Миронег при виде богатой одежи не стушевался, видал он и не таких, а вот козлика было жаль, и одного ли, может, всех под нож пустили.

— Бортник это, — ответил на вопросительный взгляд главаря бородатый дозорный. — Кланяйся, лычаница болотная, — хотел он отвесить подзатыльник Миронегу, но тот зыркнул на него злым диким взглядом, что сразу охладило желание подучить невежу.

— Я-то бортник, и козел мой был, коли вы не приметили, — надменно проговорил Миронег.

— А мы — мытари[4], — усмехнулся главарь, — давно ли княжью долю платил, бортник? Чай, не на своей земле живешь.

— Нынче князей больно много, всем не наносишься, — в тон ему отозвался Миронег.

— Княже, дай я поучу этого смерда чумазого, — поднялся с бревна крепкий воин с пересекающим грубо вылепленное чело шрамом, и не дожидаясь одобрения, вынул из-за пояса плеть; болтавшегося на поясе меча, видно, Миронег был недостоин.

— Да не надобно, — встрепенулся юный княжич, — мы заплатим за ущерб, — начал он рыться в калите.

— Гюргя[5], не встревай, — осадил его отец, уже с азартом наблюдая за движениями своего гридя.

— Не добро это, — пролепетал юнец, но все ж смиренно сел.

«Гюргя, стало быть княжича Юрием кличут, а этот-то кто?» В чьей из разросшейся семьи рязанских князей вотчине ныне земли Червленого Яра Миронег толком не знал, да и сами князья вряд ли то ведали, постоянно враждуя. Однако по прошлой осени от Глеба приплывали, не он ли?

Меж тем воин со шрамом медленно стал разматывать плеть. Возраста он, должно, был одного с Миронегом, лет тридцати, и в плечах одного обхвата, вот только ростом бортник был на полголовы выше, но гридя то не смущало — подумаешь — смерд, нешто ратному ровня. Плети Миронегу случалось отхватывать, дядька Яким на расправу был скор, но он же и подсказывал: чтоб битым не быть — вертись проворней. Миронег не стал ждать, пока его ужалит тонкий ремешок, выхватив топор, первым наскочил, грозя обухом. Гридь умело отскочил, недовольно нахмурился, щелкнул плетью, но широко размахнуться не получилось, Миронег поймал ее налету, рванув из крепкой руки. Раздался хохот дружинников.

— Сам напросился, — рявкнул гридь, чуть отступая и вынимая из ножен меч.

— Не добро, — снова подал голос княжич.

— Не убей, — предупредил и князь.

— Постараюсь, — сверкнул щербатой улыбкой гридь и попер на Миронега.

Меч против плотницкого топора — чести немного, но Миронег еще побарахтается, уж не поросенок в западне. Давненько он не бился, в той, другой жизни.

Гридь сделал быстрый взмах, Миронег уклонился, пиная пяткой врага в колено. Гридь выругался, снова взмахнул. Ой, как близко пролетело лезвие, Миронег ответил ударом снизу, но промахнулся. Оба замерли, тяжело дыша и пытаясь угадать чужой замысел. Гридь решил переть напролом, ведь у него было преимущество в оружии, да и броня не давала Миронегу пробиться. По-хорошему сейчас надо бы дать деру, иначе получишь удар, пусть и плашмя, а, может, и лезвием, с этого детины станется. Да как бы не так! Миронег в мгновение наклонился и, зачерпнув горсть сухой земли, швырнул в искалеченное шрамом лицо. Воину дружинному то не по чести, а бортнику и так можно. Противник, выругавшись, невольно схватился за лицо. Этого оказалось достаточно — Миронег очумевшим котом кинулся на гридя, вышибая меч. Металл с тупым звуком ударился о каменную кладку очага. Новый удар обухом промеж лопаток повалил ядреного гридя на колени.

— Довольно, — рыкнул князь.

Воин, тяжело выдохнув, поднялся и, шатаясь, отошел прочь, к нему подскочили свои, помочь стащить броню, снять свитку и облить холодной водой, чтоб быстрей очухался.

Миронег, разгоряченный битвой, глубоко дышал, с вызовом оглядывая людей князя, мол, кто еще. Желающих пока не находилось.

— Ты кто таков, бортник? — сузил князь глаза.

— Мирон я, сын бортника Корчуна, — не отвел очей Миронег.

— Откуда драться-то так научился?

— С медведями в обхват, — растянул беспечную улыбку Миронег.

Дружина снова грохнула хохотом.

— Вечереет, на постой у тебя станем, — лениво поднялся с бревна князь. — Эй, шатры ставьте.

Отделаться от незваных гостей не получалось.

[1] Сулица — коротко копье. [2] Гриди (гридни) — охрана, личные телохранители князя. [3] Корзень (корзно) — расшитый плащ, элемент княжеского облачения. [4] Мытарь — сборник податей. [5] Гюргя (Юрий) — вариант имени Георгий.

Глава II. Разумник

Ночь накинула черную мятлю[1] на вершины деревьев, где-то в кронах ухал филин. Миронег, скользя по темной воде, обогнул на своем шустром дощанике пузатую ладью, причалил к пологому берегу, отточенными движениями без лишней суеты вытащил лодку, укрыл ее в густом кустарнике и, подхватив крынку с парным молоком, отправился к усадьбе. Наконец-то все дела переделаны, можно и отдохнуть. Коз заботливый хозяин подоил и оставил на острове, чтоб не создавать новый соблазн для чужаков, и так недосчитался двух самых упитанных козлят.

Княжий стан почти погрузился во мрак, почивать в шатер ушли князь с княжичем, кмети[2], и только где-то в лесу трещали сухими ветками дозорные, да у одного из костров еще сидели двое — вернувшийся с дневного караула старик-бородач и задира-гридь со шрамом, они вели неспешную беседу и по очереди отхлебывали из братины.

— Эй, бортник, иди к нам, — дружелюбно махнул гридь, словно и не было никакой драки.

Миронег убрал крынку с молоком в ледник и подсел к костру. Надо же узнать, сколько еще эти незваные гости будут испытывать своим присутствием его терпение.

— Силен, лешак лохматый, силен, — похлопал гридь Миронега по плечу, — и приложил крепко так, в голове и сейчас шумит.

— То у тебя, Петрила, от бражки шум, — крякнул старик-бородач.

— Бражку не трожь, бражку сама теща почтенная настаивала, она толк знает, — гридь назидательно поднял палец кверху. — Отпей, что слеза, — протянул он Миронегу братинный ковш.

— Постник я нынче, — без особой радости взглянул на ковш Миронег.

— Ночью с неба не видно, — отмахнулся Петрила.

Миронег чуть отхлебнул.

— На ловы светлейший ваш выехал? — поинтересовался небрежно.

Уж не за зубром ли могучим эта малая ватага прибыла в самое сердце Червленого яра?

— Да, я бы на ловы сходил, — мечтательно улыбнулся Петрила, — на медведя-шатуна по снегу, самое то.

Из его скользкого ответа Миронег так и не понял — то да или нет.

— Верно, зверь нынче еще тощий, жирок не нагулял, вот по осени ловы славные, — поддержал он разговор. — Так что ж, не на ловы?

— Эк, ты горазд выспрашивать, бортник, — прищурился Петрила.

— А нешто то тайна какая? — усмехнулся Миронег. — Не хочешь, так и не сказывай, мне-то какое дело.

— У тебя-то да, какие там дела, знай себе ходи да поглядывай, когда пчелы мед натаскают.

— Так оставайся, медку поедим, на ловы по осени сходим, — Миронег расслабленно откинулся назад, вытягивая ноги к тлеющему костру.

— Рад бы в рай да грехи не пускают, — Петрила снова приложился к братине. — А сейчас медком свежим не угостишь?

— Не наносили еще, по осени. Отплываете-то когда? — спросил Миронег в лоб.

— Надоели уж?

— Больно прожорливые.

— А ты уж больно нос дерешь для бортника простого. Одичал здесь, почтения к нарочитой чади[3] не имеешь, — Петрила сверкнул хмельными очами.