– С меня хватит. Думаю, тебе лучше уйти.

– Я никуда не уйду без тебя, – процедил Блейк. Но тут его взгляд застыл на входе в кафе за спиной у Джины. Она обернулась и увидела мужчину, направляющегося к ним, более высокого, чем она помнила, но такого же красивого и грациозного. Он побледнел, когда поймал ее взгляд, его шаг замедлился.

– Здравствуй, Джина, – сказал он, останавливаясь рядом.

Она почувствовала такое облегчение при его появлении и была так тронута, увидев его после всего произошедшего, что ей пришлось сдержаться, чтобы не обнять его.

– Привет, Грэм!

Они вместе шли по Виа Коллатина, дорога была простой, пригородной, с квадратными современными домами, дорога, которая могла бы существовать не в Риме, а на окраине почти любого города, даже Санта-Фе. Прогуливаясь сейчас рядом с Грэмом, она вспоминала такие прогулки осенью и в начале зимы того года, когда она все еще размышляла о своих ошибках, изо всех сил стараясь не дать мыслям ускользнуть в темные области, в которых она задержалась слишком долго.

– Прости, что позволил Блейку встретиться с тобой, – сказал Грэм, виновато опустив голову. – Он заверил, что ему просто нужно несколько минут наедине, что он беспокоится о Дункане и хочет найти способ помочь вам обоим. Он был ужасно убедителен.

– Он такой.

– Но поверь мне, Джина, я понятия не имел, что он будет… Я бы никогда не предвидел… Но с другой стороны, в последнее время произошло слишком много такого, чего я не мог предвидеть.

Милый, невинный Грэм. Она решила не реагировать на это, не касаться событий, которые произошли с тех пор, как они с Грэмом в последний раз виделись в Берлине. Она не могла знать, какую часть истории он выяснил или собрал по кусочкам самостоятельно. Например, сказал ли ему Блейк, что Вайолет в курсе беременности Джины? Понял ли он, насколько радикальны ее новые планы – создать семью с Дунканом, здесь, в чужом краю, сбежав от той жизни, которую они с Грэмом планировали раньше? Прямо сейчас она намеревалась сосредоточить их разговор на мотиве, который лежал в основе ее обращения к Грэму с самого начала:

– Как мой отец? С ним все в порядке?

Грэм сообщил ей о несчастном случае в Сиене по телефону, заверив, что ее отец находится на пути к полному выздоровлению: мистер Рейнхольд позвонил ему из больницы и рассказал о своей встрече с Дунканом.

– Ему гораздо лучше, – ответил Грэм. – Конечно, он хотел прийти, чтобы встретиться с тобой, но я передал ему твои слова: что ты вернешься со мной и что он не должен рисковать своим здоровьем.

Джина виновато кивнула, избегая взгляда своего спутника. Это чувство пробудило воспоминания о бесчисленных уколах вины в присутствии Грэма: о временах, когда ее привязанность казалась вынужденной или когда в постели ее отвлекало его отличие от Дункана, отталкивало его нетерпеливое, чрезмерно прямое прикосновение. И теперь все ее прошлые угрызения совести усугубились новыми обидами, которые она причинила и еще обязательно причинит. Грэм все еще воображал, что мог бы уехать из Рима вместе с ней. Ее отец ждал ее скорого возвращения. Но она никуда не собиралась.

Джина не находила слов, однако, к счастью, предвидя такой момент, написала письмо, которое достала из сумочки и протянула Грэму. Она провела несколько дней, подбирая фразы, аргументируя свои решения без излишеств и прежде всего пытаясь убедить своего отца прекратить преследование Дункана. Грэм взял письмо, и она почувствовала одновременно благодарность и печаль, подумав, не следовало ли ей написать объяснение и для него тоже. Каким же нежным был Грэм! Временами она считала его слишком уравновешенным, но в те дни, когда они находились вместе, это казалось подарком.

Теперь она ясно вспомнила частную выставку произведений искусства своего отца – как он намеренно свел ее и Грэма. Она, сдерживая слезы, стояла у картины, изображающей ее и Дункана. К ней подошел мужчина – в это время кто-то, возможно, отец сфотографировал их со спины. Она посмотрела на незнакомца – красивый, со светлыми глазами, которые тепло искрились. Он представился учеником и другом ее отца.

– Грэм Бонафер. Твой отец много рассказывал о тебе.

– Правда?

Джину раздражала очевидная прозрачность мотивов отца. Он считал, что в то время она была слишком поглощена своими чувствами к Дункану – сомнениями, болью, сожалением, а этот симпатичный молодой человек мог бы отвлечь ее. Она решила быть недружелюбной с Грэмом, и намеренно избегала его в тот день. Однако некоторое время спустя Грэм пришел в их дом, принеся несколько холстов, которые он подобрал для ее отца. Они немного поговорили в гостиной, и Джина узнала, что Грэм занял должность преподавателя на факультете искусств университета. По его словам, он переехал после расставания со своей невестой, и Джина предположила, что ее отец рассказал ему о разрыве, который и она только что пережила.

Все это казалось очень надуманным, но хотя поначалу она сопротивлялась, внезапно Джина обнаружила, что ей нравится общество Грэма. Она почувствовала, что, возможно, он хорошая замена – еще один объект, который она может пригласить в свой личный мир, втянуть в свои надежды и мечты. Но Грэм привнес свой собственный жизнерадостный настрой, гораздо более легкий и обнадеживающий, чем у Дункана, – настоящее облегчение после стольких мрачных месяцев! Они начали совершать прогулки, обычно в старый город Санта-Фе, в череду красных глинобитных зданий. Или ездили на озеро Абикиу и водопад Джемес, купались вместе, плавали на спине под огромным голубым небом – в общем, занимались тем, что она никогда не делала с Дунканом. Это вовсе не означало, что ее чувства к мужу исчезли – они просто стали бледнее в свете, исходящем от этого ярко улыбающегося, нового мужчины, возникшего на ее жизненном пути.

Иногда Джина подумывала о том, чтобы остаться в Нью-Мехико. Проведя четыре месяца дома, она устроилась на работу в танцевальную студию, где сама когда-то тренировалась, и Грэм начал уговаривать ее пройти кастинги в более крупные труппы в Альбукерке. Начала формироваться новая мечта – о том, как они переедут куда-нибудь вместе, найдут работу, будут жить под одной крышей. Но независимо от того, сколько деталей она могла придумать, чтобы сделать подобное призрачное будущее более четким, оно оставалось неосуществимым. Ее работа в Нью-Йорке намного превосходила все то новое, что она могла найти. Ее прошлое с Дунканом было более живым и реальным, чем любой эпизод, когда-либо случавшийся с участием Грэма. Каждый раз, когда она просыпалась в Санта-Фе, в первую секунду она надеялась, что вновь очутилась в Нью-Йорке, рядом с Дунканом, однако затем приходило разочарование. Джина думала, что это пройдет, и она действительно пыталась заставить свою привязанность к Грэму расцвести. Но ее всегда преследовала мысль: в любой момент она с радостью стерла бы свое настоящее, чтобы вернуться в прошлое.

– Ты же понимаешь, что я ни в коем случае этого не хотела, – сказала Джина. – Забывать тебя.

– О, я знаю, что ты не хотела.

Грэм мимолетно улыбался. Она вспомнила его склонность улыбаться, когда ему больно, ту приветливость, которая в какой-то момент стала казаться скользкой. Насколько глубоки чувства, от которых она решила просто отмахнуться?

Если какое-то время назад ей был нужен кто-то вроде Грэма, то последние недели доказали, что ее связь с ним порождена довольно кратковременной потребностью. Теперь она обнаружила, что такая потребность – в стабильности, в комфорте, в легкости эмоций – отсутствует. Кое-кто другой – тот, кто всегда находился на заднем плане ее сознания, – вернулся на сцену и узурпировал власть Грэма.

– Случилось то, что случилось, – чрезмерно любезно продолжал Грэм. – Это не из-за меня.

– Нет, конечно, – согласилась Джина. Все стало гораздо проще благодаря тому, что Грэм избежал обвинений. – Целый год был стерт. Даже больше.

Грэм сделал паузу, на мгновение задумавшись.

– Ты вообще чувствовала эти пробелы? Ты не скучала по тому, что пропало?