«Однажды мое терпение иссякнет, — всякий раз приговаривала она, когда они перебирались из очередной дешевой квартиры в другую, — и тогда вы увидите».

Мэлоди могла бы, пожалуй, осыпать ее деньгами, да только ей не больно-то хотелось. Уж очень было интересно, что случится, когда мамино терпение иссякнет. Наверное, тогда мама вызовет подмогу? И они наконец-то увидят отца. Мэлоди казалось, что он просто обязан быть совершенно необыкновенным, ведь откуда-то у них взялись их способности. Явно не от мамы.

Оказалось — ничего грандиозного.

Их просто сплавили тетке.

Подумаешь!

Холли не любил, когда Тэсса включала в себе… ну, вы знаете, инквизиторство. Частенько он думал о том, что самым лучшим выбором для нее была бы потеря памяти, — потому что все, что касалось ее прошлого, просто кишмя кишело кошмарами, как кишел неугомонными пикси электромобиль Холли.

Невероятно, что в Нью-Ньюлине, где из-под каждого куста тебе под ноги вываливались различные чудеса, не было ни одного человека, способного или изъять из Тэссы ее унылые воспоминания, или как следует приложить камнем по темечку.

Было бы любопытно посмотреть на Тэссу счастливую.

Как и всякий довольный собой человек, Холли любил, чтобы все вокруг лучились радостью. В драмах нет никакого веселья, что бы там ни думал по этому поводу Шекспир.

Стоя под пронзительным ветром на крыльце их дома в одних домашних шлепанцах, между прочим, но кого это волнует, Холли мрачно смотрел, как Тэсса будто бы обрастает доспехами. Р-р-раз — и вместо расхлябанной малявки, щеголявшей повсюду в растянутых майках и потрепанных джинсах, она превращалась в кого-то вроде жестокого супергероя. Так себе метаморфозы.

Раздраженно фыркнув, Холли ушел в дом, не желая наблюдать за тем, как Тэсса выкрутит свои инквизиторские навыки по максимуму, потушит этот дурацкий пожар на кладбище и наведет повсюду порядок, как обычно.

Он вдруг словно впервые увидел, в какой хаос превратилась их гостиная, какие жалкие наброски появились на свет из-под его карандаша за последние недели, как бездарно легли на холсты мазки кисти, и понял, что так дальше жить нельзя.

Засучив рукава, Холли рьяно взялся за уборку. В мусор летели черновики и почти законченные картины, коробки из-под пиццы, перепачканные краской тряпки и вообще все, что под руку попадалось.

Он так увлекся, что по-настоящему удивился, когда хлопнула дверь и на пороге появилась Тэсса, волочившая за локоть Веронику Смит. За их спинами маячил дубина Фрэнк.

Все трое пахли гарью, а Вероника была еще и мокрой, будто ее как следует облили из пожарного шланга. Возможно, Тэсса умела извергать из себя потоки воды, если это требовалось. Холли не хотел ничего знать об этом.

— Вытирайте ноги, — буркнул он сердито.

— Вероника помещена под домашний арест, — объявила Тэсса.

Это было так оскорбительно, что Холли не нашел слов.

Это он был тут под домашним арестом, а не какая-то поджигательница!

Однако он уже успел как следует изучить Тэссу и видел, что она приняла решение. А когда Тэсса принимала решение, то ей хоть кол на голове теши.

Обычно она была терпеливой и спокойной, стойко сносила его капризы и перепалки с Фрэнком, но сейчас Холли мог закатить самую грандиозную истерику в мире, а Тэсса бы и глазом не моргнула.

Отвратительная неотвратимость.

— Но у нас нет свободных спален, — только и сказал Холли.

— В таком случае Вероника будет спать у очага на кухне. Или в чулане под лестницей.

— Но у нас нет очага или чулана, — начал было Холли, но Фрэнк за ее спиной покачал головой, и он прикусил язык.

Вероника, подавленная, молчаливая, мокрая, перепачканная землей и копотью, прошла вперед и молча рухнула на диван.

На диван, обивку которого Холли только что очистил губкой и специальным средством.

Он закусил губу, стараясь справиться с обидой.

— Ого, — вдруг воскликнула Тэсса, — как здесь стало чисто и… пусто.

Фрэнк молча подхватил объемные мешки с мусором и вышел на улицу — выкинуть их в бак во дворе.

Тэсса послушно разулась, чтобы не тащить в дом грязь с изрядно замызганных кроссовок, в одних носках подошла к Холли, взяла его за руку и повела в кухню, подальше от Вероники.

— Ну, — спросила она его там, положив ладони на скулы Холли и внимательно глядя прямо в его глаза, — что такое?

У Холли накопилось столько жалоб, что он мог бы до утра рассказывать про то, как уже вторую неделю не может поймать свет, цвет и смысл. Но он сказал другое:

— Все дело в том, что я очень опечален, что до сих пор никто как следует не приложил тебя по затылку.

— О, Холли, — Тэсса расстроенно заморгала. Она оттаивала, и это было хорошо. — Ты так сильно разозлился из-за Вероники? Это всего лишь до тех пор, пока ее мозги не встанут на место.

— Плевал я на Веронику, — проговорил Холли надменно.

Вернулся Фрэнк, грубо подвинул Холли плечом, как будто кухня была ужас какая тесная. Достал из холодильника бутылку молока и налил себе в стакан.

— Ты выбросил уйму своих рисунков, — проговорил он, сверля Холли взглядом. — У тебя кризис или что?

Под этим взглядом невозможно было соврать, ну, то есть Тэсса могла бы, а Холли — нет.

— Не то чтобы кризис, — протянул он, пытаясь измерить и облечь в слова все, что испытывал. Накрыл своими ладонями пальцы Тэссы на своем лице, потому что сейчас Холли хотелось прикосновений. Это случалось редко, но все же бывало. — Просто мне кажется, что я уже нарисовал все, что хотел. Воплотил в жизнь все сюжеты в мире, и больше ничего не осталось.

— Ну, тогда ты умер, — хмыкнул дубина Фрэнк насмешливо.

Тэсса молчала, разглядывая Холли темными тревожными глазами.

— Так никуда не годится, — решительно объявила она. — Холли, ты ведь давно говоришь о мегавечеринке на кладбище. Кажется, самое время ее закатить.

— Оно разве не сгорело? — разочарованно спросил Холли. Как вечеринка могла что-то изменить?

— А я здесь на что? — Тэсса улыбнулась. — Вероника просто притащила несколько охапок хвороста на могилу Малкольма и подожгла. Ничего страшного не успело произойти.

— Ты уверена, что она не подожжет нас во сне? — спросил Фрэнк.

— Представляешь, сколько новых впечатлений тогда получит Холли?

Как выяснилось утром, Тэсса не просто поселила Веронику в их доме, но еще и взялась отучать ее от алкоголизма.

По мнению Холли, это была несусветная глупость. Если человек хочет быть пьяницей, то какой смысл мешать ему весело плестись навстречу циррозу печени и белой горячке.

Трезвая Вероника нравилась ему ничуть не больше, чем пьяная. Хотя бы потому, что на добрые полчаса заняла ванну, а потом украла у Холли футболку.

Любимую, с Пинки Пай.

И хоть это было вопиющим преступлением, Холли не мог не отметить (со скромным злорадством), что на Веронике эта футболка смотрится глупо.

Но была в этом неожиданном вторжении и хорошая сторона: в кои-то веки Тэсса осталась дома.

Если бы у Холли был приступ вдохновения, то она бы ему только мешала. Но сейчас его тянуло к людям, потому что в часы безделья и они тоже на что-то годились.

Фрэнк по обыкновению ушел в свою мастерскую, а Холли оттащил к окну одно из старых разлапистых кресел в гостиной и свернулся там клубочком, лениво приготовившись наблюдать за жителями деревни, которые обязательно припрутся к Тэссе.

Она и сама не замечала, как стала той осью, вокруг которой крутился Нью-Ньюлин.

Тэсса врастала в это место корнями, всей своей сущностью, хоть и любила рассуждать о том, как счастливо заживет в большом городе, когда будет готова закончить реабилитацию.

Холли частенько спрашивал себя: понимают ли люди, сколько бесполезных слов они издают? Ему казалось, что в итоге лживые заверения и ненужные оправдания болтаются в космосе бесхозным галактическим мусором, загрязняя экологию.

Сейчас, притаившись в кресле в ожидании обязательных гостей, он искал не сюжет, нет, фактура и форма и не имели особого значения. Он искал идею, эмоцию, на которую мог бы нанизать свое искусство.