Звали ее Ксения. Ей было двадцать пять лет. Из имевшихся у нее документов нам стало известно, что она окончила курсы медицинских сестер и работала в одной из харьковских поликлиник. В ее небольшой дамской сумочке, единственной вещи, обнаруженной при ней, находились 500 американских долларов, советский паспорт и несколько золотых вещей: кольца, брошки и часики с цепочкой.

На допросе Ксения ничего не скрывала. Ее отец, умерший в 1918 году в Петрограде, был членом правления русско-азиатского банка, одного из крупнейших в России. Семье он оставил значительное состояние в золоте и иностранной валюте. После его смерти мать Ксенин намеревалась уехать с нею за границу, в США, где жил старший брат покойного отца. Однако на нелегальное бегство за границу с пятнадцатилетней дочерью и значительными ценностями мать Ксении не решилась и, чтобы не привлекать к себе внимание властей, в 1920 году переехала с дочерью в Харьков в надежде на лучшие времена. Там Ксения вышла замуж, но брак оказался неудачным, и через год она развелась с мужем, оставив себе его фамилию.

Зимой 1928 года умерла ее мать. Единственной родственницей у Ксении оставалась тетка, сестра отца, Анастасия Усова, вдова офицера царской и белой армий, проживавшая в Батуми. Спустя месяц после смерти матери Ксения по приглашению тетки приезжала в Батуми. Усова рассказала ей о том, что поддерживает связь с братом, проживающим в США. Эта связь, по словам тетки, осуществлялась ею через моряков иностранных танкеров, приходивших в Батуми.

Анастасия Усова уговорила Ксению, чувствовавшую себя после смерти матери очень одинокой и подавленной, уехать к дяде в США. Она уверила ее, что в Батуми у нее имеется надежный человек, друг покойного мужа, который может организовать ее нелегальную переброску в Турцию, так как на получение официального разрешения властей на выезд за границу надежд не было.

Чтобы внезапное исчезновение Ксении из Харькова не вызвало ни у кого подозрений пли опасений за ее судьбу, Усова предложила ей возвратиться в Харьков и уволиться с работы под предлогом переезда к родственникам в один из сибирских городов. Так она должна была объяснить отъезд и всем своим знакомым.

Этот план был ею выполнен, и две недели назад она вернулась в Батуми, привезла все имевшиеся у нее ценности и отдала их Анастасии Усовой для переправки через известных ей иностранных моряков за границу. Тогда же Усова познакомила ее с другом покойного мужа; неким Алексеем, который взялся организовать ее нелегальное бегство в Турцию. Об этом человеке, кроме его имени, она больше ничего не знала и рассказать нам не могла. Все дальнейшее в ее показаниях соответствовало тому, что мы уже знали из наблюдений за Султаном Болквадзе.

Ксения училась в школе, а затем на курсах медсестер вместе с детьми рабочих и крестьян, среди которых у нее было немало друзей. По складу своего характера она была человеком мягким и доверчивым. Осознав допущенную ошибку, она просила о снисхождении, обещая честной работой в дальнейшем искупить свою вину. Все обстоятельства давали нам основания верить ей, а поэтому в обвинительном заключении мы предлагали ограничиться условным осуждением.

Обдумывая показания Ксении, мы с Щекотихиным пришли к выводу, что привезенные ею ценности Анастасия Усова намеревалась присвоить и не собирается переправлять через каких-то иностранных моряков за границу. У нас возникло несколько вопросов, на которые нужно было получить ясные ответы в процессе дальнейшего следствия.

Во-первых, можно ли было доверять безвестным морякам и быть уверенным в их честности? Ведь в случае присвоения ими золота и валюты ни у кого не было бы веских оснований привлечь моряков к ответственности.

Во-вторых, почему, имея ценности, состоятельного близкого родственника в США и возможности самой нелегально бежать за границу, Усова не воспользовалась этим и оставалась в Батуми? Что удерживает ее здесь?

Протокол допроса Ксении мы отнесли Осипову. Он передал нам распоряжение сегодня же произвести обыск у Анастасии Усовой и, если нужно, арестовать ее. Из допроса Ксении нам уже было известно, что Усова живет на своей даче в Махинджаури, пригороде Батуми, и служит бухгалтером в одном из городских учреждений. Домой со службы она приезжает не позже шести часов вечера. Мы полагали, что только тогда ей могут быть известны результаты переброски Ксении. Об этом ей мог сообщить вернувшийся Болквадзе или таинственный Алексей.

Получив ордера на обыск и арест, мы в шестом часу вечера отправились в Махинджаури. Предварительно заехали в поселковый Совет и пригласили с собой понятых — председателя и секретаря. Николая же с автомашиной мы оставили у Совета, чтобы не привлекать к дому Усовой внимания любопытных.

Небольшой красивый домик Усовой стоял в глубине сада среди густых кустов олеандр, лавров, мандариновых и грушевых деревьев.

В дверях застекленной веранды нас встретила хозяйка дома. Она держала большую, светлой масти овчарку.

— Вы Анастасия Усова? — спросил Щекотихин.

— Да, я. Что вам угодно? — спросила женщина.

— Мы из ГПУ. Просим убрать собаку. Лучше всего привязать ее где-нибудь позади дома, в глубине сада.

Усова пристегнула к ошейнику поводок и в сопровождении Щекотихина отправилась за дом привязыватьсобаку. Когда они вернулись, я предъявил ей ордер на обыск.

— Что же вы собираетесь искать?

— Вы не сдали государству иностранную валюту и драгоценные вещи. Может быть, вы добровольно, без обыска, сдадите их?

— У меня нет никаких драгоценностей, а тем более иностранной валюты. Вас кто-то ввел в заблуждение. — При этом Усова показала несколько колец на своих руках и небольшую золотую брошку, — Вот все.

Мы начали обыск. Тщательно осмотрели весь дом, от подвала до чердака, застекленную веранду, на которой хозяйка хранила садовый урожай — мандарины и груши.

Единственной вещью, заинтересовавшей нас, была деревянная резная шкатулка, в ней Усова хранила личную переписку и десятка два фотографий. Эту шкатулку мы решили взять с собой для внимательного изучения ее содержимого.

Закончив составление протокола обыска, мы с Щекотихиным подписали его, затем попросили подписать понятых и после этого предложили Усовой ознакомиться с ним, ввести свои замечания, если таковые у нее появятся. Бегло проглядев протокол, она подписала его и, возвращая мне, спокойно спросила:

— Чем еще могу быть полезной?

В ее словах сквозила плохо скрытая ирония.

Не обращая внимания на ее тон, Валентин Щекотихин протянул ей ордер на арест.

— Придется поехать с нами.

— Вы арестовываете меня? — теперь с явной тревогой спросила Усова. — Можно узнать, за что?

— Мы предъявим вам мотивированное объяснение. Пока же собирайтесь, возьмите нужные вам вещи.

— А как же моя собака?

— Позаботимся о ней, отвезем ее в питомник погра-личного отряда. Там ей будет не хуже, чем у вас, — сказал Щекотихин, отправляя секретаря поселкового Совета за Николаем, который находился у машины.

Нам оставалось подождать машину и, опечатав дом, сдать его под охрану председателя поселкового Совета. В этот момент с веранды в комнату вошел какой-то мужчина. Увидев нас, он что-то пробормотал и повернулся, чтобы уйти.

— Куда же вы? Вы к хозяйке пришли? — спросил Щекотихин, опуская правую руку в карман.

— Я зайду в другой раз…

— Руки вверх! — резко приказал Валентин и выхватил из кармана пистолет. — Имя, фамилия?

Я подошел к незнакомцу, извлек у него из-за пояса за спиной спортивный десятизарядный пистолет.

— Имя, фамилия, живо! — повторил Щекотихин.

— Авдонин…

— Алексей Авдонин? — с нескрываемой радостью произнес мой товарищ.

— Д-да, Алексей, — с удивлением произнес вошедший. — Что вы от меня хотите?

— Узнаете, если сами не догадываетесь. Вверх, вверх руки! Ну быстро!

К дому подъехала наша машина, и Николай появился в комнате. Щекотихин приказал Николаю надеть на задержанного наручники и обыскать его. Николай извлек из бокового кармана пиджака Авдонина документы, по которым тот значился служащим кооператива в небольшом городке Зугдиди в Западной Грузии, два железнодорожных билета: один на местный поезд от Батуми до Чаквы и обратно и билет на вечерний поезд до Тбилиси. Валентин оба билета поднес к электрической лампочке, чтобы посмотреть на свет пробитую на них компостером дату. Оба билета были датированы сегодняшним днем.