– Тише! – попросил я. – В прошлый раз меня, между прочим, сторож чуть не схватил.
– Не беспокойся! Сейчас он на другом конце кладбища.
– Ты и в прошлый раз говорила не беспокоиться.
– Но ведь с тобой ничего не случилось? Ты ведь убежал, как я и говорила?
– Мне просто повезло.
– Может быть. Знаешь, на этот счёт возможны различные трактовки. Зависит от твоих представлений о мироздании.
– Вот зарядил бы он мне солью в жопу – меня бы сейчас тут не было. Независимо от моих представлений о мироздании.
– Ты бы расстроился?
Я не удержался и фыркнул. И тут же чуть не свалился вниз: ноги соскользнули, и я повис на одних руках.
– Залезай уже! – нетерпеливо заявила Макс, даже не поинтересовавшись, не нужна ли мне помощь.
Я собрался с силами и взобрался на крышу. Принялся разглядывать поцарапанные ноги. Тем временем Макс сначала приподнялась на локтях, а потом и вовсе уселась по-турецки. Она совершенно не обращала на меня внимания, уставившись куда-то вдаль. Бурча себе под нос, что она не очень-то внимательна к новым знакомым, я проследил взгляд Макс, и взор мой упал на солнце, замершее над самым горизонтом, едва касаясь его своим багровым краем. Оно было похоже на полыхавшее пламя, подрагивавшее от дуновений ветерка. И вдруг всё пространство до горизонта словно вспыхнуло пожаром. Луг вдалеке замерцал огненными искрами. Камни, которыми было усыпано кладбище поездов, стали золотыми самородками, превратив это место в Эльдорадо – край несметных сокровищ. А сами поезда: все эти вагоны, цистерны, пустые платформы, локомотивы – словно ожили. Нет, они не пришли в движение, но как будто неосязаемые души вселились в них, зажгли в них некогда угасший огонь жизни. Механизмы-трудяги взирали на закат сиявшими в его лучах осколками фонарей. Даже почудился как будто гул поезда, прибывавшего на конечную станцию. Казалось, что ещё чуть-чуть, и призрачные составы понесутся мимо по побуревшим от времени рельсам, застучат тяжёлые колёса вагонных тележек, и тонны и тонны грузов и тысячи и тысячи пассажиров отправятся в далёкое путешествие на другой край земли.
Я сел рядом с Макс и уставился на закат вместе с ней. Налетел лёгкий тёплый ветерок, из-за которого показалось, будто наш локомотив тронулся с места и мы поехали туда, в полыхавший пожар. Я повернулся к Макс и не смог оторвать взгляд: её широко распахнутые лазурные глаза светились восторгом, веснушки походили на искорки, разбрызганные солнцем, а ярко-рыжие волосы обратились в пламя.
– О-бал-деть! – изумлённо отчеканил я.
– Я же говорила, – не поворачиваясь ко мне, ответила Макс, – что вечером тут будет волшебно.
– Да нет же. Ты обалденная!
Макс улыбнулась и спросила:
– А как же закат? А кладбище поездов? Они ведь тоже обалденные?
– Да, и они тоже.
– Так-то лучше, а то я уж переживала, что не оправдаю твои ожидания.
– Если честно, я до последнего момента думал, что тут какой-то подвох.
– Может быть, он и есть. Смотря, что ты понимаешь под подвохом.
– Ну как… Когда думаешь о чём-то, что это что-то одно, а на деле оказывается, что это совсем другое.
– Тогда ты, пожалуй, прав.
Её слова насторожили меня, и я на всякий случай огляделся по сторонам.
– Расслабься! – улыбнувшись, сказала Макс и взяла меня за руку. Она взяла меня за руку! Снова! Её рука была просто божественной! – Ты как хочешь, а я ещё полежу, пока крыша совсем не остыла.
Она снова легла, закинув руки за голову, и стала смотреть на небо, чистое и бездонное, уже совсем тёмное с одной стороны и алое с другой. Я последовал её примеру. В небе уже зажглось несколько самых ярких звёзд.
– Интересно, из космоса сейчас кто-нибудь смотрит на нас? – произнёс я задумчиво.
– Европейский астронавт Сьюзан МакМиллан прямо сейчас фотографирует эту часть Земли с борта международной космической станции, хотя едва ли на её фотографии удастся разглядеть нас с тобой.
Я усмехнулся и уточнил:
– У тебя прямая связь с международной космической станцией?
– Да я пошутила. Наверно.
– Ну а серьёзно? Как ты думаешь, какие-нибудь инопланетяне смотрят на нас сейчас?
– Не исключено. Было бы наивным полагать, что подглядывать интересно только людям.
– Всё шутишь. А я про серьёзные вещи. Вот мы же пытаемся найти внеземную жизнь, отправляем там всякие сигналы в космос. Фиксируем радиовсплески. Правда, к сожалению, каждый раз оказывается, что это всего лишь очередной пульсар.
– А что бы тебе дало обнаружение внеземной жизни?
– Но ведь это было бы просто суперкруто! Знать, что мы не одни во Вселенной. Знать, что когда-нибудь, когда технический прогресс позволит, мы сможем встретиться и подружиться. Ведь это даст огромный импульс развитию науки и техники, и то, что кажется фантастикой сегодня вроде искусственных кротовых нор, станет реальностью, и мы сможем путешествовать на многие световые годы, не будучи стеснёнными законами классической механики.
– Да ты мечтатель, – улыбнулась Макс. – Встретиться и подружиться, говоришь? А ничего, что люди даже на своей родной планете до сих пор не могут научиться жить мирно? При том, что между ними, в сущности, нет никаких особенных различий. Лишь искусственно созданные границы по миллиону признаков: место рождения, место взросления, взгляды на сверхъестественное, взгляды на отношения. Кто-то считает, что полов два, а кто-то – что их столько же, сколько людей на Земле. Кто-то считает, что все должны слушаться одного главного, а кто-то – что каждый, кто младше, должен слушаться того, кто старше.
– Так, может быть, обнаружение внеземной жизни как раз позволит людям почувствовать себя одним народом.
– Не позволит, – категорично отрезала Макс.
– Да ну тебя! В конце концов, обнаружение внеземной жизни повлияло бы как минимум на мою жизнь. Мне нравится рисовать, – сказал я и осёкся.
Как-то года три назад, когда мы с Ломом ещё дружили, я решил показать ему свои рисунки. И, собственно, это решение и привело к нашему разладу. Мягко говоря, он не понял моего увлечения. Это окончательно добило меня. Прежде моё увлечение раздражало только маму, которая считала, что я трачу время на какую-то ерунду, но когда и лучший друг высмеял меня, я поначалу даже чуть было не выбросил все свои рисунки. В последний момент что-то остановило меня, и я решил, что уж лучше будет отказаться от таких друзей. И теперь вот я ещё и Макс сдуру ляпнул о своём недостатке. К моему удивлению, она лишь поинтересовалась:
– И? Какая связь?
– Мне нравится рисовать космос: другие планеты, звёзды, туманности – ну и без инопланетян не обходится, – стесняясь, признался я.
– Рисуешь зелёных человечков с большими глазами? – улыбнулась Макс.
– Вообще-то, инопланетяне не обязательно с глазами. И уж тем более, не обязательно гуманоиды. Это зависит от условий на конкретной планете. Где-то они могут выглядеть, как рептилии, где-то – как черви, а где-то и вовсе – как растения. И не надо забывать про альтернативные формы жизни, как минимум кремниевую.
– Вижу, эта тема тебе очень интересна.
– К сожалению, да.
– Почему же к сожалению?
– Потому что это может быть только хобби. Мама говорит, ладно бы я ещё астрономом хотел стать, хотя и это было бы совершенно бесперспективно. То ли дело программист или юрист – вот это, на её взгляд, толковые профессии. А я ведь даже не астрономией как таковой увлекаюсь.
– Да, я поняла. Ты интересуешься космическим искусством. Слышал о Международной ассоциации астрономических художников?
– Эм… Нет, – я удивлённо посмотрел на Макс. Чудеса, да и только! Кто-то впервые серьёзно говорил со мной о моём увлечении. Да ещё и сообщал что-то очень интригующее.
– Ты космический художник, – продолжала Макс. – И это хорошее дело. Конечно, при условии, что ты делаешь его хорошо.
– Чего уж в нём хорошего? Никакой пользы людям.
– А какая польза от искусства вообще?
– Ладно-ладно, согласен, есть эстетическое удовольствие. Дом можно украсить, например, каким-нибудь произведением искусства. Хотя, я думаю, искусство всё равно в большей мере остаётся просто способом самовыражения человека.
