-то.
— И мне бы все-таки письмо еще распечатать, — успел я вставить, пока мне не огласили ценник.
— Для вокзала? — Скептически подняла она бровь, все еще не веря, что это и было причиной визита.
— И для вокзала. И «характеристику» еще, — помялся я с ноги на ноги. — Пока еще какое письмо не пришло.
Потом что-то положительное получить будет гораздо сложнее.
— Еще и характеристику на тебя писать?
— Да я сам на себя напишу, не проблема. Только подпись поставить! — Заверил я.
— Так. — Словно что-то для себя решив, подытожила Татьяна, легонько хлопнув ладонью по столу. — Сводишь меня в театр, малый драматический, в семь. Забираешь от метро, довозишь домой на такси. Понаблюдаю тебя. Большая ответственность — такие письма прятать, — отвернулась она к злополучной кляузе.
