Летняя дорога утомляла. Поэтому, когда в отдалении показалась костровая башня Донского Дубка, Миронег лишь утвердился в решении, что будет искать струг, плывущий вниз. Корабелы за серебро легко согласились приютить и отца с сыном, и их смирного коня. Миронег отдал последнюю гривну. Больше расплачиваться было нечем.

— Сходни кинули, — взволнованно дернул отца за рукав Яким.

— Так пошли, вишь, нам с тобой машут, — повел к стругу Каравая Миронег.

Струг, важно перекатываясь, отчалил от пристани. Якимка, возбужденно сверкая очами, припал к борту, разглядывая убегающие назад деревья и мощные валы темной воды, расходящиеся от корабля. Миронег привычно сел на весла, но греб с оглядкой, чтобы не растревожить раненый бок. Дон уносил судно все дальше и дальше к югу.

Глава XXXVII. Домой

— Вот и добрались, — указал Миронег на костровую башню и выплывший за ней заборол Онузской крепостицы.

Якимка поднялся на цыпочки, чтобы лучше разглядеть постепенно открывавшийся взору град.

— Высоко забрался, — оценил он крутые берега.

— К степи ближе, опасаются крепче, — изрек Миронег.

— У нас-то не так было, помельче.

Струг завернул ближе к десному краю, намереваясь причалить. Пробравшись средь мерно колыхавшихся на мелких волнах корабликов дубокское судно втерлось вплотную к причалу, корабелы скинули сходни. Миронег вывел за руку робевшего на шаткой доске Якимку и вернулся за конем. Каравай, почувствовав конец мучениям, охотно дал себя свести к твердой земле.

Миронег и подражавший ему сын степенно раскланялись с корабелами, помахали на прощанье руками и повели коня по крутой дороге к градским воротам.

Отвык Миронег по холмам скакать, запыхался, однако. Надобно будет наверстывать, а то разнежился, на корабельной лавке порты просиживая. По течению чего ж не плыть, и грести не надобно, Дон сам несет, только успевай править.

Воротники спокойно пропустили путников, один, кажется, даже чуть кивнул Миронегу как знакомому. Ну, может, и виделись, кто ж теперь упомнит.

— Тятя, а велбула пойдем смотреть? — легонько дернул Яким Миронега за край рукава.

— Так вечер уже, торг по утру, — указал Миронег на сворачивающих лабазы коробейников. — Пойдем сейчас к Настасье Ниловне на постой попросимся. Ежели уж пустила в избу постоялую кого, так, может, хоть на сеновале приютит али в сенях постелет. Нам с тобой многого не надобно, верно?

Якимка согласно кивнул.

— Эй, глядите, не бортник ли? — зашумели у Миронега за спиной. — Бортник, живой? Да ну, не может того быть.

Миронег повернулся. Чуть пьяненькие у частокола одного из дворов стояли вороножские десятники.

— Глядишь ты, он, медведина лесной!

— Как видишь, — кивнул Миронег.

— Миронег Корчич, да мы ж тя схоронили в Рязани еще, а ты живее живехоньких, — подлетели ратные к бывшему товарищу, сгребая в богатырские объятья.

— Полегче, полегче, — сморщился Миронег, хватаясь за бок.

— Пораненный, во как, — протянули с уважением. — Так, где ж ты пропадал, лешак ты эдакий?

— За сыном к Суздалю ходил, — указал Миронег на Якима.

— За сыном, то добро. На тя похож, — закивали десятники. — Пойдем, отметим твое воскресение.

— Нет, други, мальчонка мой с дороги притомился. К постою нам надобно пробираться.

— Ну, так завтра приходи.

— Милята-то где? Живой?

— Живой, чего с ним станется. Тут, в Онузе, при дочери живет.

— Ну и славно, — довольно кивнул Миронег. — А сами то, что ж не с князем? Сказывали, все к Рязани подались, Глеба вновь ожидают.

— Так и мы ждем, не ведомо — сразу к стольной подастся али сначала у нас тут побалует. Ежели не тут пойдет, так за нами пришлют, а ежели тут, то мы за подмогой пошлем. А ты-то что ж, не при Ингваре?

— Отвоевался, — указал Миронег на бок.

— Вот уж жаль, славный ратный был. Эй, малой, как звать-то тебя? — подмигнул один из десятников Якиму.

Якимка спрятался за Миронега, утыкаясь носом в его рубаху.

— Пугливый какой, — загоготали десятники. — Так как звать?

— Якимом, — за сына ответил Миронег.

— Отец вот твой не из пугливых, хоробрый вой был.

Видно было, что праздным гулякам охота была поговорить еще, но Миронег не желал бередить воспоминания, хотелось побыстрей убраться. С трудом он вырвался из круга дружеского внимания и, усадив Якима на коня, поспешил к дому Настасьи.

— Тять, — тихо позвал Яким.

«Про дружину будет спрашивать, — решил Миронег. — Что ж, мальцам завсегда интересно, как оно, мечом махать».

— Тять, — свесился с коня Яким.

— Ну, спрашивай уж? — подбодрил Миронег.

— А как ты узнал, что я тя жду? Ну, что за мной надобно идти?

Вот так вопрос. Это у других простые сыны, а у него не из простых, мудреный.

— Ангел, видать, нашептал.

— А-а, — успокоился Яким, снова столбиком усаживаясь в седле.

Крепкие дубовые ворота приветливо скрипнули, запуская гостей во двор. Миронег невольно остановился, глядя на отдельно стоящую избушку его былого семейного благополучия. Ее дверь была плотно прикрыта. Может, и не занял никто, хотя рядом на веревке болтались обмотки, стираная рубаха да пара рушников.

— Эй, хозяйка?! — громко позвал Миронег.

Из овчарни вынырнула седая голова. Милята? Старик разогнулся и замер, не веря своим очам.

— Дядька, а ты как здесь? — улыбнулся Миронег.

— Мироша, Мироша!!! — очнулся Милята, кидаясь к Миронегу. — А мы, греха набрались, за упокой об тебе молились. А ты вот, — Милята смахнул навернувшуюся слезу.

— Дольше проживу, — чувствуя, что тоже растрогался, с трудом проговорил Миронег.

— Мироша, так Верша, куцый хвост, сказывал, что самолично тя на сани грузил, мол, отошел, точно вам говорю. Вот ведь, враль! А мы ж поверили! А ты тут, живой.

— Ты-то чего у Настасьи на дворе забыл? — решил прекратить переживания дружка Миронег.

— Так я это… — Милята замялся, — Настасья Ниловна изволила за меня пойти. Ну, так я еще, вроде как, не совсем уж дряхлый. Силушка-то еще имеется, — он вконец засмущался. — А при зятьях в приживалах не добро мне, не привык так-то.

— То дело ладное, — одобрил Миронег с серьезным лицом.

— А твою мы не обижаем, за дочку у нас. Настасья-то своих схоронила, нам дочка в радость.

Миронег ничего не понял, о чем там бормочет дружок.

— Изба наша не занята, а то я с Якимом Миронежичем, сынком моим? — вывел из-за спины Миронег Якимку.

— Вот уж славный малый. И имя доброе, уж наш Яким там, на небушке, доволен, — Милята бесцеремонно поднял Якимку на руки. — Добрый сынок, на дороге нашел? — лучше, чем десятские, знавший Миронега, сразу уловил дядька.

— Из Суздаля привез, там приглядел.

— Вон куда тебя занесло. А мы-то тут уж как убивались. А бабы наши все ткут да ткут. Целыми днями голова к голове сидят. Уж так твоя ткать-то желает научиться. Учи, и все тут. А я на них ворчу — брюхо уж большое, чего там над нитками сидеть да очи рвать.

У Миронега перехватило дыхание. Он побелел, а руки заметно задрожали.

— Моя… то кто? Ты про кого? — осторожно, словно рыбак, опасающийся спугнуть верткую рыбу, спросил Миронег.

— Ты, должно от ран еще не оправился. По голове тя под Рязанью не ударяли? — сердобольно посмотрел на дружка Милята.

— Моя, то кто? — снова повторил Миронег.

— Так это водимая твоя, Марфа Володимерьна. Ее ж вроде как отпустили… ну, велели про то, что она… короче, дочка она моя, вдовица твоя, Миронегова. Так всем и сказываем. А тут радость-то какая…

Миронег не дослушал, сбивая дыхание, бросился к двери избы Настасьи. Пробежал сквозь сени, распахнул двери в горницу.

При свете лучин его Марфуша прилежной ученицей сидела подле Настасьи и работала малым челноком, продевая нити. Его Услада! Живая, чуть округлившаяся в щеках, с выступающим сквозь поневу животом вот так просто сидит на лавочке, а не лежит в сырой земле.