В кабинете повисла тишина. Собеседники переваривали в уме услышанное, а Чащин продолжил:

– Этот эпизод оказался последним в серии подобных за почти десятилетний период. Серийник «работал» именно по бомжам. Среди погибших были и другие жертвы, четверо подростков – беглецы с интерната, и тот самый милиционер.

Тимофей и Пал Палыч молчали. После продолжительной паузы Гергиани глуховатым голосом спросил:

– Саша, и сколько всего убитых было?

Александр Семёнович сделал глоток из чашки, поставил её на стол, и уточнил:

– Жертв со схожим способом убийства у следователя набралось тридцать два.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Часть вторая. Поиск

На долгое время в кабинете повисла тишина. Тайгарск – город небольшой, провинциальный, как говорится: «все друг друга знают» – кто-то с кем-то в одном классе учился, с другим в одной группе в институте, в каком-то случае рядом работал, а с третьим – жил в одном доме. Любое событие эхом прокатывалось моментально по всем городским кухням и лавочкам у подъездов. Если где-нибудь происходила драка с участием минимум четырёх человек, об этом могли судачить целый месяц. Но о таком событии, как орудовавший в родном городе серийный убийца-маньяк, из присутствующих не слышал никто. Чтобы принять это сообщение, и оформить его в сознании как свершившийся факт, требуется время. И самое главное – возникает необходимость объяснить самому себе целесообразность в стремлении одного человека лишить жизни более трёх десятков живых душ посторонних людей, которые явно не мешали убийце заниматься решением вопросов личного жизнеобеспечения. Кому, и чем могут помешать привычные уличные бомжи настолько, что у него может возникнуть неудержимое желание уничтожить их как отдельный вид человека?

Трое взрослых людей, сидевших друг напротив друга, не проронили ни одного слова в течении следующих нескольких минут после сказанного отставным полковником милиции. Не верить ему оснований не было, но само принятие факта существования на давно обжитой и привычной территории проживания подобного монстра никак не укладывалось в голове. Первым молчание нарушил Пал Палыч:

– Может кто перекусить хочет? Зуля, подойди пожалуйста!

Помощница появилась в дверном проёме, вопросительно взглянула на шефа – увидев её, тот спросил:

– Зуля, свежая выпечка есть какая?

Не обращая внимания на их диалог, Тимофей обратился к Чащину:

– Это всё точно, Александр Семёнович?

Отставной полковник покачал головой, с укоризной глянул на него:

– Тимоха, у меня фамилия – Чащин, а не Чехов. С чего бы мне сочинять?

Тем временем Пал Палыч махнул поварихе рукой, и негромко добавил:

– Не надо, ладно. Принеси орехов ещё, да свежего чая сделай, пожалуйста.

Палинский, продолжая разговор с Чащиным, задал ещё один вопрос:

– А больше ничего не удалось выяснить?

Помешивая в чашке, Семёныч пожал плечами:

– Тимоха, это ведь всё не так просто – ты пойми правильно, мне чудом удалось найти там вот только этот рапорт об объединении нескольких дел в одно. Можно сказать – просто повезло. Я ещё покопался немного, но, судя по всему, эта следовательская инициатива развития не получила. Ну, то есть начальство не дало ходу. А по каким причинам – на это, естественно, документы не составляются. Можно только поговорить с участниками.

– А это кто будут?

– Ну кто – следователь, опера, лучше всего, конечно, с начальником бы поговорить, но уже, наверное, никого в живых не осталось. А самое главное – дела нет в наличии! Это о многом говорит. С хранением документов у правоохранителей очень строго поставлено – постоянный контроль, учёт. За нарушение инструкции по хранению – до уголовки, сразу! Я поэтому в шоке и был, когда обнаружил пустое место в журнале. Тут без высших сил не обошлось, явно.

– Каких ещё сил? – уточнил Тимофей.

Чащин опёрся о стол руками, и принялся объяснять:

– Ну вот сам посуди, Тимофей Олегович – по завершению всех положенных мероприятий, когда следствие по тем или иным причинам завершается, следователь окончательно сшивает документы положенным образом в тома, и сдаёт дело в охраняемое вооружёнными дежурными место. Акт передачи дела в архив подписывается начальником УВД – без его визы его туда не примут. При приёме дело регистрируют в спецжурнале, где следак обязан лично расписаться. Если впоследствии дело кому-то выдаётся, то только по письменной резолюции начальника на запросе, по-другому не происходит – проверки происходят регулярно, и без объявления. Дежурный против инструкции не пойдёт – могут уволить, а если что, то и к уголовке привлечь. Смысла не оформлять выдачу нет. Выдаётся дело тоже очень строго – в журнале всё записывается; дата выдачи, основание, кто получает, и его личная подпись. И всё это подтверждается подписью дежурного. Так что просто так дела не исчезают.

Тимофей тряхнул головой:

– Но ведь исчезло! Что там, День анархии праздновали?

Семёнович усмехнулся:

– Да нет, конечно. Просто это значит, что начальник лично сходил в спецхран, лично дело забрал, и лично всех вокруг на хрен послал. Так что не зря опер Афанасьеву советовал забыть про этот домик. И лучше всего тебе точно также нужно поступить – забудь и успокойся! Я же тебе сказал – в этом деле о пропаже дела без высших сил не обошлось! Пал Палыч, а ты что думаешь?

Гергиани несколько раз покивал головой, и обратился к Палинскому:

– Олегыч, ты же мне, как родной, я тебе ерунды не скажу, ты знаешь, и из всего, что я тут услышал, виден главный вывод – лучше об этом дальше не знать! Жизнь наша коротка, и тратить её на ковыряние в дерьме – пустая трата сил. Тебе самому уже далеко не двадцать лет! Произошла страшная, просто жуткая трагедия – больной на голову зверь лишил жизнь тридцати двух ни в чём перед ним не повинных людей. И всё это случилось довольно давно. Пусть оно зарастает быльём и дальше, лучше не надо тревожить чужую боль. Я думаю, вот так.

Тимофей развёл руками:

– Пал Палыч, ну что ж – вот так взять, и бросить всё? Александр Семёнович, вот ты сам скажи, как человек сведущий – возможно что-то ещё сыскать, или всё – дела нет, и разговора нету?

Чащин задумался. Затем протянул руку, взял из вазы, которая стояла прямо перед ним, ещё одну конфету, не глядя развернул, и положил в рот. Пережёвывая, высказал свои соображения:

– Можно ещё поискать какие-нибудь кончики в спецхране, что в промзоне, и вдобавок попробовать пенсионеров найти. Вот они реально подскажут, что это за тайна, покрытая мраком, жить спокойно тебе не даёт.

– А что ещё за спецхран? – с непониманием отозвался Тимофей.

– Да это я так, как говорится сдуру ляпнул. Туда мне не попасть. А тебе лучше и не знать.

– Что, такой весь секретный секрет?

Чащин посмотрел на него:

– Слушай меня внимательно, Тимоха – если ты решишь, что тебе необходимо разбираться в этом деле и дальше, то я тебя на полном серьёзе должен предупредить, что на этом пути обратной дороги нет. И запомни, что тебе Пал Палыч сказал – не трать время на пустое, успокойся.

Тимофей заёрзал на стуле:

– Александр Семёнович, понимаете, как-то тревожно мне, и чувствую, не успокоюсь, пока последнюю дверь не открою. Ну, может быть, что-нибудь ещё можно разузнать, хоть немного ещё. Вам же виднее, вы ведь даже концептуально больше видите, о чём я и подозревать не могу. Просто в силу накопленного опыта – от этого невозможно избавиться. У меня соображения тут новые появились. Но только они, больше ничего придумать не смогу.

Чащин заинтересованно посмотрел на него:

– О чём ты?

Палинский торопливо, сбиваясь в словах, зачастил:

– Ну, вот когда я к Попову для разговора ходил, то шёл через парк, и там столкнулся с бомжом. Совершенно случайно. Угостил его сигаретами, всегда на такой случай держу пачку в кармане, спросил, как его зовут. Он представился – Санёк. Ну и мы с ним поболтали о том, о сём. Он мне и поведал, что в своё время лечился в психушке, и немного поделился впечатлениями, точнее – воспоминаниями. С ним в палате лежали на излечении очень яркие личности – и генерал, и профессор, и даже певец Магомаев. Но это всё так, общераспространённые персонажи, но ещё он говорил, что был там некий больной, который рассказывал о себе – что раньше, до больницы, работал в милиции, но занялся каким-то не совсем правильным делом, и в результате некая Контора посодействовала в его помещении в лечебницу. То есть – упекли его в дурку.