Миронег выволок мешок с житом, полез за коробом, в нем соль — второе после хлебушка богатство, привезенное в Большую вервь с низовий Волги вездесущими купцами. А еще на дне лежали: новый топор, серп и куль с обновками для птахи.

Услада кинулась помогать, потянула неподъемный мешок, попыталась волочить короб.

— Куда, это я сам снесу. Лучше вот возьми, — Миронег нагнулся и вынул завернутый в грубую рогожу подарок.

Услада протянула руки, подхватить. И опять яркие бусы качнулись между ними. Да что ж они без конца лезут в глаза!

— Послушай, — распрямился Миронег, откладывая куль. — Помнишь, ты предлагала награду за свое спасение?

Услада застыла с протянутой рукой, потом медленно выпрямилась.

— Какую? — произнесла она сухими губами.

— Бусы мне эти хотела отдать, — указал Миронег.

Услада дотронулась кончиками пальцев до округлых камешков, прижала их к груди.

— Так отдай их мне сейчас, — зло выдохнул Миронег, раздражаясь от ее жеста сожаления.

Ах, какое разочарование легко прочел он на девичьем лице, разочарование в его благородстве, доброте, бескорыстии. Сейчас Миронег так же с треском грохнулся с добродетельного пьедестала девичьего уважения, как и сама Услада для него пару дней назад.

И все же она послушно попыталась снять бусы через голову, но они были слишком малы, чтобы пролезть. Тогда Услада крутнула нитку, пытаясь найти узелок. Пальчики, подрагивая, начали распутывать сплетение. Узел не поддавался. Миронег молча наблюдал. Услада, стиснув зубы, выдохнула и снова принялась за работу. Наконец бусы скользнули вниз, освобождая хозяйку. Услада на раскрытой ладони протянула их Миронегу.

Он цапнул камни, размахнулся и швырнул их в воды Савалы.

— Ты что сделал?!! — отчаянно крикнула Услада, словно он ее ударил.

Не обращая внимание на холодную сентябрьскую воду, Услада бросилась в реку.

— Куда? — схватил ее за локоть Миронег.

Она начала брыкаться, отпихивая бортника, и рваться в глубину.

— Куда?! — снова прикрикнул Миронег. — Оставь.

— Это же все, что у меня осталось. У меня больше ничего нет! — закричала Услада ему в лицо. — Ничего нет, ничего! Зачем же ты последнее отнял? Зачем?! Это ж память, — по щекам потекла то ли речная влага, то ли слезы.

— Все же из-за них приключилось, окаянных, — слегка тряхнул девчонку Миронег. — Ты ж из-за них ее сгубила?

— Сгубила, — эхом повторила Услада. — Да, я ее сгубила, — прошептала она, переставая рваться. — Я ее сгубила, я! — зашлась она рыданиями, падая Миронегу на грудь. — Я не хотела, не хотела.

— Тише, тише, — начал водить шершавой ладонью по ее волосам Миронег. — Отмолишь, Бог милосерден, простит. Ты же каешься?

— Каюсь, крепко каюсь, — всхлипнула Услада, — но ничего уж не поворотить. Пусти, — вдруг сухо поговорила она, резко отстраняясь. — Пойду, козы не доены.

И девчонка быстрым шагом полетела прочь.

— Подожди, — очнулся Миронег.

Он подхватил сверток с подарком и кинулся за ней:

— Ты ж мокрая, простынешь. Переодеться нужно. Вот, я тут одежу новую привез.

— Не надобно, — хмуро отозвалась Услада. — У меня больше расплатиться с тобой нечем.

— Да ты ж сама сказывала, что все из-за бус этих с тобой приключилось, я хотел плохое выкинуть, — нескладно начал оправдываться Миронег.

— Я тебе сказывала, что мне дорогой человек их подарил, — затормозив, развернулась к нему Услада, — и больше ничего.

Обиженная птаха убежала по тропинке, Миронег остался один. А ведь про бусы, как причину убийства, он и вправду додумал, как-то так само в голове сложилось. И про князя Ингваря пару месяцев назад так же дурное само додумалось, а тот ничего плохого против вервей и не замышлял. Выходит, бортник басни складывать мастак почище княжьей сказительницы.

Миронег тяжело вздохнул и побрел назад к берегу. Разделся, скидывая одежу в траву, и полез в студеную воду. День стремительно истаивал. «Ну и куда швырял?» — Миронег дошел до предполагаемого места, вода здесь доходила до пояса. Согнувшись, бортник, принялся искать пропажу. Ничего. Дно илистое, вязкое. Пришлось отойти еще глубже, теперь вода доходила по грудь, уже не наклонишься, только нырять. Миронег набрал воздуха в легкие и погрузился, ощупывая все, что попадалось под руку. Снова неудача. Ясно, что в сгущающихся сумерках и в таком широком месте, ничего найти не удастся, но упрямство толкало нырять, и Миронег нырял.

— Эй, вылезай! Не надобно искать, — позвала его с берега Услада.

Миронег, сжав уже клацающие от холода челюсти, снова нырнул. Пошарил. Вынырнул.

— Не вылезешь, я с тобой стану искать, — пригрозила Услада, делая шаг вперед.

— Отвернись, а то опять станешь сказывать, что я нагишом пред тобой верчусь, — проворчал Миронег, хотя в сумерках уж ничего нельзя было разглядеть.

Услада отвернулась. Миронег побрел к берегу, нога проскользнула на чем-то покатом. Бусы? Они!

Довольный Миронег на радостях перекрестился, на цыпочках подобрался к девчонке и, обвив тонкую шею мокрыми камешками, завязал узелок.

— Прости, — прошептал посиневшими губами.

Они сидели у костра, протягивая озябшие пальцы к яркому пламени и смущенно улыбаясь друг другу, янтарные бусы играли на девичьей груди озорными искрами, а за спинами черной стеной вставал могучий лес, отделяя бортника и беглянку от всего мира.

Глава XVIII. Лисичка

На утро оттаявшая Услада все же приняла сверток с подарками, присела под навесом на лавке и начала вынимать обновы. Миронег делал вид, что сосредоточенно точит новый топор, но одним глазом все ж косился — понравится ли его скромный дар девице, многое повидавшей под крышей княжьих хоромов. Первыми были извлечены валеночки, Услада погладила мягкое голенище:

— По первому снегу хороши будут, мягонькие, — отдарилась она благодарной улыбкой.

Дальше на лавке были расстелены рубахи, понева, на свет был растянут пуховый платок, простенький, серенький. «Не приглянулся», — опустил бровь Миронег.

— Вечером уж студено, — накинула на плечи платок Услада, — а так, ежели завернуться, и ветер не страшен. — Петельки здесь нехитрые, вот бы и самой научится так-то, — вгляделась она в переплетение нитей.

Примерила одариваемая и рукавички, потом извлекла повой с расшитым яркими нитями очельем и задумчиво покрутила его в руках.

— Это бабка Лещиха кинула, — поспешил оправдаться Миронег, — я ж соврал, что для Елицы, жены Радятовой. Бабка и сунула для мужатой. Да тут никто не видит, холодно станет, наденешь, чтоб теплей было, чего ж тут такого... Главное ж, чтоб тепло.

Услада, поджав нижнюю губку, горделиво вскинула голову и отложила повой на самый дальний край лавки, как бы показывая, что и не собиралась его на себя напяливать.

— Там еще душегрея, — кашлянул в кулак Миронег.

Услада, совсем уж отвернувшись от повоя, деловито нырнула в куль. Вот и дошло дело до самого дорогого подарка. Миронег отложил топор и уже, не таясь, начал наблюдать за птахой, придется ли ей по душе лисья шубейка.

Услада осторожно, словно душегрея могла ее укусить, пальчиком тронула пушистый ворс, потом провела тыльной стороной ладони, приминая мех.

— Дорого, наверное? — сверкнули на Миронега карие очи.

— То моя забота, — небрежно бросил даритель. — Примерь, в пору ли?

Услада накинула легкую шубку, крутнулась, вопросительно посмотрела на Миронега — ладно ли. Тот одобрительно кивнул. Услада прошла пару шагов, снова крутнулась, запахнулась сильней, потом присела на край лавки и вдруг заплакала.

— Эй, ты чего? — Миронег торопливо подошел, присаживаясь рядом. — Не понравилась? Так потом новую купим, по снегу набью зверья, скорняку на Ворону свезу, он тебе такую стачает, княгини позавидуют. И аксамита у купчин Волжских можно прикупить…

— Нравится, очень нравится, — всхлипнула Услада, — как дома, дома такая же рыженькая была. Домой хочу, — закрыла она лицо руками.