– Очень жаль, но мы будем в Германии, – ответил Грэм.

– Хорошо, если мой адвокат не разберется с вопросом до вашего отъезда, я приеду в Германию и доставлю бумаги сам.

– Зачем вам это? – Даже Грэм начал что-то подозревать. – Слишком много телодвижений.

– Ну, я доставил вам много неприятностей, не так ли? Кажется, это меньшее, что я могу сделать.

Неделю спустя, когда Грэм объявил, что уезжает в Берлин, он сообщил Дункану контакты: «Отель де Рим. Рядом с Потсдамской площадью».

Тем временем Дункан дал Грэму название отеля в Лондоне, хотя на самом деле у него не было намерения посещать Лондон и номер он не бронировал. Однако он предположил, что Грэм не потрудится проверить, и оказался прав. Дункан чувствовал себя виноватым из-за того, что лгал таким образом, но он сказал себе, что не так уж обманывает Грэма, что он даст мужчине то, чего он жаждет, и наконец подпишет бумаги, если окажется, что Джина тоже этого хочет.

Но сперва он обязан узнать: хочет ли этого Джина?

Он разработал план. Для начала сказал Грэму, что маршрут его путешествия со стыковочным рейсом пролегает через Франкфурт, а не через Берлин, и уточнил, не мог бы Грэм встретиться с ним там? Тот согласился, хотя его тон по телефону свидетельствовал о растущем раздражении из-за проблем, возникающих в таком элементарном деле, однако настроение Грэма не то чтобы сильно беспокоило Дункана. Он прибыл в Берлин как раз в тот момент, когда, по его расчетам, Грэм должен был уезжать, и взял такси прямо до отеля. Дункан думал только о Джине, беспокоясь, что она, возможно, отправилась с Грэмом и теперь может оказаться не на месте, но он полагался на замеченную в Грэме предрасположенность к чрезмерной сентиментальности: тот наверняка не стал бы портить сюрприз с предложением руки и сердца, раскрыв девушке, что поводом для поездки во Франкфурт являются документы о ее разводе. Фальшивая причина была не принципиальна, имело значение лишь то, что Джина достаточно доверяла Грэму, чтобы остаться.

Прибыв в отель, Дункан спросил о Грэме на стойке регистрации, дабы убедиться, что мужчина действительно уехал.

– Мистер Бонафер уехал этим утром.

– О, как жаль! Деловая встреча в последнюю минуту, полагаю. Он предупреждал, что такое может случиться.

– Вы его друг?

– Его и Джины Рейнхольд. Мы вместе учились в колледже. Вероятно, она уехала с ним?

– Не знаю, сэр. Я могу позвонить в ее комнату, если вы назовете свое имя.

– Спасибо, да.

Вместо своего имени он назвал имя хореографа, который нанял его сочинять музыку для своего первого шоу, – одноклассника, который свел его с Джиной. Портье опустил трубку.

– Мисс Рейнхольд говорит, что сейчас спустится.

Дункан ждал, расхаживая по фойе, а затем заставил себя сесть в большое кожаное кресло лицом к лифтовому холлу. Наконец открылся лифт, Джина вышла и начала искать глазами знакомое лицо. Она коротко подстригла волосы и теперь без ниспадающих локонов ее прическа казалась девчачьей, а лицо – более юным, как будто время повернулось вспять. Она влетела сияющая, ожидающая сюрприза, старого друга, готовая рассмеяться и обнять кого-то знакомого в этой очень странной части мира, только что оставленная своим возлюбленным в незнакомом городе в одиночестве. А потом она увидела Дункана и перестала улыбаться. Она остановилась как вкопанная и просто смотрела на него, скрестив руки на груди.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она, когда Дункан подошел.

– Прости, что застал тебя врасплох. Мне нужно было поговорить с тобой.

– Застал врасплох? Как ты меня нашел? Кто тебе сказал, что я здесь?

– Грэм. Он связался со мной несколько недель назад.

– Зачем? Он знает, что ты сейчас здесь?

– Нет-нет, этого он не знает. Но как я уже сказал, Джина, я должен был поговорить с тобой.

Весь этот разговор проходил в романтичном вестибюле отеля, между мраморными колоннами и бархатными диванами, среди чисто европейских штучек, что придавало всему происходящему кинематографичности и нереальности. Дункан чувствовал себя немного нелепо, делая настолько громкие заявления, которые, казалось, совсем ему не присущи, но Джине-то они действительно подходили. Другая женщина, возможно, была бы смущена подобным драматизмом, но он знал, что больше всего на свете Джина любит смелые жесты, и поэтому он надеялся, что его поступок может быть воспринят ею благосклонно.

– Просто выслушай меня, – продолжил он. – Грэм пришел ко мне с просьбой подписать бумаги о разводе. Он планировал… Ну, он бы не хотел, чтобы я рассказывал тебе.

– Я предполагаю, он не хотел бы, чтобы ты вообще говорил со мной.

Резкость Джины сбила Дункана с толку. Она казалась такой сердитой из-за того, что он пришел. Почему же ей так неприятно видеть его?

– Послушай, я знаю, это эгоистично с моей стороны, но я должен был сказать тебе, что я чувствовал – что я чувствую.

Между тем Джина начала догадываться о сути происходящего:

– Это ты отправил его в поездку во Франкфурт!

– Я должен был, я…

– Из-за документов о разводе? И зачем ему держать это в секрете? О боже, он собирается сделать предложение, не так ли?

То, как она это сказала, без энтузиазма, даже с ноткой смущения, дало Дункану возможность продолжить:

– Да, он собирается сделать предложение. Итак, он пришел попросить меня подписать бумаги, а я физически не смог этого сделать. Я не хочу разводиться. Возможно, брак был ошибкой в определенном смысле – это было слишком рано, мы были неустойчивы, и я думаю, что мы оба напугали самих себя. Но даже если мы боялись того, что значит быть вместе, из этого вовсе не следует, что мы этого не желали. Я знаю, чего я хочу. Я все еще хочу тебя.

Он ожидал ее реакции: слез, кулаков, чего-то еще, но вместо этого Джина повернулась и пошла к стойке регистрации, что-то сказала мужчине на ресепшене, а затем вышла через вращающиеся двери. Дункан не был уверен, что делать: то ли ждать, то ли догонять. Оглядываясь назад, он мог бы сказать, что ему определенно следовало побежать за Джиной, но в то время он все еще был сбит с толку и в некотором смысле ошеломлен их встречей. Через мгновение он подошел к мужчине на стойке регистрации и спросил, что ему сказала молодая женщина.

– Что она ушла и вам не стоит утруждать себя ожиданием.

Но он все равно ждал. Каким бы бесполезным это ни казалось, он был слишком несчастен, чтобы делать что-либо, кроме как сидеть, ссутулившись, в кресле и размышлять обо всех своих ошибках.

Прошло несколько часов – достаточно много времени, чтобы ему пришло в голову: Грэм, возможно, уже возвращается из Франкфурта еще более разъяренный, поскольку уже знает от Джины, что Дункан приходил к ней. Еще через час он начал задаваться вопросом, не предполагала ли Джина, что он все-таки останется ждать, и теперь попросту не собиралась возвращаться. Могла ли она быть настолько полна решимости избегать его, что заселилась в какое-нибудь другое место? Дважды он подходил к сотрудникам за стойкой регистрации, чтобы спросить, не поступало ли каких-нибудь сообщений от Джины Рейнхольд, но они заверили его, что никаких сообщений не было.

Спустя несколько часов, проведенных за чтением газеты или хождением кругами на улице, Дункан начал ощущать себя ненормальным. Должно быть, он проделал весь этот путь, чтобы сказать Джине то, чего у нее не было желания слышать. Она не хотела давать ему еще один шанс. Она нашла другого мужчину, которого полюбила, и этот мужчина в отличие от него не дал ей повода чувствовать, что он ее подведет.

Отчаявшись, он встал, собираясь уходить, когда увидел, что к нему направляется один из администраторов.

– Это вы ждали Джину Рейнхольд?

– Да, верно. Какие-то вести от нее?

– Не от нее. Из больницы. С мисс Рейнхольд произошел несчастный случай.

У Джины был с собой ключ от отеля, и нашедший ее позвонил в отель и попросил уведомить тех, кто был с ней. Девушка-администратор спросила Дункана, знает ли он, как можно связаться со спутником мисс Рейнхольд.