Джина бросила танцевать – возможно, чувствуя себя виноватой за кипевшую в ней жизненную силу, которую потеряла ее мать, но теперь она почувствовала, что это именно то, что ей нужно, что это и есть необыкновенная любовь в ее жизни. Когда она танцевала, у нее не было ни мыслей, ни воспоминаний, ни желаний, ни сожалений. Для нее не существовало ничего, кроме частей тела, движущихся в пространстве, и музыки, которая вела ее. Джина отдалась танцу, как другие могли бы отдаться религии. Она переключилась с балета на модерн, который был более импровизационным и лучше позволял погрузиться в то, что она делала. Танцевальная школа разрешала ей профессионально выступать в небольших ролях, и к выпускному классу она планировала поступить в школу искусств и сосредоточиться на танцах, несмотря на хорошие оценки по другим предметам. Однако консультант в колледже убедил Джину подать заявление в несколько гуманитарных колледжей. Были ряд заведений, которые специализировались на танцах, включая Йель. Той весной, тронутая ее личной историей и успехом как исполнительницы, приемная комиссия предложила ей место.

– Однако Нью-Хейвен довольно далеко, – заметил мистер Рейнхольд. – Есть и более близкие варианты.

Он не стал признаваться, что расстояние причинит ему боль, но она понимала, что ему трудно отпустить ее. Джина чувствовала себя ужасно из-за того, что уезжала, или, точнее, испытывала вину из-за того, что отчаянно желает уехать. Все эти годы она никогда полностью не признавала своего стремления освободиться от дома и от атмосферы потери, которая заполняла каждую комнату.

Осенью Джина поступила в Йель, где все казалось грандиозным и романтичным. Девушка любила гулять по внутренним дворам колледжа с их благоухающими розовыми кустами и сказочными каменными дорожками, скрытыми за стенами. Ей нравились комнаты в общежитии – с арочными окнами, отделанные темным деревом; обеденные залы с высокими потолками и постоянным гулом, а также ощущение, что она сбежала из Санта-Фе и от своих недалеких сверстников, чтобы оказаться среди захватывающей светской компании будущих друзей. В ее общежитии для первокурсников жил британский аристократ – какой-то граф или герцог, дочь индийского дипломата, сын французского политика и дочь итальянской телезвезды. Она подружилась с некоторыми из них, но они оказались менее привлекательными, чем она рассчитывала. Затем она увлеклась молодым человеком, гитаристом, чья игра поразила ее, пока Джина не поняла, что больше ничего примечательного в нем нет. Ей пришлось подождать до второго курса, чтобы познакомиться с людьми, которые действительно заинтересовали ее, начиная с девушки, что в итоге стала ее лучшей подругой и наставила на путь, по которому она пойдет спустя годы после их знакомства: Вайолет Шарп.

Вайолет была на два года старше Джины, уже училась на выпускном курсе и возглавляла театральную ассоциацию колледжа. Все, кто занимался искусством, знали Вайолет: невозможно было не заметить непоседливую китаянку ростом шесть футов, с волосами, выбритыми с одной стороны, а с другой выкрашенными в белый цвет. Ее лицо притягивало не меньше: густые прямые брови, полные губы и широко расставленные глаза со смелыми зелеными полосками теней на веках. Вайолет была приемной дочерью двух выдающихся личностей в мире нью-йоркского театра, поэтому она пришла в кампус, уже имея большой авторитет и негласное обещание будущих связей. Все это заставляло окружающих добиваться ее расположения: лучшие актеры отказывались от ролей в других шоу, чтобы работать с ней, лучшие съемочные группы присоединялись к ее постановкам.

Джина, конечно, знала о Вайолет, хотя их творческие интересы пересекались нечасто, но на втором курсе она заметила, что Вайолет приходит на танцевальные представления и появляется после репетиций. Причиной была веснушчатая брюнетка по имени Бетт, с которой Вайолет продолжала дружить после окончания колледжа. В октябре того года Джина и Бетт вместе участвовали в шоу, организованном студентом-хореографом. Сценограф разработал систему с экранами, освещенными сзади, благодаря которой танцоры казались силуэтами. Приспособление сработало во время репетиции, но во время второго представления один из экранов был слегка сдвинут и оказался слишком близко к горячему свету. Видимо, они были сделаны из очень тонкой сухой бумаги и соединены легковоспламеняющимся клеем, так что через несколько секунд появился дым, а затем вспыхнуло пламя. Зрители ахнули, а несколько танцоров убежали за сцену. Лишь у Джины хватило смелости вернуться с огнетушителем – после чего она продолжила танцевать. Никакое вторжение из реальности не могло разорвать ее связь с искусством. Зрители сидели, пораженные исключительной силой ее духа, заманенные обратно в иллюзию, в то время как танцоры один за другим снова окружали эту миниатюрную девушку.

В следующий раз, когда Вайолет пришла на урок танцев, чтобы встретиться с Бетт, она заговорила с Джиной.

– Вот это шоу ты устроила на прошлой неделе! – воскликнула она, дергая Джину за рукав. Та лишь пожала плечами с понимающей, даже кокетливой улыбкой.

– Разве маленький огонек может остановить представление?

Вайолет изучала Джину, накрашенные зеленым глаза были неподвижны.

– Честно говоря, я всегда считала, что ты слишком нормальная, но я ошибалась. Теперь я вижу в тебе что-то… что-то по-настоящему сумасшедшее.

Вайолет ухмыльнулась, обнажив крупные зубы с заметной щербинкой – недостаток, который, по мнению ее родителей, в их кругах было лучше не исправлять.

Джине на секунду показалось, что это оскорбление. Было время, когда ее возмутило бы, что ее назвали сумасшедшей, но теперь, услышав это от Вайолет, она почувствовала облегчение: ее приняли, заметили. Она ощущала в себе что-то необычное, но не считала это каким-то даром, пока об этом не сказала Вайолет.

– Мы собираемся в Нью-Йорк на эти выходные, – бросила Вайолет с небрежным видом. – Присоединишься?

– С удовольствием, – ответила Джина, чувствуя непреодолимое желание оставить позади защищенный мир кампуса и отправиться на разведку. – Хотя мне негде там остановиться.

Вайолет заверила, что у нее есть место, которым Джина могла бы свободно пользоваться:

– В любое время.

Приглашение уже несло в себе ощущение будущих приключений. В городе Вайолет повела Джину в центр на танцевальное представление. Театр находился на пересечении Первой авеню и Девятой улицы – простой зрительный зал с колоннами, местами загораживающими обзор. Снаружи здание было из красного кирпича, институциональное – совсем не походило на театр. Как Джина потом выяснила, раньше в нем размещалась государственная школа.

Шоу, которое она увидела той ночью, сначала смутило, а затем и удивило ее. Казалось, оно разрушило все ожидания, которые связывали ее. Танцоры выглядели такими непохожими друг на друга, высокие и низкорослые, долговязые и толстые – все в разных костюмах, которые вполне могли бы быть их настоящей одеждой. Временами они прекращали танцевать, садились и даже разговаривали друг с другом или со зрителями – у танцоров есть голоса! – и в спектакле были движения, которые делались с ошибками и которые, как поняла Джина, предназначены для того, чтобы выглядеть именно так, чтобы подорвать непогрешимость танцоров, вызвать у зрителей сомнение, которое затем было бы высмеяно каким-нибудь виртуозным актом. В ту ночь все представление о танцовщице, о том, что такое танцовщица, повисло в воздухе, и Джина почувствовала себя одновременно неуверенной и изумленной.

– Это было невероятно, – призналась она подруге после шоу, хотя Вайолет была менее впечатлена.

Джине потребовалось много времени, чтобы понять предысторию такой работы, как много было позаимствовано у других, более значительных фигур в мире танца, однако ничто из этого не изменило того удивления, которое она испытала в ту ночь, когда была еще слишком молода и не образована, чтобы сформировать более взвешенную реакцию. Взвешенные реакции могли прийти позже – а в тот момент ей было необходимо удивляться.