Закинув нога на ногу на дешевом деревянном стуле, никак не вязавшимся с его образом, неизвестный мне господин терпеливо ждал, пока я проснусь — а я не подавал виду, разглядывая его сквозь ресницы, лежа на неудобной односпальной кровати: судя по железной решетке боковины перед глазами — больничной.

Такой гость мог бы и разбудить, ценя собственное время выше чужого — но лакированный нос серого ботинка мерно покачивался, будто в такт его мыслям, а сам он не предпринимал никаких действий. Возможно, никуда не торопился. Такие люди, наверное, редко торопятся.

Я никогда не видел пошитый дорогим портным костюм — но уверен, на нем был именно такой: выкроенный и собранный ровно по мерке, без единой лишней складочки. Даже цвет — темно-коричневый в светлую полоску — не выглядел смешно или дешево. Наверное, цвет таких изделий уже начинает что-то символизировать, а не быть самим по себе. Коричневый — это мудрость, быть может? Незнакомец был немолод — хотя седину в висках наверняка оставил личный парикмахер, для солидности. Уж больно аккуратно прибрана прическа — волосок к волоску. Ногти рук, покоящихся на согнутом колене, тщательно ухожены. Да и сами руки выдавали, что хозяин их вряд ли когда занимался тяжелым трудом — тонкие, как у пианиста, изящные. Глаза у него — серые, брови черненые, густые, легкий загар и нос с горбинкой. Образ отчего-то заиграл колоритом юго-западного побережья Европы — там, где коррида, мулатки, конкистадоры и кровная месть.

Откуда он здесь — среди облупленных бежевых стен комнаты три на шесть метров, под беленым потолком с желтоватыми пластиковыми коробами ламп? Когда я очнулся, он тут уже был. И откуда здесь я?

Увидев все, что хотел, я поправил одеяло, подтягивая его к шее и приподнялся на локтях, будто впервые заметив гостя.

— Я вас иначе себя представлял. — Произнес я первым.

Гость выразительно поднял брови.

— Вы же апостол Петр? А я в чистилище?

— Вы в городской больнице.

— Было легко перепутать, — вежливо улыбнулся я, усаживаясь на кровати спиной к изголовью.

Неожиданно для себя под одеялом я оказался совершенно голым — разве что пластыри закрывали место, где крепилась «татушка» и гематому на месте укола медсестры Светы. Отдельный длинный и широкий пластырь стыдливо закрывал шрам на левой руке.

— И я — не апостол Петр. — С лёгким интересом посмотрел на меня незнакомец.

— Значит, вы директор того медицинского центра, и сейчас предложите мне кучу денег, чтобы все замять?

— Снова нет.

— Жаль, я бы согласился, — вздохнул я чуть грустно. — Но человек вы, сразу видно, не из простых.

— Как догадались? — Вежливо улыбнулся он.

— Вы в больнице без бахил.

— Ценное наблюдение. Часто бываете в больницах?

— Часто навещал там бабушку. Меня Михаил зовут. А вас? — Чуть поерзал я, пытаясь устроиться на странной пыточной конструкции, отчего-то прозванной больничной кроватью. Железная спинка кровати стояла с перекосом внутрь, ряды пружин продавливались в центре…

А незнакомец прервал молчание только секунд через пять.

— Я к вашим вчерашним приключениям, Михаил, имею весьма косвенное отношение. Можно сказать, они испортили мне отпуск.

— Мне следует извиниться? — Чуть расслабленно произнес я.

— Почему же? К вам — никаких претензий.

— Тогда не вижу причин, почему бы вам не представиться. Лучше сразу с должностью.

— Я не из ваших чиновников, — поморщился он. — Частное лицо, частный визит. Чтобы вам было проще, называйте меня «Поверенным в делах».

— Ни разу не проще. — Насторожился я.

— И тем не менее, вынужден этим ограничиться, — словно извиняясь, поднял он руки.

Но и сидеть вальяжно перестал, выпрямившись на стуле и поставив ноги прямо.

— Хотя бы чей вы поверенный?

Тот вновь ненадолго задумался и виновато улыбнулся.

— Забавная ситуация. Я вам не враг, но имена тут действительно будут лишними. Вы же молоды, кровь горит, душа жаждет истины. А ведь еще есть и другие — старые, желчные, недоверчивые, которые могут прийти по моим следам. Их эти имена взбесят.

— Кто-то же пропустил вас сюда без бахил и больничного халата, — указал я на очевидное.

— Никто не знает, что я здесь. — Отрицательно качнул он головой.

— Но вы же не возникли тут из воздуха?

— Возник. — Ответил он уверенно и без заминки.

— И где пентаграмма? — Демонстративно попытался я заглянуть под кровать.

— На Мальдивах, на песке под пальмой, — чуть зажмурился тот от удовольствия.

И как-то поверилось, что не врет.

— Здорово вам. — Вздохнул я, забираясь обратно под одеяло. — А у нас зима скоро, и из окна дует.

— Перебирайтесь южнее.

— Учеба, — пожал я плечами, и одеяло чуть качнулось поверх них. — Так бы — конечно. Самолет вон застоялся, пилот названивает, стюардессы замучили пикантными фотографиями. — Закрыл я глаза.

— … Вы что, спите? — Возмутился Поверенный.

— Забористый был укол, — вздохнул я, подминая подушку под грудь. — И сны интересные.

— Вас ущипнуть?

— Не рекомендую, у меня реакция. Могу нос сломать.

— Хорошо. Чтобы не мешать вам спать, я постараюсь в двух словах обозначить цель своего визита.

— Бубни-бубни…

— Не ходите больше по частным клиникам. Сдавайте кровь только в государственных учреждениях.

— Я вам бизнес ломаю и сотрудников порчу?

— Да хоть всех их там поубивайте, — с досадой произнес Поверенный. — Это не мой бизнес и не мои сотрудники.

— А в государственных — будут ваши?

— У государственных клиник нет оборудования, чтобы заметить особенности вашей крови.

— И какое у меня количество медихлориан? — Приоткрыл я один глаз.

— Достаточное, чтобы захотеть сцедить вас целиком, — принял он шутку.

— Кто б им дал… Я, может, наоборот по всем медцентрам пройдусь. — Озвучил я задумку, появившуюся еще вчера.

Каждый месяц, раз по пять — подписи получать. Вычислю места, где непомерно высокая аренда, подготовлюсь и нанесу визит.

Куда лучше, чем мотаться по местам убийств. Да и личного в этом решении тоже много — вчера, в один момент, было слишком страшно, чтобы это все просто так забыть.

Хотелось наказания причастных. Хотелось в наказании поучаствовать.

— А вдруг в следующий раз вы не справитесь, и убьют вас?

— А вы поплачьте обо мне.

— Хамите?

— Самую малость, — вздохнул я тяжко. — С незнакомцами можно.

— Наоборот, с незнакомыми людьми надо быть гораздо осмотрительнее. — Наставительно заявил гость. — Особенно с теми, кто, в память о хорошем человеке, нарушил запрет и решил вам помочь.

— Его имя вы тоже не скажете, да?

— Имя вы знаете. Это была ваша мама. — С теплотой в голосе завершил гость.

— Вы были знакомы? — Убрал я напускное равнодушие и сел на кровати.

Холод коснулся пяток, но было как-то все равно.

— Мы дружили до ее смерти во время ваших родов.

В груди екнуло, а потом поднялась волна негодования.

— Быть может, вы ошиблись палатой. — Холодно сообщил я. — Родители умерли, когда мне было шесть.

— Насколько вы помните свое детство? — Вовсе не смутился Поверенный.

— Отлично помню.

— Если бы вы не учились в этом вашем ПТУ, я бы предложил договориться с демонами познания. Они, при определенных условиях, могут снять блокаду памяти.

— Мне и без этого есть что вспоминать, — заволновался я. — И почему ПТУ? У нас солидный университет.

— Вы, главное, после этого вашего «университета», — пренебрежительно произнес он, — ни в коем случае не вздумайте геройствовать. Заметили масштабный прорыв — сообщили, куда следует. Не более того. Приедут люди, все исправят. Ваша забота — латать всякую мелочь и гонять паразитов, шастающих через пентаграммы. Это сильный удар по самооценке, но я был бы рад, проживи вы подольше.

— Погодите… Мы вообще — единственные на всю страну! Кроме нас — никого! — Не совсем понял, про каких людей речь.

— Очень правильная установка! Обратите внимание, как она вас вдохновляет, — одобрительно кивнул он. — В шести университетах только по столице все только так и думают. А узнай они реальное положение дел, как бы повели себя? Вы сами-то пробовали решать мелкие бытовые проблемы? Сколько причин найдет исполнитель, чтобы не заниматься вашим потекшим краном? И надо ли вам вызывать вместо слесаря — бригаду спецназа? — Развел он руками.