Мы решили начать с изучения архивных материалов ГПУ, касающихся нелегальных переходов границы женщинами. Таких дел за время с 1922 по 1929 год мы нашли всего четыре. Характерным в них было то, что ни одна из этих женщин не пыталась перейти сухопутную границу, все они выбирали путь морем. Это должно было иметь свои причины.

Для женщин путь по горным тропам был не только труден, но и таил в себе много опасностей со стороны бандитов-контрабандистов. Женщины подвергались риску быть ограбленными и даже убитыми. Путь же морем длительностью всего в несколько часов был короче, не требовал большого физического напряжения.

Перед нами вставали два вопроса. Первый — находилась ли уже в Батуми эта женщина, и второй — кто из местных жителей мог взяться за переброску ее морем в Турцию. Мы знали, что в первые два-три года после установления Советской власти жителям соседних с Аджаристаном районов Турции — лазам — разрешалось привозить на батумский базар апельсины и продавать их без пошлины.

Выяснилось, что, кроме апельсинов, привозились и некоторые заграничные товары — ткани, парфюмерия и т. п., продававшиеся из-под полы. Но скоро свободный доступ турецких фелюг на батумский базар был запрещен, а морская контрабанда не прекратилась. Среди местных жителей, занимавшихся рыболовством, имевших парусные лодки, нашлись любители легкого заработка. Они встречались с турками в море, где и происходили контрабандные сделки.

Владельцы парусных лодок, проживавшие в самом Батуми, все на виду, и наше внимание было обращено к жителям прибрежных селений. Свои выводы по этому делу мы доложили Осипову. Как всегда, он выслушал нас с ироническим видом, однако не возражал против намеченных нами мероприятий и только сказал:

— Я переговорю с пограничниками и транспортниками. Желаю успеха!

В результате его переговоров с начальником пограничного отряда и транспортного отдела ГПУ члены организации общественного содействия охране границы были соответственно проинструктированы. Одновременно с этим мы проверили постояльцев трех гостиниц, имевшихся тогда в Батуми. В одной из них, принадлежавшей все еще частному владельцу, половина комнат была занята под жилье нами. В остальных двух за последние три месяца никакие молодые одинокие женщины не останавливались. Это, конечно, не означало, что таинственной молодой особы не было в Батуми, она могла скрываться у кого-либо из жителей.

Прошло дней десять, и оперуполномоченный транспортного отдела ГПУ на станции Чаква, небольшом прибрежном селении, где только-только создавались чайные плантации, сообщил, что к находившемуся на учете жителю селения Султану Болквадзе, имевшему хорошую парусную лодку и ранее занимавшемуся контрабандой, из города приезжал какой-то человек, судя по всему, русский, средних лет, блондин, в рабочей одежде. Он пробыл у Болквадзе не более часа и уехал на обратном дачном поезде, ходившем между Батуми и Кобулети. Замеченный человек приезжал из Батуми в пятницу. Всю субботу Болквадзе работал на своей небольшой чайной плантации, а в воскресенье с утра стал готовить парусную лодку к выходу в море. Он принес из дому мачту, парус и рыболовную сеть, подтащил лодку ближе к воде. Все это могло означать, что Болквадзе собирается на рыбную ловлю.

В воскресенье, во второй половине дня, в Чакву опять приехал тот же блондин. Выйдя из первого вагона, он направился По дороге к северной окраине Чаквы, достиг кукурузного поля Болквадзе и, убедившись, что за ним никто не наблюдает, быстро свернул на тропинку и скрылся в густых зарослях кукурузы. Тем же поездом в последнем вагоне в Чакву приехала молодая женщина. Она тоже направилась по дороге в сторону кукурузного поля. Несмотря на теплую погоду, на ней было осеннее пальто, в руках она несла большой шерстяной платок. Ежеминутно оборачиваясь, свернула на тропинку и скрылась в кукурузных зарослях. До наступления темноты комсомольцы-общественники из группы содействия погранохране не заметили, чтобы кто-либо из троих вышел оттуда.

О прибытии в Чакву двух неизвестных лиц нам сообщил по телефону оперативный уполномоченный транспортного отдела ГПУ. Полученные сведения позволяли сделать вывод, что ночью Султан Болквадзе попытается куда-то везти на лодке эту молодую женщину. Недаром же он готовил свою лодку и к нему дважды приезжал пока неизвестный нам блондин. Мы уже не сомневались, что молодая женщина была именно той, которую до сих пор безуспешно мы пытались найти в Батуми. Нужно было действовать, и действовать быстро, не теряя времени.

Я позвонил Осипову домой и попросил немедленно прийти в ГПУ. Вскоре он появился.

— Ну что там у вас?

Мы подробно доложили сведения, полученные в последние часы, и свои выводы о возможности попытки организовать переброску женщины уже этой ночью.

Выслушав нас, Осипов позвонил на квартиру председателя ГПУ и попросил разрешения немедленно приехать для доклада.

— Ждите меня здесь, — сказал он.

Вскоре он вернулся и сообщил, что председатель согласен с нашими выводами и, как старый оперативный начальник в Батуми, отдал распоряжение морскому пограничному отряду выйти в море для пресечения возможного нарушения государственной границы. Напутствуя нас, Осипов серьезно сказал:

— Смотрите, упустите, крепко достанется вам…

В девять часов вечера мы со Щекотихиным явились на пристань морского пограничного отряда. Ночь обещала быть темной, без звезд. Шел обычный для Батуми нудный, мелкий дождик. Командир катера, добродушный латыш Лукст, встретил нас по-дружески. На его красноватом обветренном лице играла отеческая улыбка.

— Если Болквадзе выйдет в море, — сказал он, — мы его обязательно обнаружим. Так что не беспокойтесь.

Через час катер отошел от берега. Для уменьшения шума выхлоп двигателя был переключен под воду.

Первое время мы еще оставались на палубе, но волны все больше вкатывались на нее, когда катер клевал носом, и брызги обдавали нас с ног до головы. В рулевой рубке было тесно, и мы только мешали рулевому и Луксту. Вскоре Валентин Щекотихин, скрывая подступавшую тошноту, сказал, что пойдет в кубрик. Я тоже спустился за ним, и мы растянулись на узких матросских койках.

Незаметно оба уснули.

Часа в два ночи Лукст разбудил нас:

— Впереди шаланда Болквадзе. Сейчас мы ее нагоним!

Мы выскочили на палубу. Сколько я ни всматривался в темноту, ничего заметить не мог. Неожиданно лодка оказалась рядом с катером. Лукст включил прожектор и в рупор приказал Болквадзе опустить парус.

В ярком световом луче я заметил на корме только одного Болквадзе, второго человека в лодке не было видно.

Болквадзе оставил румпель, подскочил к мачте, чтобы освободить шкот. Косой парус тяжело упал в лодку. Закрепив ее к борту катера, мы приступили к осмотру, предварительно пересадив Болквадзе на катер.

На носу лодки, как обычно, имелся небольшой запалубленный кубрик, в котором хранят запасные паруса и канаты. Из него мы извлекли насмерть перепуганную молодую женщину. По-видимому, она сильно укачалась и не могла стоять на ногах. Мы перенесли её на катер, оставили на койке в кубрике под присмотром одного из матросов.

Захваченную лодку Лукст приказал взять на буксир, и на малом ходу мы направились обратно в Батуми.

Через четыре часа катер благополучно вошел в порт.

С пирса я позвонил Осипову и доложил о результатах морской экспедиции.

— Поздравляю, — своим обычным тоном произнес он. — Можете отдыхать, отоспаться.

— Мы хотим сразу же приступить к допросу, — сказал я.

— Не спешите с этим. Отдохните, придите в себя и дайте прийти в себя арестованным. Понятно?

В полдень мы с Щекотихиным вызвали женщину на первый допрос. Она все еще была сильно подавлена ночным происшествием, плакала и зябко куталась в большой серый платок, хотя в комнате было тепло. Мы предложили ей стакан чаю и бутерброд и настояли на том, чтобы она съела этот скромный завтрак.