Следователь согласно кивнул, чем не замедлил подставиться.
— Вот и не экономьте, покажите ее хорошему ветеринару, среди них должны быть психиатры!
««т Мысль здравая, спасибо, — шире моего улыбнулся капитан, не спуская с меня пытливого взгляда, — непременно ею воспользуемся!
Так, как два китайских болванчика, мы и смотрели друг другу в глаза и улыбались. Пока до меня не начал доходить истинный смысл сказанного. Вот оно доказательство моей встречи с Мортом, с которым не поспоришь! Овчарка, Сельцов назвал ее Божьей тварью, врать не будет. Собаки за версту чуют смерть, а тут еще и звонарь со своими показаниями… Было, все было! Если раньше я еще сомневался и сомнения спасали меня от самого себя, то, развеявшись, оставили лицом к лицу с фактом существования иного мира, описанного мною в момент дарованного свыше откровения. Вспомнились слова месье о грядущем возмездии, и стало по-настоящему страшно. Мелькнул перед мысленным взором черный кардинал Нергаль, пахнуло мертвящим холодом его затерянного в горах Испании замка. Лицо капитана сдвинулось в сторону и начало расплываться, понадобилось усилие воли, чтобы взять себя в руки.
— Какой же вы из этого сделали вывод?
— А вывод, — откликнулся Сельцов эхом, — что вы из рук вон паршиво себя чувствуете! Можно было бы вызвать неотложку, только вряд ли она сюда быстро доберется, а эксперта-медика на этот раз я с собой не взял…
— Зато пса опять приволокли! — хмыкнул я, стараясь держаться очень прямо.
— На всякий случай, Николай Александрович, на всякий случай!
Стараясь сосредоточиться, я закрыл глаза. Главное было не выдать себя, довести игру до конца, все остальное потом, для анализа происшедшего будет время. Контролировать каждое слово, каждый жест. Руки, слава Богу, не дрожат, картинка вернулась на место.
— Пожалуй, беседу нашу стоит отложить, — заметил Вадим озабоченно, продолжая меня рассматривать.
Я не согласился:
— Зачем? Сейчас и поговорим, если вы не спешите…
Ничего не ответив, капитан поднялся на ноги и подошел к печке, приложил ладони к ее холодным изразцам. Постоял, думая о чем-то своем, в точности, как мой ночной гость. Произнес тихо, не оборачиваясь:
— Воля ваша, Николай Александрович, воля ваша, только кожей чувствую, чего-то вы не договариваете! Давайте начистоту, а я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы от вас отстали. Если, естественно, позволят обстоятельства…
Милый мой Вадим, думал я, глядя на его темную на фоне белого кафеля фигуру, в том то и фенечка, что никто от меня не отстанет. Убийство, как на гвоздь в стене, повесят на мое помутившееся сознание, ты получишь внеочередного майора, и о деле напишут в газетах. Все! Только меня это как-то не устраивает. Если и навестишь потом в доме скорби, то лишь разок-другой, и то не из человеческой благодарности, а из любопытства.
Приблизительно так я ему и сказал:
— Хороший ты парень, Вадим, большая умница, только не строй из себя Порфирия Петровича! Я не Раскольников и старушку-процентщицу топориком не убивал.
— Думаете?.. — обернулся капитан, скроив кислую физиономию. Вернулся, понурив голову, к столу. — Может, вы и правы! Давайте не будем спешить, время все расставит по местам. Встретимся следующий раз как старые друзья, у меня нет цели упрятать вас за решетку…
Вздохнув, начал собирать бумаги и укладывать в папку. С одной из них в руках задержался, взглянул на меня поверх листа.
— Книжек ваших, честно говоря, не читал, но вы мне чем-то симпатичны, вам хочется верить…
Это, Вадик, если пользоваться языком теннисистов, невынужденная ошибка. Мне верить не стоит, сам себе верю через день. Играющему в игры, балующемуся лицемерием цинику можно верить только в самом крайнем случае, когда другого не остается.
— Поскольку на явку с повинной вас уговорить не удалось, — продолжал он с мягкой иронией, — скажите хотя бы, когда вы последний раз видели Гвоздил у?
— Кого?
Судя по всему, разговор наш не только не заканчивался, а лишь начинался, у меня же на его продолжение уже не оставалось сил.
Взяв листок бумаги за уголки, капитан повернул его ко мне лицом:
— Это ведь вы писали, правда?
На белом поле моим почерком стояли крупно два слова.
— Я!
— Маврикий и Гвоздилло! — произнес Сельцов, не заглядывая в бумагу. — Кто они такие?
— Откуда мне знать? — пожал я плечами. — Просто два имени. Их бывает трудно найти для персонажей, вот на всякий случай и записал…
— И все-таки! — продолжал настаивать следователь.
— Могу только предположить… — помялся я, стараясь представить себе тех, кому эти имена могли бы принадлежать. — Маврикий, скорее всего, существо ангельское, а Гвоздилло — бес. Вам ведь в полицейской академии говорили, что один у нас за правым плечом, а второй за левым, поэтому через левое и плюем…
Капитан несколько раз кивнул, но улыбка, на которую я рассчитывал, на его плотно сжатых губах не появилась.
— Дело в том, что пару лет назад, работая в уголовном розыске, я Гвоздилу брал! Правда, тот был с одним «л», но ножом орудовал за двоих, как говорится, мама не горюй. По моим данным, ему еще лет десять чалиться в колонии строгого режима. — Показал на элементик красовавшейся на груди кителя орденской планки. — За него!
Я не знал, что на это можно сказать. Видя мою растерянность, Вадим пришел на помощь:
— Вернусь в управление, проверю, а пока ограничусь тем, что возьму с вас подписку о невыезде! Но если Гвоздило сел на колесо…
Не договорив, протянул мне какой-то бланк, на котором, примостившись на углу стола, я поставил размашистую подпись. Надел фуражку и, коротко пожав руку, направился к двери. Отворив ее, задержался на пороге:
— Чуть не забыл!
Я смотрел на него, как кролик на удава, не знал, чего еще ждать. После собаки, звонаря и рецидивиста на колесе, оставалось только предположить, что Маврикий окажется серийным насильником или иностранным шпионом. Чувствовал, если предложит взять на себя ответственность за коррупцию в масштабах страны и политическую проституцию, признание подпишу.
— Дорогой, Николай Александрович, — улыбнулся Сельцов заискивающе, — у меня к вам огромная личная просьба! Вы ведь не хотите, чтобы меня по настоянию тещи бросила молодая жена?..
Вопрос был слишком сложным, чтобы я мог на него без подготовки ответить. В состоянии ступора, в котором я находился, реакция замедлилась, да и Вадим не оставил мне для ответа времени.
— Подарите им обеим по книжечке, — продолжал он, — с дарственной надписью! Теще, если можно, пожелайте творческих успехов, что-нибудь вроде: подающей надежды поэтессе от инженера человеческих душ…
Книжечки?.. Ах, книжечки! Так это же совсем другое дело. Только я не инженер, в лучшем случае, сантехник, а то и ассенизатор, но заветные слова на форзаце недавно изданного романа вывел. А даме, что, как можно было понять, третировала Вадима, добавил от себя еще и пожелание любви. Большой и чистой, мне что, жалко, что ли, а парню выйдет снисхождение!
И это при том, что ему удалось меня занюхать до состояния невменяемости. Теперь, после встречи с ним, я буду дергаться при каждой неожиданности и просить слепых и немощных старушек перевести меня через дорогу. Смотрел со щемящим чувством тревоги, как вся капитанская рать рассаживается по машинам и, меся колесами глину, отбывает восвояси. Не понимал, на каком нахожусь свете.
Закурил, вытер со лба выступивший крупными каплями пот. Значит, не привиделось! Значит, на предложение Морта надо давать ответ! Одно дело догадываться и совсем другое знать, в каком мире живешь. С хрустальной ясностью понимал, что визит месье лишь первое звено в цепи, уводящей в неизвестность. Нить Ариадны, только, в отличие от Тесея, мне идти по ней не к свету, а в глубины лабиринта, где поджидает Минотавр.
Представлявшийся мне выдумкой роман оказался реальностью. Писал его пьяный творчеством, надо было только не мешать. Видел происходящее своими глазами, присутствовал в замке крестоносцев в Сьерра-де-Гредос, шел бок о бок с апостолом по дорожкам рая.
