Но больше всего Джона обрадовался настольной игре «Мечи и щиты», в которую они с Астрид сейчас играют. Когда он был маленьким, они просиживали за ней часами.

– Да ладно. Может, присядешь? – Джона похлопывает по месту на диване рядом с собой.

Бьерн тихонько похрапывает в откидном кресле поодаль, которое он, похоже, теперь считает своим собственным. Он ни словом не обмолвился о своем вчерашнем появлении, и я все никак не могу понять, то ли это потому, что он ничего не понял, то ли потому, что у Бьерна имеется хоть немного такта.

– Они должны были приехать сорок пять минут назад, и мама не отвечает ни на одно из моих сообщений.

На улице темно. Гораздо темнее, чем на ярко освещенных улицах Торонто, по которым они привыкли ездить.

– Скорее всего, у нее просто сел телефон.

– Значит, она могла бы воспользоваться телефоном Саймона.

– Может быть, его тоже сел.

– Саймон возит с собой портативное зарядное устройство.

Джона замирает с протянутой к фигурке рукой и бросает на меня раздраженный взгляд.

– Тогда я не знаю, что тебе сказать, кроме того, что они приедут. От Анкориджа сюда добираться два часа, идет снег, и они понятия не имеют, куда едут, так что ехать будут долго, но рано или поздно все-таки будут здесь, Калла.

Я перевожу взгляд за окно, на кромешную тьму, которую разбавляют только белые мерцающие гирлянды, мы зажгли их на крыльце. Завтра будет ровно год с тех пор, как мама и Саймон привезли меня в аэропорт Пирсон с билетом в один конец. Конечно, мы регулярно разговариваем, переписываемся и довольно часто общаемся по видеосвязи, но экран не может заменить настоящего Саймона, сидящего напротив меня, пока он потягивает чай и делится мудростью, и сколько бы я ни вдыхала, я не смогу уловить запах цветочных духов моей матери через телефонную трубку.

Знала, что буду скучать по ним, когда уеду, но не представляла, насколько сильно.

Наконец, замечаю тусклый луч света, за которым появляются две светящиеся сферы, медленно движущиеся по нашей подъездной дороге, и мой визг будит дремлющего Бьерна. Я бросаюсь через гостиную к входной двери, накидываю громоздкое пальто и сапоги и пулей вылетаю на улицу. Пока мчусь к тому месту, где остановился внедорожник, поскальзываюсь на заснеженной тропинке.

– Ты не поверишь, сколько времени мы потратили, пока арендовали машину, – восклицает мама, покидая пассажирское сиденье. – Они пытались впарить нам повышенный класс, а когда мы сказали, что не нуждаемся в этом, вместо внедорожника предложили минивэн – минивэн! По таким-то дорогам! Представляешь? Боже мой, я так устала. Иди сюда. – Мама обхватывает меня за шею и притягивает к себе. – Я так по тебе соскучилась.

– Я тоже по тебе скучала.

Тепло отвечаю на долгие объятия, глубоко вдыхая аромат ее духов, будто на мгновение вернулась домой.

– Похоже, все обошлось?

– А? – Она машет рукой в перчатке в сторону их БМВ. – Ну да, я просто сказала, что, если они не могут выполнить наш заказ, тогда пусть предоставят машину классом выше, но по той же цене.

– У твоей матери забавная манера «просто говорить». – Саймон натягивает на лысеющую голову вязаную шапочку, пока огибает капот внедорожника. – Я удивлен, что мы вообще уехали оттуда без наручников. Впрочем, неважно. Мы наконец-то добрались.

Прижимаюсь к долговязому телу Саймона, и глаза горят от переполняющей меня радости, что они оба здесь.

Входная дверь со скрипом открывается, и по парадной лестнице без пальто, в незашнурованных ботинках спускается Джона.

– Сьюзан, Саймон, рад снова вас видеть. – Он обнимает мою маму, отчего она удивленно смеется, а затем протягивает руку Саймону, чтобы крепко ее пожать. – Мы очень рады, что вы приехали.

– Я привык к большему количеству вечерних фонарей. Все искал глазами лося, – говорит Саймон, пока открывает багажник.

– Утром вы увидите одного неподалеку. Ага, я держу.

– Осторожно, они тяжелые, – предупреждает Саймон. – Это чемоданы Сьюзан.

Джона берет два из трех.

– Как эта машина на снегу, кстати? Получше, чем джип Каллы, я полагаю?

Я с протяжным стоном откидываю голову назад.

– А что не так с джипом Каллы? – хмурится мама.

– Ничего. Он просто хочет, чтобы я пересела на танк. – Бросаю раздраженный взгляд в сторону Джоны.

Тот остается невозмутим.

– По крайней мере, в нем ты не сможешь так гонять, – ухмыляется он, проходя мимо меня по тропинке, с легкостью неся в каждой руке по чемодану.

– Мой будущий зять определенно силач, – произносит мама с благодарностью в голосе.

Саймон недовольно хмыкает, с трудом выволакивая из джипа последний чемодан.

– Значит, он взял те, которые намного легче.

Просыпаюсь от скрежещущего звука, после которого наступает тишина. Грохот длится еще мгновение, потом воцаряется полное безмолвие. Я улыбаюсь. Саймон пытается размолоть зерна свежего кофе, не потревожив при этом всех домочадцев. Так он поступает всякий раз, когда забывает намолоть их накануне.

Мне не терпится добраться до кухни, чтобы насладиться своим первым за год латте, приготовленным Саймоном. Я ждала этого момента несколько месяцев.

Джона рядом со мной вздрагивает от резкого звука, но тут же успокаивается. Сейчас почти девять утра. К этому времени он обычно уже встает, разжигает камин и проверяет прогноз погоды на день. Но, видимо, последняя неделя недосыпа в преддверии приезда гостей все-таки подкосила его.

Часы на тумбочке отбрасывают достаточно света, чтобы я могла разглядеть красивое лицо Джоны, умиротворенного и мальчишеского во сне. Я изучаю его и теперь, хотя уже давно запомнила каждую деталь – мужественный изгиб челюсти, излом шрама на лбу, еще один – над бровью, длинные ресницы на тон темнее его пепельно-русых волос, морщинки в уголках глаз, которые сейчас кажутся более заметными, чем при нашей первой встрече. Но они лишь добавляют ему привлекательности.

Интересно, как будет выглядеть Джона через пять лет? А через десять? Через двадцать?

Уверена, он будет так же красив. Возможно, даже более, чем сейчас, несмотря на все морщины и шрамы, которые он заработает, гоняясь за детьми по земле и наматывая километры в небе.

– Я чувствую, как ты на меня пялишься, – внезапно произносит Джона за секунду до того, как его веки распахиваются. – Зачем ты на меня смотришь?

– Потому что ты такой красивый.

Он с глубоким стоном переваливается на меня, устраивая свое тело между моими бедрами.

Одна его рука тянется вниз, чтобы стянуть с меня пижаму.

– Саймон прямо под нами! – резко шепчу я.

Наверное, все мучаются от смены часовых поясов.

– Тогда не кричи, как ты обычно это делаешь.

Джона стягивает с себя трусы-боксеры. Его кожа на моей ощущается горячей, и он проникает в меня безо всякой прелюдии. Впрочем, сегодня утром она, похоже, никому из нас не нужна.

Кровать шумно скрипит, когда он начинает двигать бедрами.

– Тише, – сердито умоляю я, но не могу сдержать хихиканья, которое вырывается наружу.

В ответ Джона начинает двигаться сильнее, и я прижимаюсь ртом к его плечу, чтобы заглушить свой стон.

Кофемолка под нами начинет снова жужжать. И на этот раз она не затихает.

Солнце уже перевалило за горизонт и заливает наш дом теплым утренним светом, когда я выхожу на лестничную площадку на час с лишним позже, чем предполагала, когда только проснулась.

– …Я всегда рекомендую ранункулюсы и пионы – они вне времени.

– Хм, да, ты права. Они чудесны.

Мама и Астрид сидят бок о бок за кухонным столом, окруженные множеством разбросанных свадебных журналов. Обе одеты по-праздничному: Астрид – в белой кофточке на пуговицах и джинсах, мама – в стильном свитере клюквенного цвета с вязаными узорами и черные леггинсы. Хотя я бы не назвала их противоположностями, просто у Астрид гораздо более простой стиль.