Всё. Я не мог больше терпеть.

Я сорвал намордник, я выпустил с поводка своего внутреннего пса, исходящего рёвом ярости и боли. Он был бешеным, этот пёс.

Дальнейшее помню, как в тумане. Была боль в руке, визг Шпиготского, лицо Большого, смятое в лепёшку, и красная кровь на белом кафеле. Много, много крови.

– А ну прекрати, сосунок! – сквозь вату услышал я испуганный голос Михалыча.

Очнулся оттого, что трудовик повис на мне, пытаясь выкрутить руки. Шпиготский, точно поломанная кукла, лежал у моих ног. А я продолжал молотить его носками кроссовок. Под ребра. По печени. По почкам. Вот так! Чтобы знал, ублюдок, нельзя оскорблять мою семью!

Остановил меня резкий и неожиданно профессиональный удар Михалыча. Я нагнулся, пытаясь вдохнуть, а затем поднял взгляд от скорчившегося на полу Шпиготского на ребят.

Они смотрели на меня с ужасом. Не было клана Шпиготского и остальных учеников. Была лишь кучка пацанов, глядящих на меня со страхом и отвращением. Митрофанов, встретившись со мной взглядом, даже отступил на два шага.

В мастерскую вбежали вызванная кем-то классная и медсестра. Увидев Шпиготского на полу и меня с кулаками в крови, они, по-моему, испугались даже больше одноклассничков.

Из героя дня я моментально превратился в главного злодея. Меня потащили в кабинет директора. Вызвали родителей Шпиготского. Мама к тому времени уже ушла с работы – отпустили пораньше, и классная никак не могла дозвониться ей на сотовый. Я молился, чтобы она подольше не брала трубку. Было даже страшно представить её реакцию на случившееся.

Вот ей и подарочек на день рождения – бешеный сын, до полусмерти избивший одноклассника.

Господи, почему я не смог сдержаться? Какая же я скотина!

Я угрюмо сидел в приёмной директора на стуле у стены и всерьёз раздумывал о том, чтобы пару раз хорошенько приложиться об эту стену башкой. Правда, тогда руководство школы, собравшееся в полном составе, решит, что я совсем неуравновешенный. Ещё в психушку упекут.

Директриса у нас была хорошая. Василиса Дмитриевна Лебедева. Каково, а? Прямо героиня русской народной сказки. Разве может быть человек, которого так зовут, плохим? Она, кстати, осознавала сказочность своего имени, поэтому ходила всегда с косой.

Василиса не хотела вызывать полицию. А классная и завуч хотели. Брызгая слюной, они доказывали мою полную асоциальность. А, по-моему, просто злились, что я сорвал поездку Шпиготского на олимпиаду по литературе – он ведь теперь сколько в больнице проваляется. И плевать им было на его физическое здоровье.

– Надо выяснить, почему Кирилл это сделал, – доказывала директриса. – Вы знаете, у него очень непростая ситуация в семье.

–вот именно, – орала класснуха. – С такой семьёй он живо станет уголовником! Уже практически стал!

Да отстаньте вы все от моей семьи, чёрт вас дери!

– Наталья Борисовна, сделайте, пожалуйста, тон попроще, – холодно осадила классную Василиса. – У Медникова прекрасная семья. Он заботится о младшем брате. Нужно понять, что подвигло его на такую жестокость.

Они бы разбирались ещё долго, но спор решили родители Шпиготского. Они уже вызвали полицию. Мать Димана ворвалась в приёмную директора, точно ураган, и кинулась на меня с кулаками, если бы её не удержали.

– Малолетний преступник, зек, шантрапа! – кричала она. – У Димушки сломан нос и ключица! Ты ответишь за это, поддонок! Мы будем подавать в суд! Мы ещё моральную компенсацию получим!

Этого только не хватало. Моральную компенсацию мы ни в жизнь не выплатим, даже если мать будет мыть полы во всех школах нашего района, а я расклеивать объявления даже по ночам.

– Где мать этого недоноска? – зловеще поинтересовалась Шпиготская. – Я ей устрою! Она у меня горючими слезами плакать будет вместе с сыночком своим!

Да, теперь понятно, в кого Диман такой… дружелюбный.

«Только не бери телефон!», – мысленно упрашивал я мать. – «Потеряй его! Они не смогут до тебя добраться, ведь домашнего у нас нет…»

Я как-то начисто забыл, что у них есть наш адрес, и добраться до мамы проще простого. От стресса, наверное.

– Кирилл, – внезапно впервые обратилась ко мне Василиса, – Зачем ты это сделал? Ты ведь хороший мальчик, маму сегодня с утра так красиво поздравил…

Я сумрачно молчал.

– Да, да, пусть скажет, за что Димушку избил! – язвительно вставила Шпиготская мамаша. – Он тебе, наверное, списать не давал?

Я чуть не расхохотался, а потом оценил всю прелесть её версии. Да она просто гений!

– Да, именно за это я его и избил. Он не давал мне списать, и я жутко разозлился. Я злой, жестокий, неуравновешенный, будущий зек, если хотите. Наказывайте меня по всей строгости, – добавил. – Одна только просьба – мать не теребите.

– Ну вот, вот, видите! – восторжествовала Шпиготская. – Он последний подонок!

– Ты врёшь, Кирилл, – покачала головой проницательная Лебедева. -зачем-то оговариваешь себя…

– Нет! – твёрдо возразил я. – Я не сделал домашку, попросил у него списать. А он мне такой: «Кирилл, это нечестно, ты должен сам делать домашние задания». Ох, как же меня разозлили эти слова! Я стал его просить, ведь я просто пропадал без домашней, а он нет и нет…

– Ага, – усмехнулась Василиса. – У вас вообще-то последний урок был. Труды. По какому предмету тебе нужна была домашняя?

Упс!

– По алгебре. На завтра, – нашёлся я.

Она, наверное, не отстала от меня, но тут приехали полицейские. Оба в форме, всё честь по чести. Один был до такой степени рыжий, что его волосы казались медными. Крашеный, что ли? Второй – с кудрявыми тёмными волосами. Чем-то он смахивал на нерусского. Они назвали фамилии, но я не запомнил.

Выслушав сбивчивый рассказ классной, дополненный охами и ахами Шпиготской, медноволосый заявил:

– Мальчик должен поехать с нами.

– Как? – удивилась директор. – Куда?

– Не куда, а к кому. Парня уже ждёт уполномоченный по делам несовершеннолетних, – пояснил напарник рыжего. – Побеседовать с ним надо.

– Я его одного не отпущу, – заявила Василиса. – Что ещё за новости?

– Сами посудите, зачем вам это надо? – спросил полицейский, устало глядя на неё блёклыми голубыми глазами. – У вас работа, а там неизвестно, сколько ждать придётся. Вы не с какими-то дядями его отпускаете. Мы полиция, как– никак.

– Ничего мы с ним не сделаем, – добавил второй, мистер Кудрявая Шевелюра. -заполним необходимые документы и отпустим. Отделение наше на улице Дружбы, это буквально в двух шагах. Добежит уж ваш Кирилл до дома.

– Как будешь дома, позвони Ольге Алексеевне! – велела мне директриса на прощанье.

Щас! Ещё этой крысе я не звонил!

– Вы так над ним хлопочете, как будто мы его съедим, – проворчал рыжий, надевая фуражку.

В общем-то, они были ничего. Обычные полицейские, выполняющие свою работу. Уж лучше с ними, чем слушать вопли Шпиготской. Диманова мать даже с нами поехать порывалась, чтобы заявление на меня накатать. Слава богу, медноволосый сказал, что её присутствие пока не требуется, и с ней свяжутся. Надеюсь, надолго они меня не задержат. Я должен попасть домой как можно раньше, чтобы объясниться с матерью.

Машину они припарковали в тупике за школой. Новенький "фольксваген" по самое не хочу был заляпан грязью. Даже цвет тяжело разобрать -то ли белый, то ли серебристый. Скорее всего – последнее.

На мгновение меня посетило что-то вроде флэшбека, странная судорога свела пальцы и в мозгу загорелась алая лампочка.

«Не садись в эту машину, не садись», – зашептал девичий голос, и я вспомнил свой ночной кошмар.

Правда, кошмар, который случился со мной днём, был всё-таки покруче.

Прикидывая диспозицию, быстренько оглянулся по сторонам.

"Фолькс" припаркован в тупике – это плохо. Две глухие стенки и забор… Забор – это хорошо. Перемахнуть через него – и я на территории родной школы. За углом разгружается у столовки "Газель" с продуктами. Раз, два – я уже на кухне. Пробежать мимо изумлённо– рассерженных поварих труда не составит. А потом – пара секунд, и я на выходе. Там уже всё – считай, ушёл.